Художник отвернулся к камину. - А то оставайся, побаловались бы маленько, - с вожделением протянул он. - Нет, поеду. - Встала. Хозяин вздохнул, но удерживать её не стал, пошел провожать. - Смотри, завтра деньги не привезешь - передумаю картину продавать, - снова предупредил он её, подавая пальто. - Не волнуйся, будут завтра деньги, - прилежно вдевая руки в рукава, ещё раз заверила Александра. На улице она с удовольствием и облегчением вдохнула полной грудью свежий морозный воздух. Вячеслав шагал рядом с ней молча, прокладывая им обоим путь до калитки по свежевыпавшему снегу. Даже на расстоянии Александра вдруг почувствовала, как на художника навалилась тяжелая тоска. Ей стало жаль его, захотелось сказать ему на прощание что-то хорошее, теплое. Но слова почему-то не находились. Так, молча, миновали они ржавый остов глобуса и дошли до ворот. Не забывая своёго джентльменского долга, Вячеслав помог ей счистить снег с машины и даже трогательно отряхнул снег с её сапог огромными рукавицами. - Хорошо тут у вас, - солгала она, прощаясь. Оглянулась, держась за дверцу машины. - Простор, тишина. - Так и осталась бы, - безнадежно пробухтел он. - Куда бежишь-то? Она передернула плечами. Дотронулась горячей рукой до его щеки. Он поймал её руку и прижал к губам. Потом криво усмехнулся и, высоко поднимая ноги, зашагал обратно к себе в берлогу. Александра поскорее забралась вовнутрь выстуженного салона и включила подогрев сидений. Вдруг вздрогнула от неожиданности - кто-то колотил ей в дверцу. Обернулась - Вячеслав. Она послушно опустила стекло. - На, возьми. - Он бросил ей на переднее сиденье ключ. - Зачем это? - страшно удивилась она. - Ну мало ли. Может, я в кузнице буду, звонка твоего не услышу. А так по-любому в калитку войдешь. Ей эта идея по вкусу не пришлась, но сопротивляться не было сил. Хотелось поскорее уехать. Кивнув, она отчалила. Уже выехав на шоссе, достала мобильный, набрала номер. Владимир ответил на удивление быстро. Скороговоркой извинившись за своё бегство с выставки, она договорилась о встрече через три часа. У него. ГЛАВА 26 Ночь в Серебряном Бору Когда она добралась до Красной Пресни, было уже восемь вечера. Пробки в Москве в тот вечер из-за невероятного снегопада были жуткие. Александра рассчитывала добраться от Парка культуры до Пресни минут за пятнадцать, но в итоге промаялась больше часа. «Отсюда уже совсем недалеко, - уговаривала она себя, чтобы успокоиться. - Минут двадцать, не больше». Но снова ошиблась. Владимир жил в Серебряном Бору. Александра смутно помнила, что в доперестроечные годы там находился небольшой санаторий, окруженный сотней дач номенклатуры. Во времена капиталистические землю там, естественно, приватизировали, садовые участки укрупнили до поместий во много гектаров, и теперь в престижном районе проживали богатейшие люди страны. Было уже половина девятого, а Александра ползла со скоростью два километра в час в хвосте какого-то многотонного, тяжело дышащего угарным газом чудовища. Быстрее дойти пешком, злилась она. Хотя снег все валил и валил, так что и пройти, пожалуй, было уже невозможно. Александра помнила Москву восьмидесятых, когда машина ещё считалась предметом роскоши, а потому на дорогах было всегда просторно. Впервые в пробку она попала, кажется, на Западе. Теперь же никак не могла приспособиться к московскому автомобильному ритму, нервничала и безнадежно опаздывала. Она набирала номер Владимира уже несколько раз, но номер не отвечал. Если бы она могла его предупредить, что опаздывает, то, наверное, дергалась бы сейчас меньше. Хотя её опоздание было очевидно и без звонка, ведь они договорились увидеться в семь, а сейчас было уже почти девять… В голове у неё то и дело мелькала мысль, что он не дождался её, рассердился и уехал - хотя куда он мог уехать в такую погоду и зачем, тоже было загадкой. Громко скрежеща зубами, Александра продвигалась с черепашьей скоростью по мосту. За мостом пробка как по волшебству рассосалась, и вскоре её машина оказалась единственной на шоссе, рассекающей снежное кружево светом фар. Впереди показался лес, волшебный, серебристо-седой, с мерцающими в лунном свете вековыми соснами. Подъехав ближе, она заметила, что вход в поселок преграждает теперь шлагбаум с внушительным постом охраны. Две темные тени в сером камуфляже, с тяжелыми автоматами по бокам, для верности ещё и припорошенные снегом, вышагивали вдоль поста. Александра притормозила, дотянулась до мобильного, брошенного на