– Ты не любишь яблоки? – спросил Гипнос. – Но тарт татен – это же дар богов! – Тарт татен — это другое. – Но он сделан из яблок. – Хватит о яблоках! – воскликнул Энрике, взмахнув рукой. – Это послание от Северина. Зофья осторожно установила половинки взрывных устройств в футляр и выпрямилась. – Гавань номер 7… пламя Феникса должно пережить полночь, – прочитал вслух Гипнос. – И что это значит? – Гавань номер 7 – это, вероятно, место, где Падший Дом держит свои гондолы. Северин собирался придумать план, как избавиться от Руслана, так что, видимо, это он. – Энрике взглянул на Зофью и улыбнулся. – А сравнение с пламенем Феникса, очевидно, комплимент ее дару. – Дар? – произнес Гипнос, уставившись на Зофью. – Я и не догадывался о каком-то даре, кроме как способности делать мрачные утверждения с исключительно ровным влиянием. О, и великолепные волосы. Он улыбнулся Зофье, и она догадалась, что это шутка, и улыбнулась в ответ. Легкая улыбка промелькнула на губах Энрике, и он взглянул на Зофью. Именно так он всегда смотрел раньше на Северина в момент успешного завершения приобретения. Это была… гордость, догадалась Зофья. Энрике гордился ею. От этой мысли по ее щекам разлилось странное тепло. – Возможно, Руслан и демон, но взорвать его гондолу… это ужасно, – заметил Гипнос. Нахмурившись, Энрике коснулся уха. – Я сильно сомневаюсь, что, окажись он на нашем месте, то стал бы сомневаться. Зофья поддержала Энрике. – А как насчет остальных указаний? – спросил Гипнос и процитировал записку: «Пламя должно пережить полночь». Что это значит? – Раньше он тоже использовал этот шифр, – сказала Зофья. Гипнос нахмурился, что означало, что он ничего не понимает, поэтому Зофья объяснила: – Северин использовал этот зашифрованный код, чтобы взрыв не произошел раньше намеченного времени. Энрике вздохнул и потянул себя за волосы. – Значит, нам надо как можно ближе подобраться к гондоле Падшего Дома и заложить взрывчатку, а затем найти способ взорвать устройство с расстояния? – А как можно взорвать что-то на расстоянии? – поинтересовался Гипнос, нахмурившись. Зофья взглянула на верстак, где лежала пара связанных между собой взрывных устройств. – Разбитое сердце, – ответила она. ЧАС СПУСТЯ Зофья, Энрике и Гипнос наблюдали, как гондолы пересекают Гранд-канал, выплывая из тени под аркой Моста Риальто. Зофья не покидала безопасное убежище с момента их приезда и только теперь осознала, что находится в Венеции. Она оказалась так далеко от Парижа и Польши, так далеко от всего того, что было ей знакомым и понятным, но все же даже здесь светило солнце, а небо сияло синевой. В детстве Хела говорила, что рассвет – это нечаянно разбитое яйцо, его желток медленно растекается по небу. Она говорила, что если бы они были достаточно высокими, то могли бы набрать полные ладони липких солнечных лучей, слизать их, причмокивая, а затем превратиться в ангелов. Но Зофье эта мысль никогда не нравилась. Она терпеть не могла запах сырых яиц. И скользкую липкость яичных желтков. А вот что ей действительно нравилось, так это слушать голос сестры, нашептывающий в темноте разные истории. И эта мысль согревала Зофью, невзирая на ледяной февральский воздух, превращавший каждый выдох в облачко пара. Стоявший рядом Энрике опустил бинокль. – У нас проблема. – Только одна? – поинтересовался Гипнос. Энрике сердито уставился на него. – Видишь? – Он указал на деревянные столбики, к которым были привязаны гондолы. – На них установлены мнемонические жуки. Попытаемся подойти к гондоле с улицы, они узнают и найдут нас. – Тогда очень хорошо, что я здесь, – сказал Гипнос. – Мне почему-то не кажется, что в Падшем Доме знают, что ты жив, и это неплохо, – заметил Энрике. – Кроме того, Лайла придет в ярость, обнаружив, что ты покинул безопасное убежище. Лайла ушла следом за Энрике, исследовать территорию вокруг Дома Януса. Она не сомневалась, что найдет подсказку, которая поможет найти карту храма под Повельей. – Я соблюдаю все предосторожности, – сказал Гипнос. – Даже нацепил это отвратительное тряпье для маскировки. Зофья не считала, что это напоминало маскировку, Гипнос всего лишь впервые в жизни надел простую одежду. Кстати, его вавилонское кольцо, полумесяц, закрывавший три фаланги, был надежно спрятан под парой толстых перчаток. – Если мы не можем подобраться к гондоле по улице, тогда попробуем по воде, – предложил Гипнос. – Как? – спросил Энрике. – Если мы сядем в гондолу, нас тут же узнают. Гипнос указал на канал. Даже в столь ранний час река была заполнена снующими туда-сюда лодками. Зофья увидела, как три лодки, нагруженные зимними фруктами, проплыли мимо вальяжно двигавшихся Сотворенных гондол, украшенных рекламой театральных пьес и ресторанов. Из-за поворота показалась еще одна