Он первым откусил кусок. Хоть и мог жевать только одной стороной. – Вы поужинаете у мадам Эссаира, – сказала тетя Юпитер. – Оставьте немного на десерт. Она вышла из душевого уголка в кухне, закутанная в большое подсолнечно-желтое полотенце. Так она и сновала через коридор из комнаты в комнату. Из маленькой принесла фен и причесалась в большой. Взяла лак для ногтей в одной, туалетную воду в другой. Она ходила туда-сюда, переступая через мелких, которые рисовали, лежа на полу. У Энид одна нога была в коридоре. У Гарри голова и руки в кухне. Дезире вообще наполовину внутри, наполовину снаружи. – А где ты работаешь? В смысле, вечером? – спросила Гортензия. Юпитер улыбнулась. Она сидела по-турецки на кипе матрасов и красила ногти на ногах. – В «Фэнтези-Театре». – Это театр? – Не совсем. Это место, где танцуют и можно выпить. – Кабаре. – Если хочешь, да. Передай мне, пожалуйста, флакончик, вон там. – Ты хочешь сказать «здесь»? Для «там» недостаточно далеко. – И правда. Здесь до всего недалеко. Она посмеялась вместе с племянницей. Гортензия наклонилась, что бы рассмотреть лак на ногах тети. – Очень красиво смотрится этот золотистый цвет на твоей шоколадной коже. – А ты могла бы нарисовать сверху какие-нибудь цветы? – Даже на мизинце? – Нет. Его можно оставить так. Гортензия взяла другой флакончик, с розовым лаком. Аккуратно нарисовала на золотистом фоне маргаритки. Пришлось подождать, пока они высохнут. Потом тетя вскочила и пошла за ширму одеваться. К семи она была готова. Гортензия посчитала, что между двумя работами тетя сможет поспать четыре с половиной часа. Юпитер нежно расцеловала их и ушла, сказав на прощание: – До завтра! Ведите себя хорошо… Из-за поворота лестницы она продолжала посылать им торопливые поцелуи. Они еще не знали, что завтра ее не увидят. * * * Они поужинали у мадам Эссаира. Спагетти с курицей, белый сыр и остаток кекса с орехами. Петь Мохаммед не захотел. Он даже не разговаривал. Энид спросила, где месье Эссаира. Мадам Эссаира ответила, что ее муж «моет кольцевую» каждую ночь с тринадцати лет. – Один? – спросила Энид, не желая показать, что понятия не имеет, что такое «кольцевая». Ей стало немного обидно, когда мадам Эссаира громко засмеялась. Обо всем этом она думала, когда все в маленькой комнате крепко спали под звездами в открытой форточке. Припозднившийся голубь – или потревоженный, или просто страдающий бессонницей – выдал череду глук-рилу на кровельном желобе и тоже уснул. Энид думала и слушала все это. Дыхание бульвара, ночь, жар от нагретых железных крыш. – Не слишком разочарована? – спросил папа, забираясь в форточку. – Не знаю, – буркнула она – Мы только начали. – С кем ты разговариваешь? – прошептала Гортензия, привстав на соседнем матрасе. – Ни с кем. 6 Даешь свободу! За пятьсот метров от рынка Сюзи заныла и захромала. – Еще не хватало. Что это с тобой? – фыркнула ее сестра. Сюзи яростно пнула пяткой обочину. Хорошо воспитанная трава промолчала. – У меня фликтена! – взвизгнула Сюзи. – Браво. А можно нам тоже? – Мне больно! – Хромай на обе ноги… будешь идти прямо. – А что такое фликтена? – Нет, Сюзи, молчи. Мы угадаем. – Фликтена… Фликтена… – Это типа отворота штанов? – Антилопы гну? – Засахаренных фруктов? – «Купера Лейна»? – Антибиотиков? Ботинок на пуговицах? Зеленой чечевицы? Сюзи рухнула в траву. – У меня волдырь! – Надо же. Она заговорила по-французски. Они заботливо склонились над ней. – Волдыри… – пробормотала Беотэги. – Волдыри-фонари… – …с ними удобно ходить в темноте… – подхватила Дениза. – …если через тебя пропустят ток! – заключила Беттина. Сюзи запустила в них комком земли. Беттина смеясь достала из рюк зака косметичку и нашла пластырь, который перед отъездом сунула туда Шарли или, может быть, Женевьева, она точно не знала – наткнулась на него сегодня утром, когда искала масло для загара. – Спецом для флипены, – сказала она, протягивая пластырь Сюзи. – Фликтены… Спасибо, – добавила та после паузы. Они пошли дальше, и мелкая преодолела, без нытья и не хромая, последние гектометры до деревни. Беттина остановилась и повернулась к подругам. – Как я? – На ногах, – ухмыльнулась Сюзи. – Априори без волдырей, – сказала Беотэги.