Открылась она точно вовремя. Фисташковый мальчик покинул мини-гольф у шестнадцатой лунки и помчался к киоску. – Фисташковое? – спросила Женевьева, наклоняясь к коробке, которую купила для него. Он покачал головой. – Нет. Сегодня лимонное. Она молча посмотрела на него. Подала ему рожок лимонного с широкой улыбкой и смотрела, как он вприпрыжку убегает к шестнадцатой лунке. Сердце ее наполнилось грустью. * * * Последний раз Гортензия была в Париже четыре года назад, с родителями. Это почти забылось. Она крепко держала за руку Энид, и обе семенили следом за тетей Юпитер, которая несла их сумку. Шарли решила, что одной сумки на двоих им хватит. Как должно было хватить и банкноты в пятьдесят евро, которую она вручила сестрам на перроне. Через полчаса духоты и тряски в метро они вышли наружу, запыхавшиеся и помятые. Когда свернули на улицу Пилле-Виль, долгий рев расколол небо и над крышами взмыли испуганные голуби. – Что это? – спросила Энид тоненьким встревоженным голоском. Тетя Юпитер улыбнулась. Она была высокая, худая и с удивительно круглыми щеками, делавшими ее похожей на шоколадное яблочко. – Сирена. Она завывает каждую первую среду месяца в полдень. Значит, сейчас двенадцать часов. В пять минут первого она замолчит. Вы никогда ее не слышали? Гортензия такого не помнила. – Загадайте желание! – весело воскликнула тетя. – Париж делает все возможное, чтобы принять вас с почестями! Улица Пилле-Виль была маленькая и кривая. – Как большая макаронина, – заметила тетя Юпитер. – Из одного конца не видно другого. Дома поражали грандиозными фасадами. Если присмотреться, тут находились только офисы, страховые компании. Дом тети не составлял исключения: фасад с колоннами, кариатиды… И пять этажей, занятые Ants & Beehive, Prospective & Advenir Limited и «Швейцарской прорицательницей». Лифт шел только до пятого, дальше пришлось идти по узенькой лестнице, уже без блестящих лаком ступенек и ковра. Лестница скрывалась за дверью и поднималась изгибами до последнего этажа. Подняться по ней можно было только гуськом, животом толкая перед собой сумку. – Похоже, – сказала Энид, – на нашу старую башенку. В Виль-Эрве. – Только не так сыро, – вежливо вставила Гортензия. (А про себя совсем не вежливо подумала: зато глуповато и уныло.) – И без чаек, – добавила она. Зато были голуби, их глук-рилу глук-рилу по всему водосточному желобу. Тетя Юпитер пошла вперед по коридору, вымощенному красной плиткой. По нему тоже можно было продвигаться только гуськом. На полпути она остановилась, задрав голову. – Мы пришли! – крикнула она. – Где вы? Одним движением она толкнула дверь справа правой рукой, а дверь слева левой. Из правой высунулась пара смеющихся лиц. – Мама! Энид! Гортензия! Гортензия! Мама! Энид! Все принялись обниматься прямо в коридоре, визжа от радости и тая от нежности. – Что ты так гримасничаешь? – спросила Гортензия, поцеловав Гарри. – Что это за морда хомяка? – перебила ее Энид. – У тебя там живность за щеками? На Пасху в Виль-Эрве Гарри завел краба, земляных червей, тараканиху, крысу… – Никакой живности, – сказала Дезире. – Дырка. – Дырка? – Кариес, – объяснила Юпитер. – Завтра позвоним дантисту, хорошо, зайчик? Она поцеловала сына во вторую щеку. С тем же выражением, что бывает у Шарли, подумала Энид, когда приходит счет за газ. С видом Черт, я очень тебя люблю, но почему у тебя так не вовремя болят зубы? Гортензия пошарила в кармане и стиснула в кулаке пятьдесят евро Шарли. – Как здорово, – сказала она, – две комнаты напротив… – Правда! – воскликнула Юпитер, благодарная за перемену темы. – Всего один шаг от одной до другой! На другом конце коридора открылась дверь. На пороге появилась женщина в розовом платье с пышными рукавами. – Приехали? – воскликнула она. – Да, мадам Эссаира, – ответила Юпитер. – Теперь вам долго не придется сидеть с моими бесенятами, кузины здесь. Светловолосый кудрявый мальчик, совсем маленький, выглянул из-за розового платья. Он смотрел на всех очень темными глазами. – Здравствуй, Мохаммед, – ласково сказала ему тетя Юпитер. – Ты сегодня пел? – Все утро, – ответила за него мадам Эссаира. – Его голос – чистый мед, просто подарок. Сам он не растет, все дают ему семь лет. Но голос… о да, голос растет и становится краше день ото дня. – Мохаммед очень способный, – подхватила Юпитер. – Раз услышит песню, – продолжала мадам Эссаира, – и готово дело, поет. Покажи свой голосок, ягненочек мой. Вместо этого Мохаммед показал им язык. И сразу же улыбнулся ангельской улыбкой. – Он высунул язык! – возмутился Гарри. – Он еще и улыбнулся, – заметила Юпитер. Энид смотрела на Мохаммеда. И вдруг без предупреждения скорчила замысловатую гримасу. Мохаммед изумленно уставился на нее. Потом засмеялся. – Ты споешь нам что-нибудь? – спросила она. – Не сейчас… но когд а-нибудь? Мохаммед молчал. – Он не растет, – повторила его мать. – Но его голос… Ах, какой голос… Помахав им на прощание, она ушла с мальчиком к себе. – У нас с мадам Эссаира много общего, – вздохнула Юпитер. – Беби-ситтинг. Соль, сахар, гвозди. Денежные проблемы. Одна касса страхования. Что еще? – Туалет в коридоре! – напомнила Дезире. Им показали первую комнату: кухня-столовая-душ-буфет (семь квадратных метров, прикинула Гортензия). По другую сторону коридора вторая комната: гостиная-спальня-телевизор-библиотека (в лучшем случае восемь с половиной квадратных метров). Энид посмотрела на Гортензию, Гортензия посмотрела на Энид. Обе опустили глаза. – Здепят! – сказал Гарри, улыбаясь во всю свою хомячью щеку. Он стянул с дивана плед. На диване были грудой навалены матрасы. – Гарри хочет сказать: здесь спят! – пояснила Юпитер. Она взглянула на будильник и вздохнула. – Мне придется уйти на работу. Сегодня очередь Жани прийти позже… Жани – моя напарница. – Ты и по вечерам работаешь? – удивилась Энид. – По вечерам, да, – улыбнулась Юпитер. – И по утрам тоже. Но в разных местах. Гортензия заметила на круглом столике раскрытую тетрадь со столбиками цифр. Тетя Юпитер перехватила взгляд племянницы, закрыла тетрадь и спрятала ее в ящик. Она сказала: – Я надеялась найти бриллиантовое колье внизу этого столбика… Но боюсь, придется еще подождать, скажем… сто лет и два месяца. Гортензия никак не могла снова улыбнуться. Не могла и задать мучивший ее вопрос: а где же дядя Флорантен? Тень промелькнула на хорошеньком шоколадном личике тети Юпитер, но быстро исчезла. А Гортензии захотелось плакать при мысли обо всех горестях, о которых молчала тетя. Гортензия быстро склонилась над дорожной сумкой (теперь она мысленно благодарила Шарли за то, что та настояла на одной сумке на двоих, – куда бы они поставили вторую?) и достала сверток из фольги, запакованный в пластиковый пакет. Гарри испустил блаженный вопль. – Женевьевин кекс с орехами!