– Биби говорила, оно означает «спокойная». – Сказать тебе такое вполне в духе Биби. – И что это значит? Она не обратила внимания на резкий, защитный тон или попросту его не услышала. Она бродила по патио, прикасаясь к нежным розовым и фиолетовым фуксиям, свисающим в горшке с угла беседки. – Наши предки сражались в Гражданской войне. В первом полку Луизианы, состоявшем из темнокожих. Ты знала об этом? – Да, – медленно проговорила я. – У дяди Руди в кабинете висит рисунок в рамке с изображением генерала Андре Кайю[18]. Мама кивнула. – Мой папа, твой дедушка, рассказывал мне истории, которые слышал от своего деда. Он говорил, что битва при Шайло была одной из самых кровавых за всю войну. – И наши предки участвовали в ней? – Нет. Темнокожие солдаты не сражались в той битве, но мне запомнилось название. Потому что решение, оставить тебя или нет… стало настоящей битвой. На заднем дворе внезапно стало душно. И тихо. – И? – напряженно спросила я. – Ты выиграла, мама? Или проиграла? Она ничего не ответила, но я все прочитала в ее молчании. В глазах, которые она не смела на меня поднять. Земля под ногами закачалась, словно я стояла на палубе тонущего корабля. Я схватилась за спинку стула, чтобы не упасть. – О, Шайло. Мне было девятнадцать. Я влюбилась. – Она чуть усмехнулась. – Будто бы я знала, что это такое. Меня впереди ждало перспективное будущее, и я от него отказалась. Ради него. Это стало величайшей ошибкой в моей жизни. «А я считала, что такой ошибкой для тебя стала я». Я чуть не произнесла эти слова. Но она наконец приблизилась к тому, чтобы сказать правду. Я затаила дыхание, сердце бешено колотилось в груди. У мамы заблестели глаза. Она чуть приоткрыла рот, втянула в себя воздух… А затем вдруг передумала и вновь замкнулась в себе. – Мне не следовало приезжать, – проговорила она, голос ее вновь звучал ровно. Холодно. – Я не готова. И Биби это понимает. Вот почему мне здесь не рады. – Она печально улыбнулась. – Она знает меня лучше, чем я сама. – Что… Нет! Пожалуйста, мама. – Я склонилась над стулом, так сильно вцепившись в него, что холодный металл болезненно впился мне в пальцы. – Продолжай свой рассказ. Кто он? Мой отец… Скажи мне… Но было уже слишком поздно. Между нами стоял лишь столик в патио, но с таким же успехом она могла находиться в другой части страны. На другом конце света. – У тебя нет отца, Шайло, – жестко проговорила она. – Я проиграла битву, но ты оказалась в ней жертвой, и мне жаль. Мне очень жаль. – Она обошла стол и прикоснулась рукой к моей щеке; ее пальцы холодили кожу. – Ты ни в чем не виновата. Запомни это. Ни в чем. Но хотелось бы мне оказаться сильнее. Ради твоего же блага. Я пыталась, но… Она резко опустила руку и повернулась к двери. – Ты уезжаешь? – Я потрясенно уставилась на нее, ощутив, что мне вдруг не хватает воздуха. – Ты же только что приехала. И ничего мне не сказала. Кроме загадочной… чепухи. Мама вела себя так, будто и не слышала меня. У самой двери в патио она обернулась. – Я не слишком хорошая мать, чтобы давать тебе советы. Я не заслужила этого права. Но все равно скажу. Будь осторожней, Шайло. И осмотрительней. Любовь заставит тебя делать глупости. – Вроде меня, – дрогнувшим голосом проговорила я. – Я – та самая глупость, что ты совершила. Ничего не сказав, она вошла в дом. Я осталась в патио одна, и ответом мне стало ее молчание. Задний двор расплывался, словно я находилась под водой. Медленно я направилась внутрь. Биби сидела на диване и гладила одну из кошек. Мама уже ушла. – Что это только что было? – спросила я. – О, милая. Подойди, садись. Я