Похоже, пещера, решил я, прислушиваясь и одновременно ощупывая поверхность, насколько на то хватало рук. Затем, опершись о края, я осторожненько выбрался вверх. Тишина в пещере царила абсолютная, воздух был чистый, сухой, а вот прежней темноты уже не было. Откуда-то сверху лился серый рассеянный свет. Его было мало, очень мало, но кое-что разглядеть можно было. Пещера, похоже, была невелика — не более десятка метров в окружности, ну, может, чуть больше. Пол — почти горизонтальный, а потолок… С потолка свисали какие-то лохмотья… Мох? Корни? Непонятно… Посредине пещерки громоздился округлый неровный камень. Я встал и осторожно двинулся вдоль стены, ощупывая путь ногами, — не хватало еще сверзиться в какую-нибудь дырку. Пока медленно двигался вдоль стены, глаза больше привыкли к уровню освещения, и я стал понимать, что пещера и вправду почти круглой формы… Вскоре путь преградил скальный выступ, расположенный на уровне головы. Пригнувшись, я прошел под выступом, внимательно осмотрев и ощупав скалу снизу от него — а вдруг там тоже какой проход прячется? Однако все было напрасно! Миновав выступ и пройдя еще пару метров, я оглянулся и снова осмотрел выступ. С этой стороны света падало больше, и, присмотревшись, я подумал, что этот выступ по своей форме сильно смахивает на профиль человеческого лица — только необычного какого-то. Отойдя от стены к центру, я глянул на этот скальный выступ чуть спереди и, приглядевшись, ахнул! На меня смотрело каменное лицо! «Странное какое», — удивленно подумалось мне. Это было лицо Человека, только как бы сжатое с боков: высокий, покато уходящий вверх лоб, большой, тонкий, загнутый вниз и сильно выступающий вперед нос — прям птичий клюв! Отчетливо просматривались очень узкие скулы и скошенный, тоже узкий подбородок. Под носом угадывались узенькие каменные губы. И глаза! Огромные, выпуклые, уходящие куда-то назад. Они на фоне всего этого странного лица казались одновременно и широкими, и узкими… Это было лицо Человека, конечно, Человека! Но оно настолько было непривычным, странным… очень необычным, особенно для здешних мест! Ведь в наших краях в древности были лица совсем другого типа — монголоидные! А это — это абсолютно другое, ранее никогда и нигде мной не виданное и ни на что не похожее. Глядя на это лицо, я прямо физически ощущал, что оно глядит на меня из такого далекого прошлого, что и представить даже страшно! Дух захватывает! «Кто же это? Куда это меня занесло? — немного в панике подумал я. — Великий воин? Правитель Неведомого Мира? А вдруг это Атлант? — задохнулся я от пришедшей в голову мысли! — Ведь недаром одно из названий нашего мумие — Дар Атлантов!!!» А лицо прямо гипнотизировало, притягивало! От него было трудно отвернуться. Почему-то хотелось все время смотреть и смотреть на это странное лицо. Оно казалось одновременно и жестоким, и мудрым. Я пытался было оглядеться по сторонам, но взгляд мой вновь и вновь возвращался к этотому необычному каменному лику. Я медленно пятился назад, пока спиной не уперся в камень, что лежал по центру пещеры. Отсюда лицо стало более объемным, более целостным и еще более завораживающим. — Большое видится на расстояньи… лицом к лицу лица не увидать, — пробормотал я вдруг всплывшие в памяти строки любимого поэта и, чувствуя, что камень, о который я опирался, совсем не высокий, уселся на него. От этого движения я сдвинул что-то лежащее сзади от меня, и это со скрежетом поехало вниз и с резким, оглушительным металлическим звуком упало на пол. В тот же момент с потолка посыпались камни! Я рефлекторно метнулся прямо под каменную голову. Все же какая-то защита! И только через пару секунд до меня дошло, что это не камни! Это сотни летучих мышей, разбуженные неожиданным, громким и чуждым здесь звуком, сорвались со своих насиженных мест. Я сидел, сжавшись