Здесь бы всем радоваться, но Даниэль и Отто скривили такие рожи, будто хлебнули кислого молока. – Когда ты прекратишь свои выходки? – зашипел на меня Отто. – Да, все могло закончиться плохо, – прошептал сверху Даниэль. – Прямо как обезьяна с гранатой! – не унимался Отто. – Чего-о? – не поняла я. – Обезьяна с гранатой? Она тут при чем? Отвечать Отто не пожелал, лишь сердито уставился в окно. У меня тоже не нашлось что сказать. Наверное, так рисковать и впрямь не следовало, но сейчас-то они чего злятся? Сара с Даниэлем так и пролежали на полках до конца поездки. Сара жаловалась, что у нее затекло все тело, но Даниэль строго-настрого запретил ей слезать. Даже на минутку. Время от времени я совала ей кусочки хлеба – от этого настроение у нее улучшалось. А еще мы с ней съели немного сахара, но не весь – надо было приберечь на потом. Ехали мы лет сто, не меньше, но в конце концов добрались-таки до Халдена. Теперь осталось вывести Сару и Даниэля из поезда так, чтобы кондуктор не заметил. Надо лишь выскочить на перрон, а дальше все само пойдет. Ведь на перроне в Халдене нет ни одного нацистского солдата – по крайней мере, мне так казалось. Когда поезд подъехал к вокзалу, мы уже оделись и готовы были выбежать из вагона. Главное – не мешкать. Я пошла первой. За мной шагал Отто. Сара с Даниэлем остались в купе – дожидались нашего сигнала. На улице ярко светило солнце. Вокруг все было спокойно. Немного поодаль кондуктор болтал со смотрителем станции. Пассажиры входили и выходили, но за нами вообще никого не было. Тетенек-дружинниц я тоже не заметила. Небось сидят в купе и бренчат на гитаре… Сара и Даниэль смотрели на нас в окошко. Я кивнула и показала большой палец. Путь свободен! Мы договорились встретиться за углом. Здесь, на перроне, всем вместе опасно показываться – хмурый кондуктор наверняка что-нибудь заподозрит. Или дружинницы выглянут в окно и догадаются, что дело нечисто. Даниэль и Сара выбежали из вагона и бодро зашагали вдоль здания. Даниэль крепко сжимал руку сестры, та не выпускала из рук Элизу. Вскоре они скрылись за углом. Мы с Отто молча двинулись следом. Я уже предвкушала, как тетя Вигдис накормит нас обедом. Может, у нее найдется что-нибудь вкусненькое? Сироп, например. Или какао… Сара с улыбкой замахала нам, и я уже подняла было руку, но замерла. Из-за противоположного угла вышло несколько немецких солдат. И еще кое-кто. Рядом с ними шагал мужчина в темно-синей униформе. Он размахивал руками, и хотя слов мы не слышали, догадаться, о чем он говорил, было легко. Он объяснял, как мы выглядим и какого каждый из нас роста. Это был Дюпвик. Мужчина-портниха Как Дюпвик догадался, что мы везем Даниэля и Сару в Халден? Я схватила Отто за руку, и мы помчались вперед, к нашим новым друзьям. Ломала голову я недолго, ответ пришел почти сразу: стаканы из-под молока. Скорее всего, было так: когда Дюпвик прорвался наконец в детскую, он никого не нашел, ведь Отто успел сбежать. Увидев открытое окно, Дюпвик наверняка выругался и понял, что опоздал. И догадался, что мы что-то скрываем, раз уж перегородили комодом дверь. К тому же комод был открыт, а наша одежда исчезла. Тогда Дюпвик принялся обыскивать дом. Сперва не обнаружил ничего нового, такого, что выдавало бы присутствие Сары и Даниэля. А потом добрался до кухни. И нашел четыре блюдца и четыре стакана. Дюпвик знал, нас в доме двое – я и Отто. А двоим детям вряд ли понадобится столько посуды. Он понял, что ночью нас было четверо. И эти четверо вместе сбежали. Возможно, он доехал до станции, поговорил со смотрителем, а тот