сиденье рядом, и ещё раз набрала номер Владимира. И снова без ответа. Совсем близко замаячил тусклыми фарами неизвестно откуда материализовавшийся старенький автобус. Он притормозил метрах в ста от шлагбаума, и из него высыпалась темная толпа бедно одетых людей. Александра огляделась, но никаких домов вблизи не заметила. Не сразу она догадалась, что это, должно быть, приехала прислуга. Александра подрулила к самому посту, выключила мотор и опустила стекло. Холодный воздух штурмом взял нагретую машину, а тем временем из-под земли вырос охранник. Несколько мгновений он молча изучал её лицо. - Я по приглашению, - пояснила Александра. - Фамилия? - вопросил страж, наклонившись чуть ближе к окну. - Макнилл. - Не ваша, а того, кто вас пригласил. Александра ответила, почему-то понизив голос. - Вас ожидают. - Страж равнодушно кивнул в сторону поста, отдал честь и отошел. Только сейчас Александра заметила у поста огромный черный «мерседес» под чудовищной копной снега. Из лимузина выскочил человек, видимо наблюдавший за её машиной. Одет он был в куртку-аляску с капюшоном. - Вы Александра? - приветливо спросил молодой гладко выбритый человек, приблизившись к окну её «форда». Она кивнула. - Пересаживайтесь, пожалуйста, в нашу машину, а я поведу вашу. Он обернулся и махнул в сторону «мерседеса». Тот медленно двинулся с места со снежным комом на крыше, словно жонглер в цирке, и поплыл в их сторону. Поколебавшись, Александра выбралась из своёго нагретого гнезда. Тем временем «мерседес» уже подрулил к ним. Её новый водитель распахнул перед ней дверцу и, усадив в просторное, жарко натопленное чрево, начал активно смахивать снег с лобового стекла. Садясь в лимузин, Александра почему-то обернулась на автобус - он стоял уже темный и абсолютно пустой. Люди черным скорым ручейком растворились в глубине леса. «Мерседес», словно черный фрегат, медленно и величаво поплыл в глубь молчаливых снегов. Вскоре Александра перестала ориентироваться: реальный мир быстро отступал йа задний план, исчезал за многометровыми заборами, редел среди старых широченных стволов, растворялся в морозном тумане. Миновав центральную широкую аллею, они уже несколько раз повернули налево, причем улицы становились все уже, а заборы - все выше. Вековые деревья вплотную обступали теперь дорогу, нехотя пропуская их вперед. Табличек с названиями улиц нигде не было видно; она попыталась было заметить номера домов, но вскоре отказалась от этой затеи - за домом номер 5 следовал дом 117: возможно, здешние обитатели давали своим жилищам любой номер, какой им вздумается, либо владельцы двух соседних домов «проглотили» меж собой 112 старых дач. Иногда поверх бесконечных заборов высотой с Берлинскую стену проплывали одинокие крыши каких-то хозяйственных построек, и кое-где вился над трубами дымок. Изредка в этих неприступных заборах попадались ворота или даже калитка - и каждый раз у Александры возникало ощущение, что все двери в округе заперты на тяжелые замки и засовы, словно весь этот очарованный поселок обороняется от какого-то невиданного чудовищного зверя. Возле заборов ей даже попадались на глаза темные фигуры с огромными лопатами, то ли для чистки снега, то ли для битвы с этим самым зверем. Тем временем они осторожно и медленно продвигались в глубь заколдованного царства на железном коне. Временами, почувствовав невидимую угрозу, конь фыркал, выбрасывал из-под колес фонтаны снега, при этом фары его нервно бороздили грозные укрепления, и казалось, не будет этому путешествию конца. Они снова свернули, и справа от них потянулся лес. Вдоль обеих сторон дороги горели яркие веселые фонари, и девственный снег нежился и искрился в их беззаботном свете. Усеянное ярчайшими звездами небо вдруг потускнело перед таким богатством, и Александре неизвестно почему страстно захотелось выбраться из машины и углубиться в сказочный лес. Но тут лимузин неожиданно притормозил перед гигантскими воротами; словно по волшебству, чудовищные створки бесшумно начали расходиться, пропуская их вовнутрь. Дверца машины распахнулась, и рука невидимого прислужника помогла ей выбраться наружу, в зимнюю ночь. Снег под её ногами был расчищен до выложенной булыжником дорожки, так что каблуки её глухо цокнули о гладкие камни. Александра быстро огляделась. Левее факелы фонарей уводили к освещенному гирляндами разноцветных огней озеру, вдалеке сверкающие точки обозначали контур пристани и горбатого моста, повисшего над тьмой, и дальше черным рваным