Через десять минут в гостиную вбежала Дезире, ее ботинки были перепачканы землей из парка. – Эй! – возмутилась Гортензия. – Ты нам тут все опять испохабишь! Мы только что два часа… – Грубое слово – евро! – раздался голос откуда-то из-под лестницы. – А я повторяю: испохабишь! И пошел ты на хрен, сопляк, играющий в шпиона! Гарри высунулся из-под Макарони, раскрыв рот. – Ого, сколько грубых слов! – Ну и что? И во-первых, какого дьявола ты забыл под лестницей? – Не меньше десяти евро! – заключил он, едва ли не облизнувшись. – Не отвлекай меня от темы. Дезире! – рявкнула Гортензия. – Не топчи там, где чисто! Женевьева подошла к Дезире и ласково объяснила ей: – Мы ждем людей по объявлению. Все должно блестеть. Постарайся… Она осеклась, ее вдруг осенило. – Дезире, знаешь что? – ?.. – Ты пойдешь в огород. Нарвешь там… э-э… порея, вот. Ты знаешь, как выглядит порей? – Конечно. У него зеленые волосы. Гортензия засмеялась: – В огороде много зеленых волос для маленькой парижской головки. И да, заодно… топинамбур, ты знаешь, на что эта тварь похожа? – Грубое слово… – Парижане ни черта не смыслят в овощах. – Порей я знаю! – рассердилась Дезире. – Сколько его нарвать? – Чтобы сварить много-много супа. – ОЧЕНЬ МНОГО супа! Девочка вышла. Гортензия повернулась. – А ты, Гарри, вылезай из норки. – Я играю. – Во что? – В колдунчики. – Под лестницей? – Можно играть в колдунчики где угодно. – Сам с собой? – С Розеттой. В дверь позвонили. Шарли вышла из кладовой, где пыталась урезонить раскапризничавшуюся госпожу Бойлершу. Женевьева побежала открывать. На пороге стоял мужчина, руки в карманах пальто, воротник поднят. Он (как они вскоре заметили) прочищал горло каждые двадцать две секунды и шмыгал носом остальные тридцать восемь. Гость поздоровался. – Шарль Монтешаль. Я по объявлению. Шарли улыбнулась незнакомцу, он не улыбнулся в ответ. – Шарлотта Верделен. Хорошее начало весны, не правда ли? Немного прохладно, но… – Какие у вас тут деревья? Такого вопроса они не ожидали. – Э-э… Сосны… – Клены, липа, грабы и… – Беда. А комнаты, которые вы сдаете, выходят на море? – Д… да. Мужчина вздохнул с некоторым облегчением. Но вдруг его глаза остекленели от ужаса. Он прижал к носу платок. В воздухе запахло ментолом и эвкалиптом. – Это… эта живность! – произнес он умирающим голосом. – Уберите ее. Скорее. – Что… какая живность, месье Монтешель? – спросила Гортензия. – Монтешаль. Это… эта. Бедняга раскашлялся, расчихался, судорожно ловил ртом воздух. Он указал пальцем на Ингрид, которая спокойно вылизывалась у камина. Потом, круто развернувшись, пулей вылетел в прихожую и распахнул дверь настежь. Глубоко вдохнул, как утопающий. – Аллергия на все, – пробормотал он. – На пыль. На пыльцу. На злаки, папоротники, хвою. Клещей. Шерсть животных. Лактозу. Суль фиты. Киви. Орехи. Арахис… – Сущий ад, – посочувствовала Женевьева. – Вам надо лечиться, месье Машиналь, – посоветовала Гортензия. – Монтешаль. У меня аллергия на врачей. Стоит только позвонить, чтобы записаться, как я покрываюсь экземой. Мне подходит только морской воздух. – Очень жаль, – покачала головой Шарли. – Мне очень жаль, месье Моншиталь. – Монтешаль. Мне тоже, поверьте. Именно этот момент выбрала Ингрид, чтобы познакомиться с гостем. Она подошла к нему, задрав хвост вопросительным знаком. Полные ужаса глаза бедняги закатились под веки. Он простонал: – Держите… это животное! – Она вас полюбила. – Они все меня любят, – пропыхтел он. – В том-то и беда. Они обожают меня обнюхивать… – Сущий ад, – повторила Женевьева. Гортензия подняла Ингрид и унесла в гостиную. Гость сокрушенно вздыхал. Он убрал носовой платок, и запах эвкалипта сразу стал слабее. Вдруг между его ног прошмыгнула тень. Он слабо вскрикнул. – Майкрофт! – позвал Гарри, выскочив из-под лестницы. – Вернись! – Майкрофт? – вопросил мужчина с агонизирующим всхлипом. – Кто это… Майкрофт? Как бы в ответ крыса остановилась точнехонько у его ног и, уставившись на него красными глазами, обнюхала брюки. – Вы правы, – серьезно сказала Шарли. – Животные вас любят. Крыса юркнула в открытую дверь и задала стрекача. Месье Монтешаль позеленел, посерел, оцепенел. Через полминуты, когда прошла оторопь, он протянул каждой по очереди дрожащую руку. – Боюсь, что… Прощайте. И тоже задал стрекача. Они слышали, как он удалялся по Тупику быстрым шагом, потом рысцой, потом галопом. – Они все меня любят! – хохотала Гортензия.