Вечер выдался нервным и очень уж утомительным. И едва я лег в кровать, а моя голова коснулась подушки, как я провалился в беспокойный сон. Я стоял в пустом темном коридоре лицея, оглядываясь по сторонам. И как водится во сне, я не понимал ни как здесь оказался, ни зачем сюда пришел. Двери аудиторий были закрыты. Я подошел к одной из них, подергал ручку. Заперто. Света тоже не было. Кнопка выключателя не сработала. Внезапно впереди, в темноте мелькнул знакомый силуэт. И я быстро направился за ним. Девушка свернула в правое крыло, остановился у двери одной из аудиторий. Потянула на себя створку и скрылась в кабинете. Я быстро подошел к двери, подергал ручку. Но та не поддалась. Я взглянул на стену у двери, где была табличка с названием предмета и именем преподавателя. Но буквы расплывались и как я не силился — так и не смог ничего разобрать. За дверью послышались приглушенные голоса. Но слов я не понимал. Люди в аудитории говорили очень тихо. И, скорее все, далеко от двери. Но судя по голосам, в кабинете было двое. Мужчина и женщина. А затем послышался звонок, который оповещал об окончании пары. И я обернулся, ожидая, что двери аудиторий сейчас откроются и учащиеся выйдут в коридор. Но ничего не происходило. А звонок продолжал настойчиво звенеть, вырывая меня из сна. И я проснулся. Сел на матрасе, потер ладонями лицо, чтобы прийти в себя. Затем встал с кровати и направился в ванную. Быстро привел себя в порядок и вышел в гостиную. — Доброе утро, Павел Филиппович, — послышался сбоку голос Виноградовой и я, не оборачиваясь, кивнул. Передо мной на стол приземлился поднос, на котором стоял заварник, чашка и блюдо с оладьями. — Как себя чувствует Фома? — уточнил я, пока Виноградова наливала в чашку чай. — Лекарь говорит, что наш котик стабилен. Помирать не собирается, — ответила призрак. — Если повезет, то через пару дней его можно будет приводить в себя. А дальше посмотрим. Я снова кивнул, откинулся на спинку и сделал глоток чая. — Какие планы на день? — полюбопытствовала Виноградова. — Сперва подожду, пока дом не посетит с официальным визитом отец, — ответил я. — Думаешь, он приедет? — с сомнением спросила призрак. — Уверен. Вчера Филипп Петрович наверняка запрягал осведомителей и группы следствия. А сегодня он посетит наш дом. — Все же он переживает за тебя, — вздохнула призрак, но я покачал головой: — Дело не в этом. Покушение на меня — это нанесение оскорбления семье. А он считается главой семьи Чеховых. И если он или жандармы не найдут и не накажут нападавшего, у высокого общества появится много вопросов. Я сделал последний глоток, поставил на поднос пустую чашку и встал с кресла: — Спасибо за чай, Любовь Фёдоровна. Он получился очень вкусным. — У меня всегда был хороший чай. Твой вчерашний гость не покривил душой, когда это заметил. — Вы действительно были с ним знакомы? — Павел, за мной увивались многие. Кто-то хотел моих денег, кто-то желал связей, которыми я владела. Некоторые жаждали приручить хищницу, которую во мне видели. И Волков, как мне казалось, был именно из таких людей. Он пытался купить меня. Но несмотря на мою любовь к деньгам, я никогда не продавалась. — А как же картины? — Я выкупила их у художника, которому их вернули, — пояснила женщина с улыбкой. — Мне правда понравились эти полотна. — А тот бриллиант из диадемы? — не унимался я. — Он был слишком хорош, чтобы возвращать его бандюгану! — возмутилась женщина. — И он наверняка подарил бы вещицу какой-нибудь мадамке, которая отнесла бы ее в ближайший ломбард. И не факт, что ломбард был бы мой! К тому же я на самом деле пользовалась камнем, чтобы оставлять на стекле засечки. Он очень удобный. Кстати, — Виноградова задумалась, — надо его найти. Я точно помню, что положила его в тайник… Призрачная дама растворилась, оставив меня одного. Беспокойное утро По пути в офис я заглянул в комнату помощника и убедился, что парень продолжает неподвижно лежать в кровати. Фома мерно дышал, а бледность со щек начала сходить. Развернулся и хотел было покинуть комнату и почти столкнулся с Лаврентием Лавовичем, который только что вышел из душевой и