краем выделялся на фоне белесых ночных облаков горизонт леса. А прямо перед ней высился дворец в электрическом сиянии. Безмолвный провожатый повел её ко входу, молча распахнул перед ней массивную дверь и сдал на руки такому же немногословному стражу. Раздевшись и мельком взглянув на себя в венецианское зеркало, Александра приготовилась выпалить заготовленные извинения, но хозяина по-прежнему нигде не было видно. Её пригласили пройти в столовую, где празднично пылал в камине огонь. Огромный дубовый стол был сервирован на одну персону. Сердце её ухнуло в ледяную прорубь. Стараясь сохранить радостное выражение лица, Александра обреченно уселась на предложенный ей трон. Некоторое время она наблюдала, как две тетушки в белых передниках по очереди появлялись с блюдами в руках и с подчеркнутой осторожностью выставляли их на кружевные салфетки, постепенно занимая все больше пространства стола. Александра почувствовала, что сильно проголодалась, и вдруг как-то легко покорилась постигшему её одиночеству. Немного придя в себя, утолив голод и запив ужин великолепным бордо, она осмелела настолько, что начала рассматривать живопись на стенах. Её не оставляло ощущение, что не одна пара глаз наблюдает сейчас за ней из потаенных мест, но она твердо решила не обращать на это внимания. Больше всего из здешней коллекции её поразило полотно Нестерова. Скорее всего, написано оно было в начале двадцатых годов - ещё не поздний, но уже и не ранний Нестеров. Лес, опушка, ясный сентябрьский день, девушка в красивом старообрядческом платке, стоящая на фоне осенней листвы с полуопущенной головой. Она ещё не осознала, казалось, всего, что происходит в её душе, но было очевидно, что ещё недолго - и рассеются её сомнения, поднимет она лик к небесам и прощальный осенний луч осветит её просветленные черты. Огромные напольные куранты пробили половину какого-то часа, и перед Александрой возник мужчина в хорошо сшитом и прекрасно на нем сидевшем темном костюме. - Владимир Константинович ожидает вас в библиотеке. Я провожу, - лаконично предложил он, не дожидаясь её ответа. Он сидел и смотрел в окно, туда, где мягко падал снег и вечным на вечное бледно светила луна. Александра нерешительно остановилась в дверях - так плотно окружала его тишина. Словно очнувшись, он повернул к ней лицо, и она поразилась, какой измученный у него вид. Александра давно уже решила для себя, что обществу людей предпочитает общество картин. Но всё-таки окончательно отключиться от человеческого мира она не могла. И потому, когда незнакомый человек переступал порог её аукционного дома, она сразу же чувствовала, что у него что-то болит. Не физически, конечно же, - Александра чувствовала чужую тревогу, боль и маету, словно видела затемнение на рентгеновском снимке души. И если иногда она решалась на откровенность, то заговаривала с пришедшим, и постепенно, сам того не замечая, он рассказывал ей о своих муках. И Александре почти хотелось ему помочь, потому что она четко понимала, что пришел он к ней, конечно же, не за картинами; пришел он, сам себе в том не отдавая отчета, за помощью, потому что эту помощь, не осознавая и не надеясь, он всё-таки ждал от каждого, каждую минуту. У человека, сидевшего сейчас перед ней, не было затемнения на снимке - потому что весь снимок был одним сплошным темным пятном. У него болело все. И от этой его боли Александре на секунду сделалось нехорошо. Она смотрела в его умные серые глаза - его взгляд не пускал её в себя и одновременно удерживал. Кивком Владимир указал ей на кресло напротив. «Не надо, не снимай доспехов, он вынет у тебя из груди сердце и растопчет его, и тело твое останется лежать на снегу, как бездомная собака со вспоротым брюхом, кишками наружу», - прокричал ей внутренний голос. Но она лишь отмахнулась. Его боль была слишком велика, чтобы не отозваться. Его боль была почти такой же сильной, как и её когда-то. Александра слишком хорошо помнила это страшное, бесконечное чувство одиночества, с которым свыкаешься, как с отрубленной конечностью, живешь, ненавидя и тоскуя, и нет этому чувству собственной беспомощности и уродства ни конца ни края. Она подошла и села рядом с ним на указанное кресло. Он слегка улыбнулся: - О деньгах не беспокойтесь: я дам вам нужную сумму. - И тут же отрезал её благодарность легким взмахом руки. - Расскажите мне что-нибудь, - устало попросил он. Она растерялась, не зная, что и придумать с ходу. Мысли, как назло, отказывались повиноваться.