припомнил маленькую девочку на открытой площадке поезда. Девочку, которая никак не хотела идти внутрь. И мальчика тоже вспомнил – того, который едва не опоздал, а потом бесконечно рылся в рюкзаке в поисках денег. И еще кое-что: эти двое собирались в Халден. Так, скорее всего, и было. Только сейчас это не имело никакого значения. Сейчас самое важное – что по вокзалу расхаживает Дюпвик, высматривая нас рыбьими глазами. Мы выглянули из-за угла. Дюпвик ничего не заметил, но солдаты двигались в нашем направлении. Мы выбежали на улицу. Слева располагался молочный магазин и ателье, а между ними – ворота. Лучше не придумаешь. – Сюда! – я показала на ворота. Даниэль толкнул их. Заперто! – Снизу! – Даниэль показал вниз. Между воротами и землей была щель, ребенок в нее пролез бы. Мы стащили с себя рюкзаки и по очереди пролезли под воротами. Сперва Сара. Затем Даниэль. Солдаты приближались. Следом Отто. Наконец моя очередь. Я едва успела протиснуться, когда на противоположной стороне улицы показались солдаты. – Прячемся! Нас видно! – тихо проговорил Отто. О чем это он? Разве мы не спрятались? – Ноги! И верно – с другой стороны улицы в щель прекрасно просматривались четыре пары детских ног. Даниэль и Сара спрятались за туалетом, прижались друг к дружке. Мы с Отто укрылись за мусорными баками, из которых отвратительно пахло гнилой капустой и прогорклым рыбьим жиром. Немцы промаршировали по противоположной стороне. Когда они проходили мимо, Сара задрожала, и Даниэль принялся едва слышно напевать ей. Он пел песенку на удивительном гортанном языке – такого я прежде не слышала. Сара улыбнулась. Слов я не понимала, но песенка впрямь была чудесной. Я высунулась из укрытия и посмотрела на них. Они сидели, обнявшись. Да уж, лучше сидеть за туалетом, но в обнимку с братом, чем в одиночку мерзнуть подле вонючего мусорного бака. Несмотря ни на что. Топот стих. Выглянуть на улицу мы не отважились, вместо этого перелезли через забор в другой двор, а оттуда вышли в пустынный переулок. Здесь нам ничто не угрожало. Не торопясь, мы переулками пробирались к тетиному дому. Сара мурлыкала себе под нос все ту же песенку. – Про что она? – спросила я. – Не знаю… Ее нам папа пел. Она на идише – это наш второй язык, – сказала она. – Вы два языка знаете? – Три. Еще иврит. Но кроме норвежского я все остальные плохо знаю. – Три! – Ага. Молимся мы на иврите. И в синагоге тоже на нем говорят. И сидур написан на иврите. Многовато незнакомых слов за один раз. Я уже было собиралась расспросить Сару подробнее, но она добавила: – Даниэль ее запел, потому что мы сидели возле такого магазина, где работает портниха. Потому что это песня про человека, который шьет. Про мужчину. Про… хм… мужчину-портниху. – То есть про портного? – подсказала я. – Да, про портного, – улыбнулась Сара. В голове у меня накопилась целая куча вопросов – про портного, синагогу, сидур и много еще про что. Но мы уже добрались до тетиного дома. – Ее, наверное, и дома-то нет, – сказал Отто. – Ясное дело, она дома! Мы оглядели дом. Не очень большой, но беленький и аккуратный. Место, где нас наверняка накормят обедом. Улица вокруг выглядела мирно, на ней не было ни души. Лишь грузовик стоял у забора. Мы решили, что Даниэлю и Саре лучше для начала спрятаться в саду – на тот случай, если у тети, например, гости. Мы поднялись на крыльцо, и тут Отто больно сжал мою руку: – Теперь о них позаботится тетя Вигдис, а мы с тобой вернемся домой. Так и знай! – прошептал он и, не дожидаясь моего ответа, с силой надавил на кнопку звонка. Ничего не произошло.