щеголял в махровом халате для гостей, который ему, очевидно, выдала Виноградова. — Доброе утро, Павел Филиппович, — смущенно поздоровался он и тут же посетовал. — Представляете, я вышел из душевой, а моей одежды нет. Пришлось облачаться в это. — Не берите в голову, — отмахнулся я. — Скорее всего, Любовь Федоровна решила, что ваши нуждаются в чистке. — Мою сумку еще не привезли. — Могу одолжить вам что-то из своих костюмов, — предложил я. — Они окажутся вам немного великоваты в плечах, но вполне подойдут по росту. Парень слегка покраснел и пробормотал: — Да как-то неловко. — Не переживайте об этом, — успокоил его я. — Сегодня в моем кабинете приема нет. Визитеры будут, но, поверьте, никто не станет оценивать вас по одежде. К тому же, как мне кажется, если кустодии обещали привезти ваши вещи, то вскоре явится один из них и приволочет что-то замотанное в наволочку. — Избави Искупитель, — ахнул парень. — Скажите, что вы пошутили, княжич. У меня книги, часть которых очень хрупкие. — Конечно, это шутка, — быстро согласился я, чтобы не изводить лекаря. Хотя подумал, что если доставку вещей поручат Зимину, то повезет, если он не будет пинать тюк из наволочки до самого порога дома. — Вы уже позавтракали? — Любовь Федоровна принесла поднос с едой и чаем. — Уверены, что она? — усомнился я. — Она оставила записку. Пожелала, чтобы я съел все и выставил поднос за порог. — Если зайдет Иришка, то позвольте ей посидеть с Фомой, — попросил я. — Девушка к нему очень привязана. При упоминании о кухарке парень нахмурился: — Она должна уже проснуться. Может, стоит ее тоже осмотреть? Вы полагаете, что она в порядке? — Если бы что-то было не так, то Любовь Федоровна уже заметила. Без ее ведома в доме ничего не происходит, — заверил я лекаря. — Понятно, — Лаврентий замолчал ненадолго и неуверенно уточнил, — а вы постоянно видите ее, верно? — Я некромант, — коротко ответил, полагая, что это все поясняет. — Природа некромантии все еще покрыта мраком, Павел Филиппович, — вздохнул парень. — Мне кажется, людей с вашим цветом силы в Империи куда больше чем два человека. Но не удивлюсь, если этот дар принято скрывать. А может, те, кому не повезло иметь весомую в обществе фамилию, просто не доживают до возраста, когда могут за себя постоять. — Что вы имеете в виду? — нахмурился я. — Мастер, вы ведь не станете спорить, что не самые образованные люди считают ваш дар недобрым? — начал лекарь. — Что уж лукавить, многие аристократы Петрограда умудряются обходить меня по дуге, словно бешеного пса. — А теперь представьте, как к юному некроманту отнеслись бы в какой-нибудь далекой деревушке или провинциальном городке, где обитают схизматики или люди старой веры, которые признают учение до Искупителя? Особенно если подросток — не дворянин, а бастард. — И думать страшно, — согласился я. — У меня есть предположение, что ваш талант зреет вовсе не так, как у других одаренных, — продолжил Лаврентий Лавович. — К примеру, в записях жреца Романова пятисотлетней давности есть отметка, что некроманты с раннего детства способны видеть призраков. Или слышать их. А значит, таких детей могут считать бесноватыми или… — Вы собираете материал для научной работы? — предположил я. — Что вы, — растерялся Лаврентий Лавович и вновь его лицо покрылось красными пятнами. — Я просто любопытен чуть сильнее, чем стоило бы. Простите мою прямоту, Павел Филиппович. Мой отец часто говорит, что язык у меня имеет скорость большую, чем скорость мысли. — Вы близки со своим батюшкой? — я ловко сменил тему. — Он тоже лекарь, но не работает с пациентами, — с готовностью сообщил Лаврентий. — На заслуженном отдыхе? — Пока нет. Отец преподает на кафедре внутренних болезней в Университете имени Императора Константина. Его не отпускают на пенсию, потому как достойного преемника Синоду найти так и не удалось. — А вы выбрали это же учебное заведение? — с интересом уточнил, и лекарь кивнул: — Все так. Вы не подумайте, помощи от батюшки ждать не приходилось. Он экзаменовал меня с суровостью, которую не проявлял ни к кому. Даже несмотря на то, что я был самым молодым студентом на курсе.