– Как дела? – Ммм, – промычала Гортензия. На Сесилии были орехово-зеленый плащ, цветастый шарф и шляпка-колокол цвета опавших листьев. «Опавшие листья – мертвые листья», – подумала Гортензия. Слово «мертвые» закрутилось в голове. Она села на банкетку, обитую коричневой кожей. – Что ты будешь пить? – Не знаю. – Шоколад? – Лучше что-нибудь холодное. Яблочный сок. Сесилия Зербински заказала яблочный сок. Спросила, как дела в Виль-Эрве. Гортензия подумала: «У меня месячные, это в первый раз». Потом она вспомнила про спрятанный бриллиант и «кур воровала». Одета она была прилично, кур точно не воровала. Но ходила по-ковбойски с этим прямоугольником целлюлозы между ног. «Анатомическое строение», – говорилось в рекламе. А ей казалось, будто она сидит на словаре «Малый классический Ларусс». Теперь она понимала, что имела в виду мама под «очень личной шуткой между нами с тобой». Но Сесилии она об этом не обмолвилась. Только рассказала, что у них гостят кузены на каникулах до завтра, а на втором этаже поселился жилец. – Он тоже на каникулах? Гортензия пожалела, что упомянула Танкреда. – Нет, он скоро уезжает, – уклончиво ответила она и посмотрела Зербински в глаза: – Мюгетта говорила с вами обо мне? – Очень часто. Ты сама знаешь. Гортензия кивнула и опустила соломинку в принесенный официантом яблочный сок. – Я все думаю, почему Мюгетта не звонила. И не писала. – Она писала тебе и говорила с тобой очень, очень часто. Мысленно. Руки и ноги за ней не поспевали. Голос ослаб. Она знала, что ты, если ее услышишь, догадаешься, что ей плохо. А уж писать… Зербински постучала пальцем по краю чашки и закусила губу. – Держать карандаш для нее было все равно что… – Просить гусеницу взвалить на спину Эйфелеву башню. Зербински кивнула, развязала и снова завязала шарфик. Потом порылась в сумке и достала белый сверток, заклеенный скотчем. – Она передала мне это для тебя. – Что там? – Не знаю. Гортензия развернула бумагу. Это оказался титульный лист, вырванный из карманного издания «Длинноногого дядюшки». Внутри был маленький спичечный коробок. А в нем – два зеленых гиппопотама. У Гортензии защипало глаза. – Ее заколки. – Она любила заколки. Несмотря на короткую стрижку. Эти были ее любимые. Гортензия смотрела на двух гиппопотамов, ожидая, что они улыбнутся ей, подмигнут, кивнут. – Однажды, – вздохнула она, – я тогда видела ее второй раз, Мюгетта сказала мне: «Этим летом я буду Мёрт-и-Мозель». Она отпила глоток яблочного сока и протянула двух гиппопотамов сиделке. – Приколите их к моим волосам, пожалуйста. 20 Майкрофт, Милена, Лулу, Эрнест, Рауль и другие Гортензия мыла из шланга террасу, когда из дома, со стороны башенки, вышел Танкред с двумя коробками под мышкой и чемоданами в руках. Гортензия сосредоточилась на шланге. Она поливала библейскую петрушку. С тех пор как Базиль привез эти саженцы, никто не притрагивался ни к дикому винограду, ни к молодой оливе. Они выживали, но выглядели еще более скрюченными в уголке террасы. Она бросила на Танкреда взгляд исподлобья. Он закрывал багажник. До сих пор она не могла в это поверить. Но он действительно уезжал. «Почему так скоро?» – подумалось ей. Она помахала Женевьеве, Беттине и Дезире, которые играли в какой-то замысловатый покер на ступеньках крыльца. Только Женевьева посмотрела в ее сторону и поняла послание. Она оставила игроков и подошла к Гортензии. – Он уезжает? – прошептала она. – Сейчас? Гортензия кивнула. – Будем с ним прощаться. – А Шарли? Она в городе. Женевьева печально поджала губы. – Я думаю, поэтому она и в городе. Они уже давно простились. Когда это затягивается, все становится невыносимым. Танкред скрылся в доме. Беттина и Дезире тоже оставили покер и вышли к ним на террасу. – Он уезжает? – спросила Беттина шепотом, как будто Танкред мог ее услышать. – Все-таки, – сказала Гортензия, – Шарли должна была быть здесь. Женевьева странно на нее посмотрела. – Лучше не надо. Есть предел сил человеческих. Она могла бы в последний момент прыгнуть в машину и больше не выйти. Гортензия уставилась на нее с недоверием. – Ты хочешь сказать… Она покинула бы Виль-Эрве? Покинула бы НАС?.. Насовсем? Женевьева посмотрела на дом и ничего не ответила. Беттина отвернулась. Они стояли, бессильно опустив руки, перед «фордом мондео», как будто ждали от него разгадки тайн человечества. Танкред снова вышел из башенки. Все метнулись к нему. – О! Э-э… вы здесь, – сказал он. И он тоже говорил вполголоса. Он положил последние коробки в багажник. Внутри характерно звякнуло. – Ты пришлешь нам образец духов, которые изобрел? – спросила Беттина. – Обещаю. – А как он будет называться, этот крем из тины и моллюсков? – поинтересовалась Гортензия. – Это еще не решено. – Танкред… – Да? – Мы рады, что ты приехал сюда. – Даже очень рады. Он растянул губы в чем-то среднем между улыбкой и гримасой. Вздохнул. – Я тоже. – Ты продолжишь свои исследования в Париже?