в комочек, прикрывая голову — а вдруг кусаться начнут? Однако мыши носились совершенно бесшумно и нападать явно не думали. Более того, эта сплошная туча тварей летающих становилась все меньше и меньше, и через десяток минут в пещере не осталось ни одной. Я перевел дух, встал осторожненько, подошел к центральному камню и огляделся. Никаких наростов вверху больше не было, а хорошо просматривались сходящиеся наподобие пирамиды стены, и там были видны три небольшие щели, через которые и пробивался дневной свет. Через них твари и вылетели, решил я. Зато насколько светлее стало! И глянул на пол пещеры, куда и свалился тот металлический предмет. Сбоку от камня на полу блестело что-то продолговатое. Я подошел поближе, наклонился и увидел… меч! Настоящий старинный меч, такой, каким его изображали в руках былинных богатырей: широкое прямое лезвие с длинной крестообразной рукояткой. — Ух ты, — пробормотал я и, наклонившись, взялся за рукоятку. Меч был тяжел! Я поднял его, держась за рукоятку двумя руками, с трудом подержал так с пяток секунд на вытянутых руках и осторожно, стараясь не стукнуть о камень, упер меч острием в пол. Это какую же силищу надо иметь, чтоб не один час орудовать им в бою? И примерил его к себе. Его длина была как раз с мой рост! Я потрогал его шершавую рукоятку, попробовал пальцем лезвие — оно было острым! «Вот ребята-то удивятся, когда я их сюда приведу, — ведь ни в жисть не поверят, если не увидят сами. Скажут, что вру как сивый мерин!» — азартно думал я, радостно предвкушая свой триумф первооткрывателя неизвестной цивилизации. А я был уверен, что это неведомые ранее науке люди. А что? Стоит только глянуть на каменную голову, и все станет ясно — Атланты! Шлиман от зависти удавится — мелькнула самодовольная мысль… На том свете — вспомнив, что тот давно уже… того! Потом я уважительно-аккуратно положил меч на пол и, осмотрев камень, понял, что это не просто камень. То, что я принял ранее за выступающие части камня, было Нечто, покрытое каким-то… саваном, и я, уже догадываясь, что он скрывает, осторожно снял его — да, там покоились останки человека: череп, позвоночник, какие-то белые — серебро? — пряжки… Я стоял и разглядывал останки. В ногах, поперек костяка, лежал топор, а там, где была грудь, лежал не очень большой треугольный щит. Почему-то трогать больше ничего не хотелось. Я просто стоял и смотрел, затем медленно двинулся вокруг и с другой стороны увидел что-то, отбрасывающее лучи света. Нагнувшись, я понял, что это кристалл. Протянул руку и ощупал его — он был холодным, как лед, такой холодный, что я вздрогнул от этого холода… Но тут в пещере резко потемнело — это в нее стали возвращаться летучие мыши. И в отличие от первого своего появления они устремились прямо на меня. Я чувствовал прикосновения крыльев, удары — правда, не сильные — небольших телец о лицо, руки, толчки в грудь. И я — неожиданно для себя — повернулся и кинулся туда, откуда поднялся в пещеру. Буквально через тридцать секунд я уже был на площадке — там, откуда начал путь в загадочную усыпальницу. Летучие мыши за мной не вылетели, и я уселся отдышаться туда же, где и сидел до похода в пещеру. Небо было еще светлым, но первые яркие звезды уже были отчетливо видны. Я мельком оглядел находку — кристалл кварца. Ничего особенного — кристалл как кристалл, топорщившийся в стороны шпилями друз, не очень-то и большой — так, чуть больше кулака. Упрятав его в карман, я огляделся. Мелькнула вялая мысль вернуться в пещеру и все-таки поискать выход, но желания возвращаться пред очи каменного божества — да еще одному, да на ночь глядя — не было, и я тронулся в обратный путь, туда, где утром меня будут искать. Глава 7. Возвращение …исчезли в бездне темноты Леса, луга, поля и воды Я здесь один. А где же ты, Меня взрастившая природа? Молчит