опустилась рядом с Биби и взглянула на дверь. – Что она сказала тебе, Шайло? Неужели… – Рассказала правду? Нет. – Я повернула голову на негнущейся шее. – Но ты должна мне сказать, Биби. Все, что знаешь. – Я не могу… – Ты знаешь, кто мой отец? И что произошло у них с мамой? – Я почувствовала, как к горлу подступили слезы. – Я для нее проигранная битва, Биби. Вот что она приехала мне сказать. Биби закрыла глаза. – Боже, детка, мне жаль. Я очень сожалею. – Как и она. Все сожалеют, но никто мне ничего не говорит. – Это не мое дело, – проговорила она. – И лишь твоя мать может открыть тебе свое сердце. Или нет. Но я зла на нее. Она ни с того ни с сего появилась здесь, хотя я знала, что она еще не готова, чтобы сказать то, что лишь ранит и запутает тебя. – Она мрачно покачала головой. – Что за безрассудство. – Я ненавижу подобное чувство, – тихо произнесла я. – Она молчит, но и ты тоже. – Я знаю. Но ничего не поделать. Я дала обещание. А умение держать свое слово кое-что значит. – Даже если это причинит мне боль? Она покачала головой. Ее обычно мягкое выражение лица, в котором я тысячи раз искала утешение, теперь застыло и стало жестким. Голос ее прозвучал так же твердо. – Я сожалею об этом, Шайло. Но я также дала обещание и себе. Делать только то, что я считаю для тебя лучшим. Чтобы сберечь твое счастье. Я поняла, что она имела в виду, и внутри все сильнее сжалось от страха. «Сказать мне правду хуже, чем держать в неведении». Я поднялась с дивана. – Я не спала ночью. Так что пойду прилягу. Тебе что-нибудь нужно? – Нет, милая. Но постой… Но я поступила так, как никогда прежде. Не обратив внимания на Биби, пошла в свою комнату. Сердце, которому и так сегодня досталось, из-за этой размолвки заныло еще сильнее. Я свернулась на кровати и в этот день не пошла в школу. И на следующий тоже. И еще через день. Телефон разрывался от сообщений, и я спустя какое-то время, даже не глядя на них, переключила его на беззвучный режим. На третий день, проведенный мной на диване в спортивных штанах и старой футболке за просмотром всех программ вместе с Биби, она вдруг встала надо мной, уперев руки в бедра. – И сколько еще ты собираешься здесь валяться? Ты уже пропустила кучу занятий в школе. – Я отпросилась на несколько дней. – Это на тебя не похоже, Шайло. «Правда? Кто это сказал? Я ведь ничего о себе не знаю». Она лишь вздохнула в ответ на мое молчание и села рядом, мягко положив руку мне на плечо. Биби сдержала данное маме обещание, и я не могла на нее за это обижаться. Но потребовалось три мучительных дня, чтобы вернуть наши прежние отношения. Примерно столько же я оправлялась от потрясения, вызванного неожиданным визитом матери. Но переживания никуда не делись. Боль застряла где-то глубоко в груди… или в сердце. А может, еще глубже. И клинок вонзился прямо в чертову душу. Я думала о матери Ронана. Ужасно, что он ее потерял. Но, может, так было бы лучше, чем знать, что мама жива и ходит по земле, считая собственного ребенка битвой, в которой она сражалась и проиграла. Сумерки окрасились золотом заходящего солнца, когда телефон завибрировал от чьего-то звонка. – Ты не хочешь ответить? – спросила Биби. – Нет. По телевизору судья Джуди распекала мужчину за то, что не помнил основных фактов собственного дела. – Это ведь Ронан, правда? – проговорила Биби. – Вероятно, он ужасно о тебе беспокоится. – Он не хочет, чтобы кто-то знал о наших отношениях. – Непохоже на него. – У него свои причины. У меня свои. Мы ничего не обещали друг другу. На кофейном столике вновь зазвонил телефон. – Шайло. – Биби не собиралась сдаваться.