Она заморгала и снова оказалась в комнате. Энрике стоял перед ней, придерживая поднос с угощениями. Немного горячего шоколада пролилось из одной кружки, и густой аромат какао привел ее в чувства. – Что это было? – спросила Лайла. Северин взглянул на нее своими темными глазами. – Надежда. ЭНРИКЕ ПРОГЛОТИЛ ОСТАТКИ КАКАО, лихорадочно записывая все, что они увидели с помощью карты. Зофья, сидевшая рядом с ним, со счастливым видом уплетала печенье. – Предположительно статуя сирены, озеро, полное костей, позолоченный скелет… Гипнос поднял чашку. – Невозможно забыть позолоченный скелет. – Огромные строения! – возбужденно воскликнул Энрике. – Не могу поверить, что говорю это, но могла бы это быть… могла бы это быть Вавилонская башня? Уверен, это не то, что считают в западном мире истоком Творения. Насколько нам известно, могли существовать разные источники, но башня… – Это была не башня, – нахмурившись, сказала Зофья. – Это строение выглядело чересчур широким. – Что, на самом деле, доказывает мою точку зрения, – откликнулся Энрике, поставив чашку. Он подошел к своему столу, порылся в ворохе бумаг, а затем вытащил выцветший листок. На нем было изображено невысокое, украшенное зубцами, прямоугольное кирпичное сооружение с вырезанными со всех сторон ступеньками. Оно было размером с городскую площадь, а его плоская крыша напомнила Лайле огромную платформу. – Это изображение Зиккурата в Уре, впервые обнаруженного во время раскопок около тридцати лет назад там, где, по нашим сведениям, раньше находился древний шумерский город Урук, – сказал Энрике. – И Вавилонская башня представляла собой вовсе не узкую конструкцию, как принято считать в западной архитектуре, а древнюю ступенчатую пирамиду, как храмы Вавилона и Шумера. – Энрике постучал пальцем по изображению. Северин внимательно разглядывал рисунок. – Если бы мы оказались в таком храме, то на лире можно было бы сыграть там, верно? – Вероятно, на алтаре в верхней части храма, – сказал Энрике, постукивая по бумаге. – Считалась, что только священникам и королям разрешалось туда входить, поскольку это место было границей, где соединяются небеса и земля. Там проводились все сакральные ритуалы, в том числе и heiros gamos[11]. – И что это? – поинтересовался Гипнос. Лайла заметила, что Энрике слегка покраснел. – Гм, священный брак, – ответил он. – Иногда король и одна из жриц, гм, принимали образ бога и богини и… вступали в плотские отношения во время весеннего равноденствия. Гипнос нахмурился. – На каменном полу? Энрике еще сильнее залился краской. – Нет, думаю, там наверняка была предусмотрена специальная кровать и все такое. – Интересно, как они забирались наверх по этим ступенькам, – произнес Гипнос. – А как насчет огромных фигур рядом с храмом? – спросила Лайла. Энрике явно испытал облегчение, что можно сменить тему. – Ах! Это следующий важный момент! Недавно я наткнулся на эти вещицы и задумался, зачем они матриарху. – Он подошел к одной из полок, вытаскивая бронзовую фигурку на небольшой подставке. – Они были очень популярны в Древней Греции. Многие из них были оснащены гидрогенераторами для парадов, но не эта. Когда он прикоснулся к бронзовой фигурке, та издала громкий скрип, и ее конечности, соединенные суставами, задвигались вверх-вниз. – Это автоматон[12], – сказала Зофья. – Именно! – согласился Энрике. – Roullet & Decamps производят множество таких автоматонов, – сказал Гипнос. – Это не редкость. – Но этот древний, – сказал Энрике. – Бог Гефест, покровитель кузнечного ремесла, изготовил бронзового Талоса, исполинского автоматона для защиты острова Крит. У раджи Восточной Индии, Аджаташатру, предположительно были… – Он умолк, просматривая свои записи. – Boo-tahva… Лайла, помоги. Он со вздохом поднес открытую книгу Лайле, и та прочитала вслух: – Bhuta vahana yanta… «механизмы, движимые духом», – перевела она. – Сказано, что они охраняют мощи Будды. Энрике кивнул. – Для меня все на этом изображении сходится с тем, чего мы ожидали от… – От кого-то, кто охраняет могущество божественного, – сказала Лайла. В