Не глядя на Хуана и старательно очищая каштан, Коломба решилась заговорить первой: – Можно сказать тебе две вещи? Он ответил «Да, конечно», тоже взял каштан, подул на него – ффф, горячие, черти, – и кивнул: слушаю. – Во-первых, твое письмо, – начала она. – Мне оно показалось стереотипным. Банальным. Влюбленный всем сердцем и весь этот вздор… – Я не посылал тебе письма… – Ты мне не писал? – Не-а, – ответил Хуан с полным ртом. – Уау! 'о'ячо! – Ты не назначал мне свидания на площади: ты в костюме Жюдекса, я – Ирмы Веп? – Ничего подобного. Но Ирма Веп тебе суперски идет. Она подула на свой очищенный каштан, наморщила нос. Вся подобралась. – Объясни мне. Это заговор? Он улыбнулся. И ей очень захотелось его поцеловать. – Самый настоящий заговор. С заговорщиками. Но благодаря ему мы снова увиделись. – Ты разыграл меня вместе с остальными? – Скорее против них. Хуан увидел, что она чуть не плачет. – Я не имею с ними ничего общего, – поспешил он добавить. И рассказал ей все. Как он подслушал заговорщиков в «Ангеле Эртбиза», обслуживая соседний столик. Как его это возмутило. Как он решил расстроить их интригу, выступив в роли Жюдекса. Коломба слушала его. Сначала – очень внимательно. Потом – все рассеяннее. Слишком пристально она всматривалась в его глаза, слишком ласково убаюкивал ее его голос. Когда он закончил, она улыбнулась. – Ты хотел дать им урок? – Не мне давать уроки. Скажем так, я тоже люблю розыгрыши. Он протянул ей очищенный каштан. Она взяла его. – Осто'ожно! 'о'ячо! – предупредил он, сам себе подражая, как будто жевал горячий каштан. Она надкусила каштан. Очень вкусно. – Значит, ты просто хотел посмеяться? – Посмеяться с тобой. Когда смеешься вместе с кем-то, это уже значит… очень много. Она доела каштан и продолжала: – Знаешь, мое кольцо… Я нарочно оставила его на раковине. Жареная скорлупка выпала из пальцев Хуана. Светящиеся тыквы шагали по мосту и пели: «У Энди Харди две головы, одна на плечах, другая под мышкой…» – В смысле – нарочно? – Ммм. Он покраснел. Так же густо, как и она. – Посторонись, Мэндрейк! – окликнул его зеленый монстр из шествия. – Я хотела, чтобы мы снова увиделись, – сказала она. – Я тебя ждал. Почему ты так и не зашла его забрать? – Вы мешаете пройти, не видите, что ли? – крикнул им фиолетовый монстр и толкнул их друг на друга. – Я приходила. В первый раз ты принимал круассаны. Во второй я не стала тебе мешать, ты был занят с группой туристов. – Идемте с нами! – пригласил их крошечный розовый монстр. – Мы будем жечь Лоика-сенокосца. – У нас нет спичек, – ответил ему Хуан. – И мы не знаем ваших песен, – добавила Коломба. – И подходящих расцветок у нас нет, – закончил Хуан, показывая на их черные одеяния. Розовый монстрик показал язык и убежал. Каштанов им больше не хотелось. – Я отвезу тебя, – сказал Хуан. Два монстра, синий и желтый, замыкали шествие, еле волоча ноги. Хуан отдал свой пакетик с каштанами желтому монстру, Коломба свой – синему. Оба монстра приободрились и быстро нагнали шествие, распевая: «У Энди Харди десять пальцев, но они там, где им не место…» Хуан достал два шлема из-под сиденья мопеда, убрал на их место свой цилиндр. Он дал шлем Коломбе и надел свой, пока она усаживалась. Тут грянул фейерверк, залив все Ниагарой грохота и света. Монстры из шествия то и дело меняли цвета. Быстро, очень быстро, бросая слова, как тяжелые мешки, Коломба затараторила: – Осталось три дня. Всего три. Мои каникулы кончаются. – Помедлила, поморщилась: – Я в зоне С. «У Энди Харди нет больше глаз, зато есть три руки, ха-ха-ха…» – Завтра, – сказал Хуан, – День всех святых. Мы с дядей пойдем в лес собирать шишки. Пойдешь с нами? Три дня. Не надо думать, как это мало. Лучше думать, что завтра будет только первый. И что это будет чудесно. Просто совершенно чудесно. – Скажи «да». Он сел на мопед, но тронулся не сразу. Темное небо над ними взрывалось кометами, радугами, вулканами. Она обхватила его руками. Уткнулась щекой в его спину и крепко прижалась. – Да, – прошептала она, закрыв глаза. 11 Не читается от мыслей, или Мои мысли читаются Вот что было самое ужасное, что наполняло ее яростью, гневом, стыдом: она ведь и вправду поверила, что Хуан ею заинтересовался. Ей хотелось завопить во всю силу легких, во всю силу сердца, но она только и могла, что кусать подушку и глотать слезы. Беттина отлично поняла предательство Хуана. Пре-да-тель-ство. Как он мог принять сторону этой ломаки? Как мог проявить к ней интерес? Как? Это не укладывалось у нее в голове. В горле пискнуло, ноздри наполнились слезами. Беттина захлебывалась, как утопающая. Ей казалось – и это было больно и обидно, – что в ее сердце натыкали гвоздей. Она села на кровати, тяжело дыша, засунув в рот уголок простыни. В темной комнате возникла Коломба, ее личико цвета свежих сливок, коса, спокойный взгляд… Беттина открыла глаза, их щипало от слез. Было темно, и Коломбы здесь, разумеется, не было. Она рядом, в гостевой спальне… От яростного всхлипа у нее перехватило дыхание. Беттина встала. Пол был ледяной. Она лихорадочно порылась в комоде и нашла то, что искала. Большие острые ножницы. Дверь открылась, не скрипнув петлями, и, точно призрак, Беттина вошла в гостевую спальню.