Никаких подтверждений не наблюдалось. Никто не строил глазки, не пожимал украдкой ручки, не крутил любовь тайком. Шарли кипятила молоко в кастрюльке со своим обычным лицом, которое они видели каждый день. В дверном проеме показалась голова Женевьевы. – Горячее молоко! Здорово! Она вошла вся, помахивая бело-зеленым плюмажем. – Наш серийный сеятель порея опять приходил. Я нашла это у себя за дверью. А блины остались? – Только один. Сейчас я еще напеку. Пошел дождь. Женевьева приподняла край занавески. В темноте пейзаж был полон призраков и догадок. Как хорошо, что она в доме, под крышей, в запахах блинов и яблочного желе. Ей нравилось быть здесь, в одиннадцать минут третьего ночи, в милом старом доме, с сестрами, с Танкредом, нравилось, что за окном темно, внутри тепло, а снаружи дождь. Она посмотрела на старшую сестру. Шарли выливала тесто на сковородку, и выражение лица у нее было (Женевьева поискала слово)… блуждающее. Вот. Блуждающее. Дверь открылась, впустив Гортензию и ее взъерошенные мини-волосы. За ней вбежал Роберто, следом Ингрид. Шарли открыла второй пакет молока и вылила его в широченную кастрюлю. – Ты идеальная сестра, – восхитилась Женевьева не без лукавства. – Я знаю, – спокойно ответила Шарли. – Одна незадача: матрицу не отлили. * * * Дезире запаслась терпением. Еще два дня, и наступят каникулы во всех школах, и Энид наконец будет свободна. А то тоска проводить дни с одним Гарри. Шарли, конечно всячески пыталась их развлечь сеансами кино, сеансами чтения, даже сеансами морского боя на разлинованных листках… Но в конечном счете они чувствовали себя немного обузой. Дезире вышла из дома, скача на одной ножке через прыгалку. Двинулась дальше вприпрыжку, прихрамывая, как будто подвернула ногу. Ей нравилось представлять себя раненой. Ее больная нога начинала гнить, как в том фильме, где легионер тесаком отрезает себе ступню и говорит: «Завоняло, надо всё отсечь!» Может быть, тогда родители меньше будут орать друг на друга. Мама бросит работу, а папа не будет больше играть «я» в пьесе «Адам и Ева и я». Она нашла Гарри сидящим на корточках у клумбы. – Что ты там смотришь? – Шшш. Она присела рядом. И с отвращением воскликнула: – Как ты можешь трогать эти штуки! Гарри поднял вверх какой-то розовый зигзаг и опустил его в банку, полную земли, травы и множества других розовых зигзагов. – Это не штуки. Это черви. – Фууу! – фыркнула Дезире и вприпрыжку убежала к Тупику. Гарри был всецело поглощен живым клубком в своей банке. Он решил отнести ее в ланды. Там у червей будет больше земли. В ландах он увидел лохматый мячик, оказавшийся кроликом. Замерев, Гарри наблюдал за ним. Уши кролика походили на листья цикория, только куда дружелюбнее. Когда он скрылся в норке, Гарри еще подождал. Но лохматый мячик с ушами-листьями больше не появлялся. Он вернулся к своим червям. Гарри опрокинул банку на траву. Черви извивались, как хорошо промасленные спагетти. Их было восемь, но они так перепутались, что казались толпой. Гарри внимательно рассматривал клубок. Через десять минут он уже мог их различать. А значит, давать имена. Марианник. Нурия. Синди. Экзюпери. Фирмен. Летисия. Ипполит. Жужу. Фирмен начал, извиваясь, зарываться в землю. – Какие жирные и сочные черви! Гарри поднял голову. Танкред положил на землю большую полотняную сумку, которую нес на плече, и присел над Марианником, Нурией, Синди, Экзюпери, Летисией, Ипполитом, Жужу и Фирменом, от которого остался виден лишь кончик хвоста. – Они великолепны, – добавил Танкред. – Где ты их нашел? – Там. Гарри просиял от радости. Он тоже находил их очень красивыми. Танкред был первым человеком, оценившим его червей. – Я хочу, чтобы у них были детки. – Ага, – сказал Танкред. Это «ага» не было насмешливым, ни тем более понимающим, ни даже удивленным. Нет, это было спокойное, безмятежное «ага», такое «ага» открывало перспективы. Танкред сел прямо на землю, уперся своей длинной ногой в камень, согнул другую. – Земляной червь одновременно месье и мадам, – объяснил он. – Мальчик и девочка. Голубой и розовый. – Ты хочешь сказать, самец и самка? Танкред искоса посмотрел на него и кивнул. – Вот-вот. – Как улитки? – Как улитки. Гарри задумался. – А тараканы? – спросил он. – А… Про тараканов я не знаю. Гарри посмотрел на руки Танкреда, они были длинные и чистые, с этими смешными ногтями-самоклейками, совсем не похожие на медвежьи лапы. Хотя на запястьях, под рукавами, виднелась темная шерсть. – Ты поженишься на Шарли? – спросил Гарри. Танкред поднялся и отряхнул брюки с боков и сзади. Клуб сухой земли полетел в ноздри Гарри. – Мы об этом еще не говорили, – сказал Танкред доверительным тоном. – Но если зайдет речь, ты узнаешь первым, обещаю. Прежде чем уйти, он пощекотал макушку Гарри. Гарри терпеть не мог, когда с ним это делали, но ничего не сказал, потому что Танкред ему нравился. А то, что он узнал от него о земляных червях, мальчиках и девочках, открывало ему новые миры. Жаль, что Танкред ничего не знает про тараканов. А как насчет летучих мышей? Говорят «летучая мышь» – она, но еще ее называют «нетопырь» – он. Вывод? Самец или самка? Он вспомнил летучую мышь, друга Энид, который жил в утесе и прилетал повисеть вниз головой под ее окном. Ему очень захотелось увидеть эту мышь. Гарри взял курс на утес. Он шел, ветер усиливался, над ним кружили птицы, их становилось все больше. Они выныривали откуда-то из утеса, как будто рука великана подбрасывала их в небо. Они пронзительно кричали, пикировали вниз, как самолеты-беспилотники, словно им вдруг хотелось разбиться о песок. Гарри подошел к краю утеса, уши наполнились плеском волн и воем ветра, свитер надулся, как парус. Он достал коробочку из-под «Тик-така». Розетта затрепетала всеми усиками и лапками. Выпустить ее, что ли, как Ксавье-Люсьена? Ничего себе путешествие от туалета в поезде. Интересно, здесь хоть водятся тараканы? У Розетты есть крылышки. Может быть, она улетит? Нет, ее наверняка склюет ласточка… Или съест рыба, если она упадет в море. Гарри стоял на самом краю. Ветер был плотный, окутывал, как одеяло… И нашептывал на ухо, что он очень сильный, что он носит листья, почему же не вас? Почему не тебя, маленький легкий Гарри? Гарри на краю утеса раскинул руки как крылья и взлетел. * * * Он никогда не летал на самолете. Он очень удивился, что утренние бутерброды в желудке взлетели одновременно с ним. И еще больше удивился, увидев, как небо поменялось местами с морем и наоборот, будто на качелях. Но больше всего он удивился, даже изумился, почувствовав себя теннисным мячиком, летящим через сетку. Он не испугался. Просто не успел. Даже когда весь утес обрушился на него со скоростью метеора. * * * У них было 2400 волос на троих. 2400 – это мало даже для одного, почти никакого скальпа. Зато у каждого имелось по солидному брюшку.