– Она поженится с Танкредом? Без Шарли, в компании Гарри и Дезире, они сидели кружком в закрытой кровати Женевьевы. – Мимолетное увлечение не всегда кончается женитьбой, – высказалась Гортензия, посмотревшая 174 серии «Купера Лейна». – Базиль не просто увлечение, – вступилась за него Беттина. – Зато Танкред… – Она только о нем и думает. – Шея вся в розовых пятнах, когда он рядом. – Она приготовила для него рататуй. Я хочу сказать, самый настоящий. Обжаривала все овощи по отдельности. – Сама она рататуй. – Смотрите! – взвизгнул Гарри, повиснув на карнизе кровати. – Я Тарзан! Ваааааууууу! Он отпустил карниз и шлепнулся на одеяло посреди девочек с новым «ваааааууууу!». Девочки мрачно смотрели, как он выпутывается из складок одеяла. Он вскочил и убежал в коридор, ваааааууууу… – Шарли любит Базиля. – Но она влюблена в Танкреда. – А я думала, что это одно и то же, – сказала Энид. – Разница большая, как твой желудок. – Что мы можем сделать? – Ничего не надо! – запротестовала Женевьева. – Это не наши тараканы. – Но Базиль… – Это не наши тараканы! – Не наша Розетта. Но какой же все-таки рататуй. Письмо Гортензии Мюгетте Я уже рассказала тебе, как приехал Базиль. Так вот, вечером тоже было невесело. Мы слышали, как они проговорили два часа, Базиль и Шарли, в бывшем папином кабинете. Шарли плакала. Базиль плакал. Мы тоже. Хоть и не могли разобрать, о чем они говорят. Когда они вышли (полчаса назад), Базиль был весь бледный, веки распухли, как будто его покусали двести двадцать восемь комаров. А Шарли, конечно же, в красных пятнах. У них дрожали руки, и они не поцеловались, когда Базиль уходил. Мы поняли, что все кончено. Странно, вот сейчас, когда я тебе пишу, мне кажется, я только теперь поняла, что это значит. ВСЕ КОНЧЕНО. Не будет больше кускуса по субботам. Ни киша имени Моцарта. Ни дней рождения, Хеллоуина, Рождества вместе. Мне хочется плакать. Я очень люблю Базиля. Он славный. Правда, такой славный. И все-таки я открою тебе один секрет, настоящий секрет, ты единственная, кому я могу это сказать. Будь я на месте Шарли, поступила бы точно так же. Без малейших сомнений я влюбилась бы в Танкреда. – Конец подготовительной фазы, – произнес месье Кол Мой своим тонким голосом. – Переходим к нейтрализации? – В какой последовательности? – спросила Женевьева. – Эффективно, к примеру. – Кулак, кулак, нога? – сказала она, подкрепляя слова делом. – Или кулак, нога, кулак? Или еще нога, нога, кулак? Или, наконец, нога, кулак, нога?.. Она буквально летала над ковром: рывок, хук, заслон… мешок с песком ходил ходуном от ударов. – Ты сегодня дикая кобылица, – пробормотал месье Кол Мой. – Я готова проглотить землю сырьем. – Нелады с сестрами? – С сестрой. – Лекарство – хороший сеанс с паосом. Он принес паос, четырехугольную кожаную подушку. Женевьева прицелилась, полузакрыв глаза, подняв кулаки к лицу. Она представила себе, что вот эти царапины на коже – брови Шарли. А вон то пятнышко – ее нос. Эта кожаная складка – рот. Вот так. Лицо старшей сестры целиком. Ее кулак влетел в него сокрушительным апперкотом. Месье Кол Мой за подушкой издал негромкое «упс», но устоял на ногах. – Я не кобылица, – проворчала она. – Я тигр, который съел кобылицу! 13 Меня тоже обожали Мадам Пермулле открыла Беттине дверь. В брюках-галифе, клетчатой рубашке и сапогах она, казалось, была готова к охоте на скунсов в Северной Дакоте. – Здравствуй. Ты промокла. Входи. Что вы сегодня будете делать? Мама Беотэги всегда изъяснялась так, короткими фразами, перемежая их вопросами не в тему и щелчками стряхивая невидимые пылинки с рукава. Беттине она всегда казалась более женственным вариантом Маргарет Тэтчер. Беттина ответила с самым решительным видом: – Мы идем в городскую библиотеку. Именно это они с Беотэги условились сказать маме. – На улице дождь. Прохладно. Вы в самом деле намерены поработать над французским? Появление Беотэги избавило Беттину от необходимости врать дальше. Беотэги взяла большой зеленый зонт, на котором желтые ящерицы раскрывали зеленые зонтики, на которых желтые ящерицы раскрывали зеленые зонтики, на которых… – Что еще делать в такую погоду? – сказала она. Мадам Пермулле щелкнула по брюкам, пригладила ладонью короткие светлые волосы, очень в духе «Виктора/Виктории»[62]. Под определенным углом казалось, что она без скальпа. – Сапоги, Беотэги. Шапку. И да, будешь проходить мимо скобяной лавки, купи древесный клей. Ты не замерзнешь? На улице, под защитой зеленого небосвода в ящерицах, Беотэги и Беттина заговорили о Денизе, которая позвонила с утра и сказала, что не придет. – Из-за Дариуса, – объяснила Беотэги. – Она… Она перебрала в уме известные ей слова. И заключила: – …гипермегазапала на него. – А ты? С Жозефом? – О! Он меня смешит, вот и все. Они миновали (не оглянувшись) городскую библиотеку и продолжали разговор.