ночная тишина, И в тучи спряталась луна! Михаил Величко В палатке было душно и жарко, но я мужественно лежал и выбираться из глубин дремоты, что так сладко несла меня по волнам зеленой тайги и белоснежным облакам родной Сибири, совсем не собирался. Но тут на помощь жаре с духотой неожиданно пришла мышка-норушка и заскребла своими серыми лапками под палаткой, прямо под моим ухом… И я окончательно проснулся. «Чтоб тебя лиса поймала», — вяло подумалось мне. Затем, открыв глаза, огляделся. Палатка была пуста и тиха. И вокруг палатки царила тишина. Даже шороха листьев не было слышно. «А где же все? Чем люди заняты?» — подумал я и стал прислушиваться, пытаясь из разрозненных, едва слышных шорохов, скрипов и прочей совсем незначительной шумности понять, что же творится вокруг палатки и где кто находится. Немного полежав, я откинул одеяло и сел, обхватив колени руками. Затем, дотянувшись до входа, откинул одну полу и тут же зажмурился от яркого света. Летний полдень ударил в глаза ослепительными лучами солнца, многократно усиленного бликами, что щедро разбрасывала текущая невдалеке река. Немного проморгавшись, я подвинулся ближе к входу и увидел друзей. Они сидели у самой воды на толстенном бревне и о чем-то оживленно беседовали. Вовка, как всегда, размахивал руками, а Махрыч меланхолично бросал в воду камешки и — я это точно знал! — считал про себя отскоки, шевеля своими толстыми губами. А хорошо-то как, расслабленно подумал я, и дождик кончился, и теплынь и… и… лето-о-о! Красота! И стал выползать из палатки, туда, на солнце, к друзьям. При этом я несильно оперся пальцами ног в дно палатки, и… сильнейшая боль, пронзив ноги, опрокинула меня на спину. Эта же боль вновь вернула меня в прошедшую ночь, туда, на Скалу Отчаяния… То, что я оказался излишне самонадеянным, — это мягко говоря! — я понял практически сразу после первых попыток подняться вверх по той, наклонной, каменной трубе. А без веревки, что я так предусмотрительно оставил в этой трубе, я бы вообще не смог вставиться в этот узкий лаз, ибо это почти идеально круглое отверстие было на уровне моей груди. А это значит, мне не хватало роста, чтоб втиснуться в этот наклонный лаз, а в самой трубе, там, куда я мог дотянуться тоже, ухватиться было не за что — только голые, слабо шершавые стенки. Вот тогда-то я впервые почувствовал легкий страх — а что делать, если вдруг… Однако, осторожно и бережно подтягиваясь на веревке, я потихоньку забрался в каменный лаз до пояса, и тут меня по голове огрела фляжка. Она вылетела из щели! Не выдержала нагрузки. А следом и веревка — второй раз за день! — упала на меня. Сплошная невезуха! Вот дальнейший-то подъем и был сплошным кошмаром. Как я умудрился забраться в трубу целиком — я до сих пор не пойму. Извиваясь, как червяк, упираясь голыми ладошками в стенки, затрачивая на это уймищу сил. И когда наконец-то я весь заполз в этот узкий лаз, то сначала обрадовался — как же, сейчас ноги включатся, дело быстрее пойдет… Ага… включились… как же… На деле все оказалось совсем не так просто. Лежа на животе, я подтягивал ноги, причем это громко сказано — подтягивал. Они в коленях сгибались совсем немного — узость трубы не давала. Да что там сгибались — ни черта они не сгибались. Я, по сути, только пальцами ног и отталкивался, подавая тело вверх, при этом попеременно отрывая тело от скалы — сначала живот, затем толчок пальцами, и таким образом я продвигался вверх сантиметров на пять-семь, не больше. И каждые такие движения отнимали уйму сил. И так без конца — жуткие усилия и вялые мысли в отупевшей голове: «Упор… судорожные извивания тела… продвижение… выпрямление… пить-то как охота… расклинивание локтями… упор… а интересно, когда этот Атлант жил… извивания… выпрямление… продвижение… а сколько уже времени… расклинивание локтями… упор… а может, спуститься