Неожиданно Отто вскочил, отдал карту с компасом Даниэлю, пригнувшись, выскочил из убежища и скрылся за деревьями. Ни немцы, ни Дюпвик его не заметили. Что он задумал, я поняла позже. В тот момент мысли были заняты другим. – Обыскать территорию! – послышался рядом голос Дюпвика. Совсем близко затопали чьи-то ноги. Сначала их было много, но вскоре остался лишь один человек. И он направлялся к нам. Еще секунда – он уже склонился над нами. Мой знакомый кареглазый солдат. Он смотрел на нас сверху вниз, а мы сидели, обнявшись, и дрожали. Солдат смотрел, как мы вцепились друг в дружку, на мокрые от слез щеки Сары, на Элизу, которую она прижимала к себе. А потом перевел взгляд на меня. И я не придумала ничего лучше, как прижать к губам палец и подумать – в надежде, что он прочитает мои мысли: «Солдатик, хороший мой, ведь у тебя самого есть дочка, ей тоже десять лет! Не выдавай нас! Пожалуйста! Не говори, что мы здесь! НЕ ГОВОРИ!» – Нашел? – Дюпвик шел к солдату. Тот замер. Молча смотрел на нас, а его карие глаза наполнялись слезами. И тут произошло чудо. – Нет, это просто ein Fuchs… то есть лиса, – сказал солдат и повернулся к Дюпвику. Но Дюпвик, похоже, засомневался. Подошел ближе. – Уверен? – Да, точно. Уже убежала. Солдат побрел прочь, но это не помогло – Дюпвик решил сам убедиться, что в корнях никто не прячется. Мы пропали. Наверху, на тропинке, послышались крики. – Вон, вон, смотрите! – кричали немцы. – Мальчишка! Бежит к границе! И тут я поняла, что задумал Отто. Он хотел, чтобы немцы его увидели, отвлекал внимание от остальных. Он сбивал их со следа. Прямо как Пер. Наверное, он вспомнил, что Пер говорил про храбрость. Храбрость – когда делаешь то, чего по-настоящему боишься. И мне кажется, он подумал: «Теперь моя очередь так поступить. Впервые в жизни». Через мгновение все во главе с Дюпвиком, вопя, бежали за Отто. У него получилось, он их отвлек! И вдруг раздался ужасный грохот. Воздух задрожал. Это был выстрел. Немцы стреляли в Отто. Они стреляли в моего брата. Сара всхлипнула, а Даниэль побледнел даже сильнее, чем тогда, когда мы нашли его в продуктовом лифте. Весь мир вдруг исчез. Остался лишь этот звук. Грохот выстрела. Сара почти до боли стиснула мне руку. Даниэль прикусил себе костяшки пальцев, на глазах у него блеснули слезы. Крики, топот, собачий лай – все стихло. Немного выждав, мы наконец вылезли из-под корня. В лесу, кроме нас, никого не было. Ковыляя, я сделала несколько шагов, но Сара и Даниэль не двигались с места. – Что будем делать? – спросил меня Даниэль, дрожа всем телом. – Надо перебраться через границу, – ответила я. – А как же Отто? – Наверняка нас там ждет. – Но они же стреляли в него? – Он был далеко. А стреляли они, просто чтобы страху нагнать. Может, вообще холостыми патронами, – я сказала это погромче. Надеялась, что мои слова станут правдой. Через границу Последний отрезок пути я проковыляла довольно резво. Боль в колене немного утихла, потому что я знала: скоро доберемся до Швеции, скоро увижу Отто. Ведь он там? Ждет по ту сторону? Вверх и снова вверх, осталось совсем немного. Вот, наконец, и сосна. Значит, это Швеция. Мы перешли через границу. Но никакой красной линии, как на карте, я не увидела. С обеих сторон рос один и тот же лес. И внутри у меня тоже ничего не изменилось. Прежде я думала, что ужасно обрадуюсь. Но никакого восторга я не испытывала. Совсем скоро мы дошли до сосны. Даниэль обнял Сару за плечи. – Мы в Швеции? – спросила она. – Да, – серьезно ответил он. Я огляделась и позвала: – Отто? Ответа не было. – Отто? Ты где? Я заковыляла дальше. Может, он сидит за деревом? Или прячется вон за той кочкой? Наверное, хочет подкараулить нас и напугать. – ОТТООООО-ООО! Лес ответил мне тишиной. Тишина откликнулась во мне болью. – Выходи! Кто-то дернул меня за свитер. Сара. Она сунула мне в руку свою маленькую ладошку. – Герда, наверное, его здесь нет, – мягко проговорила она. Даниэль сказал, что нам пора идти дальше. Он сверился с картой, и мы направились к проселочной дороге. Той, о которой говорил Кнутсен и где мы могли отыскать шведский патруль. У меня не было сил смотреть на карту. Даже думать о боли в коленке сил не было. Я думала только про Отто. Про моего брата. Дюпвик застрелил его. Сейчас я это поняла. Выстрелы, которые мы слышали, попали в цель. Отто бежал, уводя преследователей, а ему выстрелили в спину. Его застрелили из-за меня. Это я посмотрела на дверь подвала, я потащила нас через границу. Я спрыгнула с обрыва, повредила колено и задержала всех. Это я во всем виновата. Сейчас война, а во время войны люди теряют тех, кого любят больше всего. Теряют братьев, сестер, мам и пап. Во время войны на людей – совершенно обычных, таких как Сара с Даниэлем – начинают охотиться. Во время войны убивают детей – по-настоящему. Вот и моего брата тоже убили, причем из-за меня. И сейчас он лежит где-то в лесу, перепачканный кровью. Холодный и мертвый. Рыдания подступали к горлу, хотели вырваться из груди. Я сглатывала слезы, не желая выпускать их наружу. До нас донесся какой-то шум. Мы вышли на проселочную дорогу – замерзшую колею посреди леса. Я и не заметила, как Даниэль нас вывел сюда. Шум, который мы слышали, сложился в песню и дружный топот. Пели по-шведски. Песня становилась все громче и громче. Мы стояли посреди дороги и ждали. Скоро из-за деревьев показались шведские солдаты. Светловолосые и румяные, они распевали марш. А впереди шагал мальчик в очках, высокий и тощий. Он пытался подпевать, но голос у него срывался. Это был Отто, мой брат. И он тоже меня увидел. Я в жизни не видела, чтобы Отто так быстро бегал, даже когда убегал от немцев. А теперь он бежал ко мне. Прямо ко мне. Добежав, он бросился мне на шею, а я, конечно же, обняла его в ответ. И наконец разревелась. Выпустила слезы на волю. Слез оказалось немало. Наверняка хватило бы ванну наполнить. Я плакала, плакала, плакала, уткнувшись в его свитер, от которого пахло моим братом. Лучше этого запаха в мире не было.