— Вещественное доказательство, Иосиф Петрович! — Ла-почкин встал и, поправив ремешок кобуры, замер перед втиснувшимся в узкое кресло Вашко. — Чего, чего? — изумленно протянул Вашко, прищуриваясь. — Оперативно-розыскное дело „ПТ-38”. — Напомни, сынок. — Эта гражданочка, что в любви признавалась клиенту из-за бугра, третьего дня примочила на Рижском Моньку-мокрого… — Так, так… — одобрительно кивал Вашко, припоминая эту историю с московского рынка. — Он ее прижал за штуку в месяц, а она уже за полтора куска пахала на Данилу. — Корченого? — Так точно! Но Корченый смылся, остальные молчат и информы ноль. Решили поймать ее на компре, а дальше беседовать в Бутырях. Подготовили номер в «Полстакане»… — А как в «Космос» пробились? Гостиница с душком. — Нормально прошло, все приготовили заранее — объектив, микрофон. Все записано, и она наша. Теперь дает показания. — Кто записал? — Я! — из темного угла вышел похожий на подростка капитан Кривяко. — Аппаратуру, товарищ подполковник, ставили с утра. Хорошо получилось. Хотите посмотреть? — Слышал уже, — произнес Вашко и вышел в коридор. …Полюбовавшись милорадовскими фотографиями еще некоторое время, Вашко принялся читать газеты, и тут обнаружил второй конверт. Ничего особенного в нем не было, конверт как конверт по цене шесть копеек за штуку со стандартной блеклой картинкой и маркой, но без обратного адреса. Впрочем, отсутствовал и адрес Вашко… Чуть вихляющим почерком со странноватым наклоном была написана лишь его фамилия, да и то с ошибкой в инициалах: вместо «П» значилось «Н». «Это не почтальон положил, — почесал Вашко бровь. — Оно, похоже, вообще к почте не имеет никакого отношения — ни штемпеля, ни даты».. — Заскочи-ка… — вызвал он по телефону «Кубика». — У меня к тебе есть дельце. Вскрыв конверт по самому краешку, Вашко вынул из него несколько снимков. Плохонькие, любительские — тем не менее они заинтересовали Иосифа Петровича куда больше заграничных. — Так, так, так… — в замешательстве пробормотал он и, услышав торопливые шаги в коридоре, спешно перевернул их картинкой вниз. — Вот и ты… — он даже не взглянул на «Кубика», зная, что тот уже склонился над столом, ожидая указания. — Сволоки-ка этот конвертик к нашим «всезнайкам», и пусть они побрызгают на него чем хотят, но чтобы пальчики были… Так и скажи! Парень молча, осторожно взял конверт за уголок и сноровисто уложил его меж двух листов чистой бумаги. Вашко встал и, закурив, прошелся по кабинету. — Все свои дела сдавай сегодня… — он на секунду задумался. — Хотя бы Олегу Киселеву. Скажешь, мое указание… Похоже, у нас с тобой будет несколько веселых деньков. — В связи с этим? — оперативник показал конверт, что держал меж листов бумаги. Вашко кивнул. — Скажи криминалистам: «Аллюр три креста!» — они поймут. Топай, сынок. После обеда жду результатов. Дождавшись его ухода, Вашко вернулся к столу и, забыв про марсельские красоты, начал разглядывать отпечатки. На первой карточке, чуть размытой, неясной, просматривался знакомый силуэт человека, — Легко одетый — в курточке и светлых брюках — Орловский стоял у какого-то подъезда и мимо него шли люди. Судя по будке милиционера, чуть видневшейся в отдалении, это был посольский подъезд. В руках Сергей держал папку с бумагами. На другом снимке Орловский напряженно сидел на стуле в какой-то темноватой и тесной комнатке. Его поза, сжатые на коленях пальцы, сведенное судорогой лицо — все говорило о нагрянувшей беде. Третья фотография была как бы завершающей этот фоторяд: те же самые курточка и брюки, но человек лежал головой в сугробе, и темные пятна на снегу около головы рождали подозрения о самом худшем из того, что могло произойти. Этот кадр Вашко изучал с особым вниманием. Похоже, убийство произошло где-то недалеко от деревни; виднелись крыши домов, на бугре топорщилась полуразвалившаяся колокольня… Все было чертовски похоже на правду. После той встречи у Политехнического Орловский стал на удивление странным — еще примерно с неделю звонил, а потом пропал, словно в воду канул. От встреч он уклонялся, ссылаясь на нехватку времени, хотя после его ухода из редакции по «собственному» желанию времени у него было предостаточно. «Похоже, этот стервец снова вляпался в историю, и теперь уже…» — Что «теперь уже» не хотелось ни называть вслух, ни даже думать — фотографии не оставляли ни малейшей надежды. «Допрыгался», — с силой пущенной через всю комнату карандаш, сломавшись от удара о стену, покатился по полу. 2. СМЕХ И СЛЕЗЫ — Оставьте меня в покое! Меня не интересуют его дружки, как впрочем и он сам! — Жанна с заметно округлившимся животом захлопнула дверь перед самым носом «Кубика». Нахохлившийся Вашко, стоявший за спиной Евгения с неизменной сигаретой в зубах и обвислом пальто с поднятым воротником, процедил сквозь зубы: «Звони