– Мы это знали, – ответила Зофья. – Что? – пробормотал Энрике. – Честно, я не понимаю, почему ты так долго не замечал тот факт, что мы с Зофьей уже пришли к единому мнению, как лучше всего использовать твои таланты, – сказал Гипнос. Энрике не мог понять, какое чувство в нем сильнее – радость или раздражение. – Спасибо, что сообщили мне, – сказал он. – Такие вещи лучше всего выяснять самостоятельно, – ответил Гипнос. – Хотя мне интересно, что же помогло тебе это окончательно понять? Энрике вспомнил о разговоре с Лайлой во сне. Вспомнил ее кошачью улыбку и сияние другого мира, озарявшее ее. – Думаю, можно сказать, что эта идея наполнила меня светом, – ответил Энрике. 41. Северин Шесть месяцев спустя Северин Монтанье-Алари не был богом. А потому не мог изменить прошлое, однако это не означало, что он не мог от него освободиться. Северин смотрел в окно своего кабинета, нервно теребя в руках банку с гвоздикой, не сводя глаз с петляющей, присыпанной гравием дорожке, ведущей к воротам Эдема. Они скоро будут здесь, и он не знал, что они подумают об этом месте… Зима только началась, и город казался более хрупким в лучах неяркого солнца. На дальнем конце лужайки работники рыли ямы и распрямляли шпалеры, в то время как другие растягивали брезент, чтобы защитить цветы. На следующий год на шпалерах зацветут розы всевозможных оттенков и ароматов. Но посреди всего этого буйства красоты в саду была лишь одна звезда. Почти целый месяц Северин и команда садовников искали единственный выживший экземпляр розового куста, из множества других, которые когда-то посадил Тристан, а потом Северин вырвал их и сжег. Тристан никогда не давал имен своим розам, и потому эта обязанность пала на Северина. И в дальнейшем эта разновидность должна была называться Энигма. В то время, как что-то восстанавливалось, другое, наоборот, было уничтожено. Исчез Сад Семи Грехов, и хотя некоторые постояльцы отеля были огорчены тем, что не могли больше прогуляться по аду и обратно, идя на ужин, Северин решил, что с него хватит ада. На этом месте Северин организовал приют для птиц, которые по множеству причин не могли выжить в дикой природе. Здесь были певчие птицы, выпавшие из гнезда юными птенцами, голуби, с которыми жестоко обращались фокусники, воробьи, побывавшие в кошачьих когтях. Встречались и другие птицы, вроде тех, кого когда-то отловили в их родных землях и привезли в Париж для потехи. Птицы, чье оперение могло соперничать с красками рассвета, попугаи с разноцветными клювами, соколы с золотистыми глазами и удивительные создания с пересекающимися на бровях радугами. Все они обрели дом в Эдеме и теперь находились под пристальным наблюдением ветеринара, зоолога и, как ни странно, Евы, которая оставила свое искусство и переехала в Эдем вместе с больным отцом. Для Северина каждая птица заключала в себе частичку Тристана. Когда они выздоравливали, ему казалось, что брат тоже понемногу исцелялся. По вечерам Северин прогуливался по вольеру. Он почти не смотрел на птиц, упершись взглядом в землю, где его тень двигалась следом за ним. В эти моменты он представлял, что это не его тень, а Тристана. Он представлял, что брат идет следом за ним, удерживая на плече Голиафа. В такие мгновения беспорядочное бормотание Парижа стихало, сменяясь таинственной поэзией птичьего пения и трепетом заживающих крыльев а порой – порой — Северину казалось, что он слышит пение Тристана. Этот звук был подобен ощущению покоя, избавившегося от боли и воспарившего в небеса. Стук в дверь отвлек Северина от его мыслей. – Войдите. На пороге появился Энрике. На его лице сияла радостная улыбка, в руках он сжимал стопку бумаг. – Они уже здесь? Потому что я подумал – ах! По кабинету разнесся пронзительный крик, и, обернувшись, Северин увидел Аргоса, направлявшегося к Энрике. – Аргос был… странным. Годовалый павлин обитал в крошечной квартирке куртизанки, которого она потом выбросила на улицу, повыдергав у него почти все перья. Когда его привезли в Эдем, он бросался на всех, кто пытался за ним ухаживать, кроме Северина. Месяц спустя, благодаря хорошему питанию и возможности гулять, Аргос превратился в великолепное создание. Аргос также, по непонятным для обслуживающего персонала причинам, постоянно повсюду следовал за Северином, отказываясь подчиняться кому-то другому. – Ты не отзовешь своего демонического стража? – попросил Энрике. – Аргос, – мягко произнес Северин. Павлин фыркнул, устраиваясь около камина. Птица не сводила глаз с Энрике, стоявшего совсем рядом. – Если честно, Голиаф мне нравился гораздо больше, чем это существо. – Он не так уж плох, – откликнулся Северин. – Возможно, временами слишком меня