Гортензия сокрушенно покачала головой: – Вовсе нет. Она сказала «Нам нет дела до прихода Мессии». Но батарейка на исходе. Мадам Буэн улыбнулась, как будто два крючковатых пальца раздвинули ее губы. – Кстати об исходе, – сказала она. – Наш семейный врач уходит на пенсию. Что вы скажете о том молодом докторе… Базиле как-его-там? Шарли вспыхнула. Ее щеки порозовели, шея тоже. – Мы с ним больше не видимся… почти, – проговорила Женевьева. – Давно, – мрачно добавила Гортензия. – О… Я так и думала. Мне говорили, что вы с ним… «Где здесь туалет, черт возьми!» «Никель в свободном падении!» «Где здесь…» К Шарли вернулся ее обычный цвет. Голос тоже стал почти нормальным: – Базиль больше не бывает у нас, но это ничего не меняет в его компетенции в медицине. Не бойтесь, идите к нему. Гортензия, принесешь мне апельсинового сиропа? * * * А в нескольких метрах от них, при поддержке Беттины и Беотэги, Дениза пыталась уговорить свою мать разрешить им, пожалуйста-очень-тебя-прошу-умоляю, уехать на каникулы втроем. – Мы будем не одни! – повторяла она в четырнадцатый раз за одиннадцать минут. – С нами будет кузина Вирсавия! В своем доме! И ей тридцать лет! – В доме? – Кузина! Мадам Коменчини тихо вздохнула. (Три девочки поняли, что плотина прорвана.) Наконец-то. Беттина поспешила ковать железо, пока горячо: – Моя старшая сестра сразу сказала «нет», как и вы, мадам Коменчини. Она передумала, когда узнала, что с нами будет кузина Вирсавия. Это была чистая правда. Шарли никогда бы не отпустила ее в незнакомый дом на природе, если бы мадам Пермулле, мама Беотэги, не заверила ее, что с ними будет кто-то из старших. – И это всего в пятидесяти километрах, – добавила Дениза. – Меньше часа на поезде, если мы вздумаем вернуться. Или если ты захочешь нас навестить. Обе гипотезы были, разумеется, из области фантастики, но в чем-то доказывали их добрую волю. Исчерпав свои доводы, мадам Коменчини закурила сигариллу. Уже неделю эти три стервочки ее доставали… Она дала себе еще пятнадцать секунд. Из принципа. Тут из группы родителей вынырнула мать Беотэги и кинулась к ней. Мадам Пермулле: антрацитовый костюм в тонкую полоску, галстук, коротко стриженные волосы. Мадам Коменчини: плиссированная юбка клеш в красных маках, крупный жемчуг, алый тюрбан. – Моя дорогая! Мать Денизы почувствовала, как растекается лужицей все, что осталось от ее энергии. Для схватки с мадам Пермулле у нее не было сил. Она поспешно пробормотала дочери: – Ну хорррошо. Отпррравляйтесь, если так пррриспичило. Дениза, Беотэги и Беттина запрыгали и восторженно завизжали: так, наверно, праздновал Цезарь последнюю победу над галлами. Их прервал голос из динамика. – «Король и маркиза»! – объявил он. – Номер Энид и Гулливера! Они расселись на железных стульях. Бог весть по какой случайности – но была ли это случайность? – мадам Буэн оказалась рядом с Шарли. Все ждали. Наконец занавес открылся, и появились две пышные ром-бабы с кремом, из-под которых торчали остроносые туфли: Энид и Гулливер в жабо, кружевах и напудренных париках. Под пальцами мадам Аустерлиц, учительницы музыки, клавесин отбил легкую дробь. Одна ром-баба раздулась (это она поднималась) и запела: Хотите танцевать, маркиза? Со мной станцуйте менуэт! Ха-ха-ха-ха! Менуэт – это танец короля! – Они в самом деле… – пробормотала мадам Буэн. Что? Этого никто так и не узнал. Гортензии быстро наскучило представление, которое она считала малость любительским. (О на-то училась на настоящих театральных курсах!) Она воспользовалась передышкой, чтобы принять важное решение: сегодня вечером она поднимет тему СВОИХ каникул. И так слишком долго тянула. Ладно, после недели стычек с Беттиной на ту же тему Шарли бы просто ее съела… Ну, тем лучше, теперь она устала. В конце концов, почему одна Беттина имеет право на отдых? Но вдруг! Но вдруг! О, что это, маркиза! Моя рука встречает пустоту! Вы таете?.. Как льдинка… Ох? Ох? Ох? Ох? Маркиза Энид завращала большими глазами, и дрожащий голосок вырвался из проема от выпавших передних зубов: Увы, мефье… Я вофковая, А вы в муфее вофковых фигур, Мы ф вами оба вофковые, Бом-бом-бом-бом… Окончен бал!.. Их вызывали на бис шесть раз. Более чем достойный счет (против четырех Зоэ Буэн). – Какая блестящая идея! – воскликнула мадам Буэн. – Эта сцена перед холмами! Не правда ли? Они покивали. Грустно. – Да, – сказала Шарли. – Это заслуживает марки Мосмормал. Мадам Буэн неуверенно покосилась на нее. Но старшая Верделен сохраняла невозмутимую мину. – Этот воздух! Эта пикантность! Лазурь! Ах, я обожаю природу! – зашлась мадам Буэн, широко раздувая ноздри. – А вы? Они покивали. Угрюмо. И подумали, что, коль скоро природа создала ее болтливой, нудной и в неизменной шляпке, мадам Буэн совсем не обидчива. 1 Большая стирка, красавчик и контрабандисты Женевьева была счастлива, что у нее есть сестры. Иногда ей даже хотелось, чтобы их было на три или четыре больше. За исключением дней большой стирки. Дней большой стирки летом. Вот как сегодня.