и там дожидаться… извивания… выпрямление… продвижение… а если расслаблюсь и покачусь вниз, то на карнизе не удержусь, и тогда хана, лететь далеко, а там медведь ходит. — Тут я нервно рассмеялся: нашел чего бояться… медведя, после падения с полсотни метров. — Расклинивание локтями… упор… судороги…» И так без конца: упоры, расклинивания, извивания, упоры, продвижение и вялые, куцые мысли. В конце концов от всей этой гимнастики я так отупел, что когда полилась вода, я даже не понял сразу, что это собственный пот течет по лицу, шее и дальше вниз. Вот тогда я впервые глянул вверх и… ничего не увидел. Серое вечернее небо исчезло, и на меня глянул мрак ночи. Вытянул руку вверх в безумной надежде — а вдруг дотянусь до края — и ничего не нащупал. И ничего не увидел. Темень была абсолютной и… страшной. Были еще стенки каменной трубы да боль в пальцах. Короче, я так и не понял, не запомнил, как и когда добрался до верха. Просто в какой-то момент осознал, что лицо овевает теплый ветерок, а я сам сижу уже на площадке, свесив ноги в трубу, и дышу так, что и на реке, наверное, слышно. Поняв, что все закончилось, что я поднялся — упал на спину и провалился в глухой, без сновидений, сон. А может, и потерял сознание. Не знаю. Был я в отключке недолго, от силы с часок, а то и меньше, и очнулся от чувства, что на меня кто-то смотрит, что кто-то рядом есть. Холодея от страха, повернулся на бок и осторожно открыл глаза. Все скалы заливал призрачный лунный свет. И никого рядом не было. Лишь яркие звезды безучастно и холодно мерцали на ночном небе. Как ни странно, но было очень тепло, и я долго сидел, привалившись спиной к каменной стенке, глядя на огромные звезды и слушая чуть слышимый шум тайги, там, внизу, у самого подножия скалы. А вот о том, что я нашел в пещере, почему-то не вспоминалось, не думалось. Так, разве что мельком, будто все это было не со мной, будто бы об этом я прочитал в книге. Я даже удивился такому своему отношению к этому. Может, просто потому, что запредельно вымотался физически? Да, наверное. Я лишь один раз вытащил из кармана кристалл, повертел его в руках — он был очень холодным! — и упрятал подальше, в рюкзачок. Потом, когда звездное небо стали затягивать облака, я наконец-то сбросил апатию и поел. Тогда же стало светать. Коротка летняя сибирская ночь! Прикинув, что наши, наверное, как раз тронулись из лагеря, я прилег у стенки и заснул, успев еще вяло подумать о том, с каким триумфом я выложу друзьям кристалл и приведу их в загадочную пещеру. — Эй, Володька, — донеслось до меня, и, встрепенувшись, я увидел Махрыча. Он сидел совсем рядом и с озабоченным видом махал рукой перед моим лицом. — Ты че, с открытыми глазами спишь? Я уж пяток минут тебя зову, а ты не отвечаешь… и глаза открытые. — Да так… Задумался просто. — Велик, идем скупнемся, а то жрать уже охота, сил нет. Дядя Миша давно все сварил, а ты все дрыхнешь да дрыхнешь. А мы все тебя ждем, не обедали еще… — А сколько времени? — Да четвертый час, — ответил Махрыч и жалобно протянул: — Пойдем, а? — Ты иди, Валерка, я сейчас… следом… только полотенце возьму. Ну не хотелось мне рядом с ним ковылять на больных ногах, да и побыть еще одному хотелось. Мне надо было понять одну вещь — почему я до сих пор так и не рассказал друзьям о своей находке? Ни тогда утром, ни потом, по дороге в лагерь? Почему? Ответа у меня не было. Тогда утром, на скале, меня разбудили первые лучи солнышка. Как прикинул, было немногим более пяти часов, и буквально сразу же я услышал далекий-далекий свист — это друзья спешили сообщить, что они идут, что они близко. От этого сигнала мне сразу стало легко, радостно и спокойно. Все ночные страхи, сомнения и переживания исчезли напрочь, и я, засунув в рот четыре пальца, выдал свой коронный разбойничий посвист, а потом, запрыгав во