опекает, но он не хочет ничего плохого. Энрике смерил его взглядом. – Наш повар едва не сбежал из-за Аргоса. – Повар переварил палтуса. Не могу сказать, что не согласен с мнением Аргоса об этом человеке. Энрике фыркнул, а затем протянул ему бумаги. – Здесь описания новых возможных приобретений. Теперь, когда все с подозрением относились к Творению, Вавилонский Орден утратил свою власть и был вынужден распродавать свои внушительные запасы сокровищ на аукционах. Богатые промышленники и железнодорожные магнаты ухватились за возможность украсить свои гостиные предметами старины, в то время как Северин и его семья боролись за то, чтобы вернуть эти артефакты или их настоящим владельцам, или же музеям тех стран, откуда они были вывезены. В прошлом Северин похищал эти сокровища из гордыни, желая превзойти Вавилонский Орден. Теперь же его достоинство унижала одна мысль о том, что клочки истории рассеются по разным домам. История могла выражаться в разных языках, на которых говорили завоеватели, но это был не истинный облик настоящей истории, и с каждым новым сокровищем, обладавшем исторической ценностью, которое они возвращали на родину, они словно добавляли или переписывали содержание книги, чьи страницы были широки и бесконечны, как горизонт. Северин пролистнул страницы. – Отличная работа. Я внимательно ознакомлюсь, и подготовим проект на осень. Энрике кивнул, его взгляд метнулся к окну. – Ты к этому готов? – Конечно, нет. – Что ж, по крайней мере, честно, – усмехнувшись, сказал Энрике. – Не беспокойся, мы тебе поможем. – Я знаю. – Я думаю… думаю, она была бы счастлива узнать, что ты это делаешь, – тихо произнес Энрике. Северин улыбнулся. – Я тоже так думаю. Он думал, но не знал точно. Северин по кусочкам собирал информацию, которую друзья видели в своих снах о Лайле. В этих снах она даже разговаривала с ними. Но с Северином никогда. Он ждал ее каждую ночь и хотя иногда ощущал ее присутствие, но никогда ее не видел. В такие моменты, когда тоска по ней становилась невыносимой, он вспоминал о ее обещании. Я всегда буду с тобой. Он не знал, правда ли это, и ему оставалось лишь верить. – Ладно, мне надо идти, – сказал Энрике. – Надо готовиться к завтрашним лекциям, и лучше мне сделать это до того, как они появятся. – Я сообщу тебе, – сказал Северин. – И, пожалуйста, убедись, что Зофья спрятала все горючие вещества. – Уже сделано, – сказал Энрике и нахмурился. – Она была явно не в восторге. – И предупреди Гипноса, чтобы не пил в их присутствии. – Я купил ему чайную чашку, в которую он может наливать вино. И он тоже был не в восторге. – И постарайся не читать им лекции, когда они начнут расспрашивать о том, что находится в Эдеме, – сказал Северин. Энрике выглядел оскорбленным. – Это действительно будет лекция? – Он поднял руки, пошевелив пальцами. – Или расшатывание границ привычного им мира? Северин уставился на него. – Думаю, достаточно и того, что расшаталось в нашем хозяйстве. – Тьфу, – огрызнулся Энрике. Повернувшись к двери, он бросил презрительный взгляд на Аргоса, дремавшего у камина. – Ты излишне дорогой и крикливо раскрашенный цыпленок, и тебе крупно повезло, что ты даже отдаленно не годишься в пищу. Надеюсь, ты это знаешь. – Аргос продолжал спокойно спать. Северин расхохотался. Когда Энрике ушел, он погладил перья Аргоса и вернулся за стол. На деревянной поверхности лежала покрытая пятнами эмблема уробороса, которая когда-то была приколота к лацкану пиджака его отца. Северин медленно обвел ее пальцами, вспоминая презрительную ухмылку в голосе Люсьена Монтанье-Алари, дававшего сыну самый ценный, по его мнению, совет: Нам никогда не сбежать от себя, мой мальчик, мы собственный конец и начало, отданные на милость прошлого, которое не может не повторяться снова и снова. – Ты ошибся, – тихо произнес Северин. Но даже произнеся эти слова, он не знал, правда ли это. В мире было столько всего, что он не мог знать наверняка. Он не понимал, что это означало, когда Лайла сказала, что они неразрывно связаны до конца ее дней. Он не знал, сдержит ли она обещание и вернется ли к нему. Он не знал, изменят ли хоть что-то его усилия или же мир безразлично отвернется, бросив свое наследие в пыль под ногами. Снаружи послышался стук подков по гравию. Сердце Северина забилось сильнее, когда он выглянул в окно и впервые за несколько месяцев увидел их, Луку и Филиппо, братьев-сирот из Венеции. Потребовалось много времени, чтобы отыскать их, и целый месяц ушел на то, чтобы подготовить документы на усыновление. Северин готовился к этому моменту почти целый год, но сейчас от осознания огромной ответственности, возложенной на него, у него перехватывало дыхание.