лодка. Она была шире и короче гондолы и предназначена лишь для трех человек. Ее деревянные крылья рассекали гладь лагуны. Нос лодки был изогнут в виде шеи лебедя, склонившего голову. Внутри, взявшись за руки, сидели мужчина и женщина, улыбаясь друг другу. Третий человек сидел спереди, изо всех сил работая ногами, чтобы развернуть лодку вперед. Они проплыли меньше чем в тридцати сантиметрах от остальных лодок. – Ты выбираешь птичью лодку? – спросил Энрике. Казалось, он совсем не впечатлен. – Нет, смотри, mon cher, – сказал Гипнос. – Они скоро сделают это. – Что? – спросил Энрике. – Шшш. Мужчина и женщина в лебединой лодке наклонились вперед, и их губы соприкоснулись. Зофья покраснела и уже собиралась отвернуться, как вдруг лодка преобразилась от поцелуя. Белый лебедь сложил крылья, скрывая влюбленных от посторонних глаз. Зофья принялась считать секунды… четырнадцать, тридцать семь, семьдесят две, сто двадцать. Внезапно крылья опустились, и влюбленная пара снова предстала перед ними. Их волосы растрепались, а лица покрывал румянец. Они едва заметно улыбались друг другу. – Держась на другой стороне от мнемонических жуков, подберешься к гондоле, – сказал Гипнос. – И в это время это чертовски дешевое удовольствие. Поверьте, я много раз пользовался Лодкой Любви во время поездок в Венецию. Энрике покраснел. – Я… гм… – Это неплохая идея, – заметила Зофья. – Видишь? – сказал Гипнос. – Я не просто хорошенькая мордашка. – Конечно, – откликнулась Зофья. Гипнос прижал ладони к груди. – Ах, ma chère, ты так добра! – У тебя есть плечи, ступни и шея, хотя не знаю, можно ли считать их хорошенькими. Гипнос насупился. – Но кто станет изображать пару? – спросил Энрике. – И кто станет управлять лодкой? Зофья уставилась на них. Она не однажды видела, как они целовались, и, похоже, им это нравилось, поэтому она не понимала колебаний Энрике. – О, – сказал Энрике, краснея еще сильнее. – Мы не… – Он умолк, указывая на себя и Гипноса. – Сейчас мы просто друзья, – ответил Гипнос, не глядя на Энрике. – Вы не знаете, как долго будете просто друзьями? – поинтересовалась Зофья. – О, мы всегда будем друзьями, но, возможно, между нами появится нечто большее, кто знает? – беспечно произнес Гипнос. – Поэтому сейчас парой станут один из нас и ты, Зофья. Кто из нас? Голосую за себя. – Он низко поклонился. – Во-первых, я ослепительно красив. Во-вторых, я гораздо красивее нашего историка… Энрике нахмурился. – А какое отношение это имеет к… – И в-третьих, – произнес Гипнос чуть громче, перебивая Энрике. – Я замечательно целуюсь. Он подмигнул, и Зофья расхохоталась, потому что сразу стало понятно, что это дружелюбная шутка, но в то же время упоминание Гипноса о поцелуе заставило ее задуматься, что в этом плане существует изъян, который она не предусмотрела. В прошлом, во время приобретений Северина, актерская игра была просто необходима. И это не беспокоило Зофью. Ей нравилось следовать правилам, как себя вести и что говорить и что делать. Ей было гораздо проще себя вести, когда все правила были известны заранее. Но еще никогда ей не доводилось вкушать романтику. Никто и никогда не целовал ее. Хела подшучивала над ней, когда Зофья собралась в Париж. – Едешь в Париж, а сама ни разу с парнем не целовалась! Не хочешь поцеловать кого-нибудь, Зося? По правде говоря, на свете было немного парней, которых Зофья хотела бы поцеловать. Она знала, что такое желание… слабая пульсация в животе, сердце начинает биться чаще, но мысль о том, чтобы коснуться губами чьих-то губ, смущала ее и казалась нелепой и слегка отталкивающей. Однако возможность коснуться губ человека, который тебе приятен, притягивала ее. Словно она куда-то мчалась сломя голову, но кто-то остановил ее против ее собственной воли, и теперь все, чего она желала, это поскорее снова ринуться вперед. Впервые это чувство охватило ее в присутствии молодого профессора. У него были светло-каштановые волосы, и он был очень добр, однако Зофья не смогла заставить себя заговорить с ним. А теперь она испытывала похожие ощущения с Энрике, но они казались гораздо сильнее. В его присутствии она ощущала странное тепло и приступы волнения, сердце замирало, пропуская удары, оставляя чувство приятного головокружения, когда он слишком долго смотрел на нее. Ей нравилось находиться рядом с ним. А когда он уходил, ей порой становилось грустно. Несомненно, это влечение, но в чем заключалось его удовлетворение? Что произойдет потом? Что, если эти ощущения обострятся настолько, что она упадет в обморок? А что, если она пожелает большего, чем поцелуй? Что тогда? – Это должен быть я, – сказал Энрике. Он говорил тихо, но в его словах чувствовалась уверенность, и Зофья ощутила волнение, хотя и не могла сказать, что ей это было неприятно.