– Поверить не могу! Я… я видела… видела… – Кошек, – любезно подсказала Беттина. – Нет, нет… я видела… кр… Тут пришел Гарри с пищевым контейнером. Он открыл его и показал содержимое тете, которая снова завопила. – Розетта, Бернадетта, Жоржетта, – вежливо представил мальчик. – Это… это… – задыхалась тетя. Она схватила Делмера за шкирку, когда он нырнул под стол в погоне за своими смертными врагами. Крепко держа его, тетя Лукреция попыталась перевести дыхание. – Эти… эти… твари разносят чуму! Менингит! Аллергию… Она поводила длиннющим пальцем перед носом Гарри, вылитая Стервелла со своим огромным палантином на руке. – Я не останусь здесь ни минуты! Иначе это падет на меня! Адовы муки! Адовы муки! Неизвестно почему, Гарри не нашел ничего лучше, чем рассмеяться ей в лицо. Кипя от возмущения и страха, тетя Лукреция выбежала из дома и скатилась с крыльца с Делмером под мышкой. Встревоженная суматохой внизу, Шарли появилась как раз вовремя, чтобы увидеть отъезжающий «твинго». Они смотрели вслед машине, выстроившись в ряд на ступеньках крыльца: Шарли, Женевьева, Дезире, Беттина, Энид, Гортензия, Гарри, Роберто, Ингрид. И Розетта, Жоржетта, Бернадетта в поставленном на перила контейнере. – Эй? – пробормотала Беттина, сдерживая подступающий смех. – Что за зеленые пучки торчат из багажника? – Кажется, это?.. – Порей, – невозмутимо заявила Дезире. – Последний. Все, больше не осталось. – Смешная она, тетя Лукреция, – вдруг сказал Гарри. – Очень смешная. Особенно когда говорила про адовы пуки. Женевьева Лето Пролог Первые летние дни, последние школьные дни Шарли опустила руку в пирамиду куриных наггетсов, взяла два, дала один Женевьеве, надкусила второй. – С вас пол-евро, – спокойно сообщил Жан-Рашид за прилавком. – Что? Эту курицу, что ли, кормили икрой? – Материнским молоком, – так же спокойно ответила Изильда, вместе с Жан-Рашидом державшая ларек «Куриные наггетсы» на школьном празднике. В синем небе проплыла желтая лодка, и ее тень легла на лица Шарли и Женевьевы. Они сдержали отчаянное желание бежать со всех ног. Говорить с летающей лодкой им совершенно не хотелось. Тем более что это была шляпка мадам Буэн, матери всем известной ученицы. – Шарлотта Верделен! И Женевьева! – воскликнул ее сиреневый рот под желтой шляпой-лодкой. – Э-э… о, добрый день. Школьный газон был хаосом стрелковых стендов, утиной охоты, морковного варенья в банках, веселья учителей и гулянья учеников, бесед экспромтом. После лицея Женевьевы, коллежа Гортензии и Беттины Шарли, пожалуй, уже достали эти праздники окончания учебного года. Слава богу, школа Энид будет последней. – Мы ждем выхода Энид, – сказала Женевьева, показывая на рощу, где устроили что-то вроде театра на эстраде. С утра младшие школьники играли там пьеску, показывали парад зверей из зоопарка, и неизбежное стихотворение Превера читала… (Женевьева вдруг вспомнила с ужасом) малышка Буэн! Дочь мадам. – Вы видели мою Зоэ? – шелестела как раз вышеупомянутая мадам. – Ваша дочь очень хорошо выступила, – любезно заверила Шарли. Она извлекла еще один наггетс и предложила его мадам Буэн, чья шляпка заколыхалась: – Спасибо, нет. Эти косточки… Это слишком напоминает мне фильм, который я видела вчера. – Какой фильм? – поинтересовалась Шарли, которой на самом деле было плевать. Она искала глазами в толпе сестер. А, вот и Беттина в розовом ситцевом платье, на фоне которого пламенеет ее рыжая шевелюра и бледнеет сахарная вата вокруг. Она болтала с Денизой и Беотэги. – Как его, – продолжала мадам Буэн, – название было… Ладно, не важно. Это история серийного убийцы-меломана, которого травмировала его учительница музыки, заставлявшая раз за разом повторять на фортепиано «К Элизе», в то время как истребляли его ручных мышек. – Ох. Повисла пауза. Женевьева робко спросила: – А при чем тут эти кусочки курицы? Шляпка качнулась – на правый борт, на левый борт. – О, дело не столько в курице… Скорее в кусочках. Мадам Буэн засмеялась. Никто ее не поддержал. Женевьева оглянулась в сторону крытой галереи, где должна была находиться Гортензия. – Вы заметили? – снова заговорила мадам Буэн, она успела достать пакетик засахаренного миндаля и начала методично его грызть. – Только это сейчас и можно перехватить. – Засахаренный миндаль? – Фильмы про серийных убийц. На другом конце галереи, у стенда, где метали стрелы, Гортензия весело махала им рукой. Желтая шляпка у них под носом колыхнулась, как плавник камбалы. – Я должна смотреть эти фильмы, – объяснила мадам Буэн (родительница знаменитой ученицы Зоэ, вундердевочки, декламировавшей Превера, и член школьного совета), – потому что я состою в комиссии, которая выдает марку МОСМОДОРМАЛ. – МОСМО…? – …ДОРМАЛ. МОжно СМОтреть нашим ДОРогим МАЛышам. Она предложила им свой пакетик жареного миндаля. Шарли и Женевьева отказались – нет, спасибо, они уже поели курицы. Мадам Буэн продолжала: – Я обязана регулярно их глотать. – Фильмы про серийных убийц? – Засахаренный миндаль. Из-за моей гипогликемии. Это напоминает мне фильм, где злодей-кондитер топил своих жертв в горячем сиропе и… – А вот и Гортензия! – с облегчением воскликнула Женевьева. Их сестренка шла от стенда, где метали стрелы, неся под мышкой гигантскую версию Ёкононо, куклы, произведшей фурор в Токио, потому что из ее рта вылетали слова «Где здесь туалет, черт возьми?» и «Никель сегодня падает», если ее дергали за ухо. – Смотрите! – крикнула Гортензия, сияя. Она ущипнула игрушку, которая пробормотала нечто нечленораздельное. Шарли позволила себе гримаску. – Что она там бормочет? – Я знаю! – с гордостью перебила ее мадам Буэн. – Она говорит: «Встретимся в походе в Мессину»!