комнате воцарилась тишина. Лайла ощутила странное нетерпение, охватившее ее изнутри. – А как насчет стены? – спросила Зофья. Лайла вновь увидела перед собой полупрозрачную янтарную стену, и ей мучительно захотелось к ней прикоснуться. – Пока что, – сказал Энрике, опускаясь в кресло. – Я не имею понятия. – Стены не было, когда мы в первый раз открыли карту, – медленно произнес Северин. – Возможно, это огромный портал? – Возможно, название храма даст нам подсказку, как попасть в него, – предположил Гипнос. – Неплохая мысль, – сказал Северин. – Но насколько я знаю, у этого храма нет названия. – Почему? – спросил Энрике. – Возможно, в нем таится огромная сила, – предположил Северин. – А название несет опасность. Оно может помочь найти место, страну, узнать религию. Возможно, название храма держат втайне, чтобы никто не мог узнать, где можно сыграть на божественной лире, и Вавилонские Осколки соединились бы воедино. – Возможно… – ответил Энрике, но в его голосе не было уверенности. – Мне надо поразмыслить над этим. – Северин насупился. Его рука коснулась груди. Знакомый жест, который Лайла почти забыла с тех пор, как умер Тристан. – Вот, – сказала она, потянувшись к баночке с леденцами на подносе. – Это может помочь. Она бросила ему банку, и он поймал ее на лету, а затем недоверчиво уставился на нее. Кровь бросилась ей в лицо. – Это чтобы лучше думать, – объяснила Лайла. – Спасибо. – Пожалуйста. Ее голос прозвучал монотонно, и Лайла почувствовала, как все, кроме Зофьи, занятой третьим печеньем, неловко поежились. Пускай, подумала она. Она уже сказала правду Северину. Да, ему принадлежала часть ее сердца. Но он не имел права отнимать ее оставшееся время, и если эти дни окажутся ее последними, то она проведет их так, как каждому стоит провести жизнь: получить все то, что она заслуживала. – Что у тебя с рукой? – спросил Северин, мрачнея. Лайла взглянула на повязку. Темная капля крови просочилась сквозь ткань. Рана слегка побаливала, но не так сильно, как должна была. – Ничего. – Взглянув на Северина, она сразу поняла, что не убедила его. – Когда мы сможем отправиться в Повелью? – Нам еще необходимо кое-что приобрести на ночном базаре, и через пару часов можно отправляться, – сказал Энрике. – А транспорт? – Все уже готово, – сказал Гипнос. Северин кивнул, не сводя глаз с Лайлы. – Тогда отправимся перед рассветом. 24. Северин Перед рассветом базар Риальто Меркато напоминал место, которое могли посещать лишь обитатели потустороннего мира. Обходя базар, Северин представлял фейри с сияющими глазами, тонкими пальцами протягивающих покупателям ожерелья мечты по цене поцелуя или дребезжащие жестянки, полные весов, извлеченные из рыбы, которая могла предсказывать будущее. Вокруг них предрассветный воздух дышал инеем на королевские сливы и темные фиги. Гроздья черной смородины на фруктовых прилавках сияли, словно разрезанные рубины. Крошечные венецианские маски позвякивали колокольчиками, и сгорбленные старухи с руками, покрытыми сеткой голубых вен, расстилали изящное кружево рядом с резными медными ключами. Стеклодувы только начали выставлять свои изделия, и Северин зачарованно смотрел, как из муранского стекла возникали цветные лебеди, перелетавшие от одной палатки к другой, в то время как изящные букеты из хрустальных цветов увядали и расцветали не по дням, а по часам. Северин, Гипнос и Энрике направились к рыбной лавке, где уже заранее договорились с местным рыбаком, чтобы тот отвез их на Повелью. А в палаццо матриарха Лайла и Зофья заканчивали последние приготовления. Северин обернулся к Энрике, ожидая, что историк начнет поэтические разглагольствования о готической архитектуре и византийском соборе или станет вдаваться в необычные подробности, обсуждая покрытую водорослями статую, пока его силой не оттащить в сторону. Но каждый раз, когда Северин набирался смелости, чтобы заговорить с ним, Энрике оборачивался к нему, и вид повязки, скрывавшей его раненое ухо, причинял Северину почти физическую боль. Северин допустил, чтобы это произошло с его другом.