всю силу, забыв о своих пальцах, заорал так, что эхо долго носило по воздуху и свист, и мое радостное «о-го-го!!!». После этого я быстренько собрался, допил холодный чай и стал с нетерпением ждать, когда сверху пойдет веревка. Впрочем, ждать пришлось долго, чуть ли не час. И все это время я представлял, как вылезу и небрежненько так скажу и про пещеру Атланта, и про меч, доспехи, и про изображение. Ну и конечно, о том, как отбивался от тварей летучих — мышей, каждая величиной с крупного ворона, не меньше… И потом, когда они мне, конечно же, не поверят, достану и с триумфом покажу им кристалл. Это было здорово, но… Но все получилось не так. Когда я поднялся наверх, радостно улыбаясь, и уж было рот открыл сказать о находке, но начались пожимания рук, хлопанья по плечам, а потом, когда приветствия поутихли, папа внимательно меня оглядел и спросил: — Ты чего это, сын, бледный такой… и осунулся? — Да устал, почти не спал… ночь… замерз… Но тут же встрял Вовка и ехидненько-елейным голоском пропел: — Ага… ври больше! Не спал он! К нему ночью, наверное, как к отцу Федору, Царица прилетала Небесная, вот они и беседовали о жизни, потому и не спал всю ночь! — И все, конечно, радостно заржали, жеребцы! — Он, наверное, кричал ей, — подхватил Лысый. — Царица, я верну мумие, только сними меня отсюда! — Хи-хи-хи!.. Гы-гы-гы! — жизнерадостно неслось в три горла с вершины скалы! — Вот дураки-то, — только и сказал я и отошел в сторону. О чем-либо рассказывать как-то сразу расхотелось. Почему? Не знаю! Вот расхотелось, и все. А почему о таком не рассказал сразу же, так и не понял — ни тогда, ни сейчас. А ведь как мечтал… Тут от реки раздались такие возмущенные свистки и вопли, что я очень резво вернулся в настоящее, решив, что вечер утра мудренее и там, у костра, под гитару все и расскажу, и, прихватив полотенце, поковылял на берег. Глава 8. Дым костра создает уют Конечно, тут не встретишь ягуара, - Зато не диво рысь или олень… И в холодке закатного пожара Мы тихой песней провожаем день… Михаил Величко Знаете ли вы, что такое Костер? Летний, горящий в таежной ночи, на берегу горной реки Костер? Нет, вы не знаете, что это такое. Костер — это не просто горящие дрова, на которых готовится еда и греется чай, как скажет большинство. Таежный Костер — это глубочайшее философское понятие, выросшее и окрепшее за тысячелетия дружбы Человека и Костра. Давным-давно, когда Человек еще только приручал Дикий и Страшный Огонь, они были врагами, и Огонь старался уничтожить и Человека, и все, что ему дорого. Однако Человек сумел доказать своему древнему врагу — Дикому Огню, что дружить лучше, что жить под руками Человека для Огня не вредно. И Огонь превратился в Костер, а затем переселился в лучины, факелы, печи, лампочки и научился прятаться у Человека в спичках и по его просьбе легко их покидал, даря Человеку свое тепло, верно служил ему. Так постепенно древний и, может, самый страшный враг стал другом. А самая теплая и радостная встреча Человека и Огня происходит всегда только на природе, в древних лесных чащобах. И тогда Человек и Костер духовно становятся единым целым. Человек, глядя на тихие язычки пламени, мысленно переносится туда, в далекое прошлое, опять, как встарь, становясь единым целым с Природой, становясь немного тем, кто в незапамятные времена и приручал Дикий Огонь. Ну а Костер тихим языком потрескивающих горящих палочек, веточек рассказывает Человеку о своем, о прошлом, о давних временах, когда оба они были молодыми. И тогда Природа становится понятной, родной и близкой, и — что самое главное! — Человеку у Костра приходит понимание самого себя, понимание своего предназначения. А еще Люди, сидящие у одного Костра, забывают все плохое и становятся друзьями. И в такие моменты единение Человека, Костра и Природы становится бесконечным…