еще… Может, она не разглядела меня!» Но как раз его-то Жанна разглядела. И говорить с ним после произошедшего с Сергеем не хотела вовсе. Но ни у Вашко, ни у «Кубика» другого выхода не было. — Звони! — повторил Вашко, и Евгений нажал кнопку. — Ну, чего вам еще нужно… — устало произнесла Жанна, широко распахнув дверь перед оперативниками. — Что у тебя на голове? — достаточно громко спросил Вашко, уверенно проходя в квартиру. — Даже в таком положении нельзя забывать о расческе… Ты же умница и понимаешь, что я никогда просто так не прихожу, — он уверенно повесил пальто на вешалку, за ним по пятам следовал «Кубик». — Не бойся, — продолжал Вашко, приглаживая волосы, — мы не пойдем в комнату, раз там не прибрано, но в кухне, полагаю, нас можно принять? Подобных оскорблений Жанна снести не могла. — Где вы увидели беспорядок? Чего вы прицепились к моей прическе? И вообще: чего вы хотите от меня? — Молока хочешь? — Вашко извлек из портфеля литровый пакет. — Со свежим хлебом… Кооператоры какой-то лаваш придумали — вроде ничего на вкус. Ешь, пока горячий! — он выложил на стол вкусно пахнущий хлеб. — И садись, поговорим и мы уйдем… Ты же знаешь, я плохого никому не желаю. — Вашко помнил, когда его собственная дочь ходила в положении Алешкой — теперь уже конопатым проказливым пацаном, она не могла оторваться от свежего хлеба и литрами пила молоко. Его расчет оказался верным. — Появился Сергей тогда лишь утром… — нехотя начала рассказывать Жанна, — и с тех пор все пошло наперекосяк. Странным он стал! Что вы там с ним сделали, не знаю. Много писал, куда-то ходил, потом снова работал до глубокой ночи. Иногда, это произошло уже после увольнения из «Пламени», к нему стали заходить какие-то люди. Работяги? Пожалуй, нет. — Она допила молоко до конца и налила снова. — Скорее, этакие «лощунчики». Костюмы хорошие, благоухание французское, на пальцах перстни, а морды выпивох. Я как-то спросила, что его связывает с ними, но… Он либо рычал на меня: «Не твое дело!», либо просто отмалчивался. Обстановка накалялась не по дням, а по часам, и я так больше жить не смогла. Я уехала к себе, а он ни разу даже не позвонил. — И вы не звонили? — спросил Евгений. Жанна задумчиво посмотрела в окно, где растекался по городу скучный зимний день. — Раз пять звонила, но… Его не было дома. — Как ты думаешь… — начал Вашко. — Что он может предпринять в такой ситуации — ты же его хорошо знаешь. Женщина усмехнулась и неуверенно пожала плечами: — А кто его знает. Он всегда-то отличался непредсказуемостью своих поступков, а уж в подобном состоянии и подавно. — Выходит, тебе вовсе не интересно, где он и что с ним? — прямо спросил Вашко. — Отчего такое безразличие? Он же, как я понимаю, отец ребенка. — Пусть это не волнует ни его, ни вас… Я ему еще не простила аршальскую проститутку. — Помилуйте, — сделал резкий жест Вашко. — У них же ничего не было. Это одни разговоры… — Не доказано — да, но дыма без огня не бывает. Он же не захотел объяснить мне. Лапочкин заелозил на стуле, выразительно поглядывая на Вашко. — А ты была в его квартире? — Вашко задал вопрос и внутренне напрягся, ожидая ответ. — А зачем? В гости он меня не приглашал. И вообще, между нами все кончено… — с грустью произнесла женщина. — Сейчас женщины неплохо живут и одни. Ребенка я хотела — он у меня скоро будет. — Она осторожно коснулась платья на животе. — Странно, — произнес Лапочкин. — Разве эта записка, лежавшая у него под столом, адресована не вам? — Он развернул перед Жанной скомканный листочек бумаги. — Мне? — женщина взяла листок. — Двадцать девятого февраля… Семнадцать сорок… — медленно разбирала Жанна слова и цифры. — Три остановки от метро. Код — двести сорок. Арка… Зеленые балконы… Этаж шестой… Глазок! Тарабарщина какая-то. Вы сами что-нибудь понимаете? — Только то, что в этом году в феврале двадцать восемь дней, — сказал Вашко. — Тогда, может быть, она провалялась несколько лет? — Исключено. Посмотри, что на обороте! Женщина перевернула записку — это был листок отрывного календаря за январь этого года. — Ничего не понимаю! А что, с ним что-то произошло? Где он? Лапочкин выразительно посмотрел на Вашко и тотчас отвел взгляд в сторону. Вашко молча встал, прошел в прихожую и медленно надел пальто. Евгений шел следом. Постояв в раздумье, Вашко сказал: — То, что он скрывается от тебя, это непорядочно. — Встретите, передайте! Ваши бы слова, да богу в уши. — Жанна вышла провожать нежданных гостей на лестницу. — При случае, конечно… — уверил Вашко, прощаясь. Выйдя на улицу, они сели в машину. — А мне кажется, она в курсе… — сразу же сказал «Кубик». — Скользкая бабенка, таких не люблю. — Черта с два! — возразил Вашко. — Ничего она не знает. Пытается держать марку, но у нее это неважно выходит. Если фотографии не врут, ей не позавидуешь.