Иногда Беттина думала, что, не будь у нее сестер, ей было бы от этого ни жарко ни холодно. Она предпочла бы столько же… братьев. Или еще лучше – близняшку. Вторую себя. Чаще всего она думала так весной, потому что весна – особенно тяжелый период для девочки, у которой четыре сестры. Весна всегда начиналась с весенней аллергии Энид. И с отсутствия Базиля, который уезжал на десять дней к своему брату, виноградарю в Оранже. Наконец все понимали, что она (весна) пришла, когда Шарли, старшая сестра, врывалась в гостиную и, вместо того чтобы рявкнуть: «Реши тельно, здесь бардак как у козла в желудке!», спрашивала: – Что скажете, как вам мои колени? Ч то-то смутное, вроде набата, звучало в головах у сестер. – Что скажем?.. – О чем? – Да, о чем? – О моих коленях! – Что мы о них скажем? Это была не коллективная глухота, но естественная оторопь: никогда в другие времена года коленные чашечки Шарли не бывали темой для разговора. Эта весна не стала исключением. Энид, Женевьева, Беттина и Гортензия смотрели на старшую сестру. Приподняв юбку, Шарли вертелась, показывая анфас и в профиль упомянутые суставы. – А что? – недоверчиво спросила Энид. Это могла быть западня. Типа тех, что расставляла Пелагия Неве, учительница в школе верховой езды. Она спрашивала с таким лицом, будто только что с любовью приготовила вам нормандский торт: – Кто видел «Титаник», поднимите палец! Хоп! Энид и все ученики поднимали пятнадцать пальцев с надеждой, что им перепадет кусочек торта. – Все? – шелестела Пелагия Неве. – Браво. А кто видел дважды? И снова – хоп! Все. Кроме Энид. Которая простилась с нормандским тортом и прокляла Гортензию за то, что та отговорила ее еще раз пойти на «Титаник»: у Леонардо-де габариты кашалота и на дне моря ему самое место. А Пелагия между тем продолжала: – Вот вы и соберите сбруи, разложите их по номерам, смажьте седла, отнесите их в боксы, поменяйте подстилку и… В тот день изрядно ослабла вера Энид во взрослых. И она в конечном счете поблагодарила Гортензию. – Твои колени? – с подозрением повторила Беттина. – Ну… это колени. Подол юбки упал. Шарли была совсем не удовлетворена этим ответом. Женевьева поспешила добавить: – У тебя ревматизм? – А, для тебя я уже доросла до возраста люмбаго и остеопороза? Шарли обиженно отвернулась. Женевьева не дала ей уйти: – Они сногсшибательны. Перед твоими коленями все падут на колени. Если бы мне пришлось выбирать между ящиком шоколадных Бартов Симпсонов и твоим правым коленом, я выбрала бы колено. Шарли уперла руки в бока: – А что не так с моим левым коленом? И тут же сменила тему: – Вчера вечером из двух старых платьев, которые я сшила в лицее, я сварганила третье, и, гм, хочется узнать ваше мнение. Она сбегала за платьем и приложила его к себе. Беттина икнула. Женевьева прикусила губу. Энид выдохнула УУУУх. – Это… для… тебя? – М-да. У Шарли было выражение лица как у человека, рассказавшего анекдот, который ему одному кажется смешным. – Мое мнение, – сказала Гортензия, – слишком низко сверху… – …и слишком высоко снизу! – добавила Беттина. Платье было великолепно. Все из атласа, красного, серого, зеленого, золотистого. Короче, платье для топ-модели на Каннском фестивале. Но не для Шарли. Не для их сестры. Любой сестры! – Оно не… слишком… э-э… – Короткое? – Шарли прыснула. – Да. Но ведь у меня ножки феи. Беттина не сдавалась: – Тебе не кажется, что вырез… в общем… – Глубокий? Да. Но ведь у меня… – У тебя?.. – Грудь богини. – Это Базиль так говорит? – спросила Энид. Женевьева молчала и разглядывала одну из карточек, которыми месье Суаредиссе, африканский колдун, живший неподалеку от их лицея, щедро снабжал учеников на выходе. Она только что нащупала ее в своем кармане. Идиссе Суаредиссе, результаты поразительные и окончательные. Успех, счастье, сексуальная магия, таинственная удача, неотразимость, венец защиты, снятие порчи… Что значит «венец защиты»? А «таинственная удача»? Ну а уж «сексуальная магия»… – Грудь богини, – повторила Шарли. – И Женевьева сказала пять минут назад, что мои колени… – Я не говорила про все колени. Я говорила про правое! – Ты будешь это носить? – спросила Гортензия таким тоном, будто спрашивала: «Ты будешь есть компот из тараканов?» – Почему бы нет? – Когда? – При случае. Все вздохнули. Если Шарли планировала надеть это платье «при случае», велика была вероятность, что случай не представится… ведь Шарли никогда не носила платьев! За исключением одного раза в год, в начале весны. Назавтра она возвращалась к старым добрым брюкам. Женевьева продолжала рассеянно читать прозу колдуна Суаредиссе: Верну неверного мужа, подскажу выигрышный номер в лотерею, предупрежу, если поезд или самолет, на который вы должны сесть, потерпит крушение, также… – Поезд! – вдруг вскрикнула она. – Гарри! Дезире! Все вскочили как ошпаренные. Поезд! Вокзал! Кузены! Из Парижа! Это был еще один знак весны: Гарри и Дезире, дети дяди Флорантена – больше известного в семье как «мамин брат с приветом», – каждый год приезжали на весенние каникулы в Виль-Эрве. Их поезд прибывал в 17:11. Было ровно 17:00.