Владимир. - Хорошо дела. Хожу любуюсь на шедевры московского антикварного салона. - Не проголодались? - Проголодалась. - Она и вправду здорово хотела есть. - Тогда жду вас в кафе «Пушкин» через час. Такси не берите, поезжайте на метро - и через полчаса будете на месте. Только не опаздывайте, - весело добавил он. - Да, я помню, вы не любите ждать. - Не угадали - у меня появились кое-какие зацепки и я хочу их с вами обсудить как можно скорее. Что за черт, все решили с ней сегодня говорить загадками, про себя проворчала она и отправилась вниз выручать своё пальто. ГЛАВА 19 В кафе «Пушкин» А в мире по-прежнему шел снег. От мягких хлопьев, сыплющихся с неба, было тепло и уютно, каждый вдох морозного воздуха был наслаждением, движение вперед - приключением, когда с каждым шагом высокие каблуки глубоко уходили в свежевыпавший снег, словно притяжение вбивало её в землю. Шла она к метро давно знакомой тропой, и был у неё в запасе целый долгий прекрасный час, а потому теперь она могла позволить себе роскошь идти не торопясь, не сверяясь с часами, не бежать, задыхаясь, не рваться. Столько лет прошло, столько дождей отхлестало, столько народу прошагало по этой дороге с тех пор - но в душе Александра была глубоко уверена, что эта дорога помнит её следы, её походку. Она толкнула тяжелую стеклянную дверь - и, словно в музей на экскурсию, вошла в вестибюль метро. Убранство самой станции как-то стерлось из памяти, но вот аромат, влажный парной дух московского метро, смешанный с запахами шуб, тающего снега, потных тел и даже перегара вдруг нахлынул бурным воспоминанием. Много лет назад каждый день влетала она в этот запах, и не было счастливее её на свете - потому что впереди ждали любимый институт, любимый мужчина и вся её будущая прекрасная жизнь. Жизнь эта брала своё начало на станции «Пушкинская». Памятник Пушкину. Вечный. Чахлая елка на Новый год - каждый год. Кафе «Лира» и вываливающаяся из него помятая пьяная публика, а позже - помятая странно трезвая публика времен горбачевского сухого закона. Первый капиталистический «Макдоналдс» в кольцах родной, советской очереди… А теперь вот - ещё и кафе «Пушкин». Этого ресторана она не помнила - кажется, на его месте была какая-то убогая стекляшка, то ли армянский магазин, то ли забегаловка. А теперь вот - очаровательный, уютный особнячок, архитектурно смутно что-то ей напомнивший. Или ей просто почудилось, и этот ампирный домик всегда здесь стоял? В каком только веке? Кажется, она окончательно запуталась. Чудеса многоликой Москвы. Снег усилился. До ресторана оказалось до обидного близко - от метро рукой подать. А ей хотелось гулять, брести, утопать в снегах Тверского бульвара, как в мехах. Идти в зиму как в забытье. Дышать. Ощущать тепло своёго дыхания. Растворяться в снежных сумерках, в зимней нежности, в блажной вечности. Почему же в Лондоне так болело, почему раньше казалось, что все: жизнь кончена, тело кончилось, и солнце не отогревало, даже отпускное, Карибское, и острова не радовали, то есть радовали, но как-то так, море ласкало, но от этих ласк душа не пробуждалась, а вот вернулась в морозную, ядреную, белоснежную Москву - и душа вдруг затрепетала. «Господи, Александра, опомнись, бизнес твой рухнул, репутация запятнана, все мечты поломаны - приди в себя, соберись». Но напрасно корила она себя, напрасно урезонивала. Пела душа, пело тело, и жить хотелось так отчаянно, так внезапно, так с непривычки, что впору было сгрести в ладони белый снег вперемешку с белым светом, поднести к губам и припасть. Но время… Она с сожалением, глубоко, словно в последний раз, вдохнула и вошла в ресторан. Подойдя к конторке слева от входа, за которой помещались симпатичная девица и внушительного вида молодец, она назвала своё имя. Девушка уставилась в пухлый реестр. Вскоре Александре был дан ответ, что столик не заказан - во всяком случае, на её имя заказан он точно не был. Смущаясь, Александра произнесла его имя. Парень нацелил на неё внимательный прищур. Девица, услышав фамилию олигарха, тут же реестр отложила и прилипла взглядом к Александре. - Сударыня, - спохватился наконец молодец, - пройдемте в библиотеку. Следуя за ним, она поднялась на третий этаж ресторана, туда, где важно посверкивали золотыми корешками настоящие старинные книги в дорогих книжных шкафах. За солидными столами, накрытыми зелеными скатертями, сидели серьезные люди, чинно беседуя и закусывая. Но самым потрясающим, самым волшебным в библиотеке была елка. Огромная, сверкающая, увешанная дивными игрушками и гирляндами, она была так хороша, что тут же вспомнилось детство, Новый год, былые семейные праздники - шумные, с любительскими спектаклями, со специально для этих спектаклей нарисованными декорациями, а заодно и с сетованием бабушки, что так, как раньше справляли Новый год в их семье, никто уже не справляет. Потому что раньше - водили хороводы через весь дом, через анфиладу комнат, пекли пироги с вязигой, и бабушкин отец, Александрин прадедушка, пел романсы прекрасным баритоном, а прабабка его ревновала. Все это, реально пережитое и подслушанное, нафантазированное, вдруг накатило, захлестнуло воспоминаниями двух веков - и нищий двадцатый слился со степенным сытым девятнадцатым, заиграл, заискрился. И захотелось верить, что ничего не изменилось и вот сейчас она по-прежнему находится в прекрасном времени, в самом сердце великой державы, где все так же любят, стреляются за честь любимой женщины, держат слово, смывают оскорбления кровью и возвращают карточные долги. - Выбирайте любой столик, какой вам нравится, - упредительно повел рукой бравый стюард, - а когда ваш гость приедет, мы сообщим ему, где вы его ждете. - Вот там, пожалуйста, - выбрала она столик у елки и, сев к ней лицом, вполуоборот к окну, принялась ждать. Ждала она с удовольствием. Подлетевший официант принес ей чай с лимоном. Она смотрела на елку, нежилась в тепле и потихоньку рассматривала публику. Высокую фигуру Владимира она заметила, ещё когда он поднимался по лестнице в сопровождении все того же молодого человека. По тому, как замолчало несколько человек за соседними столиками при виде него, она поняла, что расслабляться нельзя, ибо они все время будут находиться в зоне чужого внимания. И встала ему навстречу. Он улыбался. Его серые глаза казались сейчас совсем светлыми. В них плясали огни елочных игрушек, и по лицу его скользили тени от крыльев ангелов, дудящих в стеклянные трубы. Ангелы крутились вокруг своёй оси, словно колеблемые невидимым ветром. На секунду Александре вдруг показалось, что ничего плохого с ней больше никогда не случится, во всяком случае в его присутствии. Она встала и сделала шаг ему навстречу. Он подошел, наклонился и поцеловал её в щеку. - Извините, я опоздал. - Они вернулись к столику. - Голоден страшно, давайте заказывать. Вы уже что-то выбрали? Она покачала головой. Для начала надо было заставить себя перестать улыбаться и вернуться в действительность. Но этого сделать она была не в состоянии. Ангелы, казалось, оживились ещё больше, они раскачивались на елке, как на качелях, гомоня о чём-то бесподобном. В конце концов, Александра просто скопировала его заказ - салат оливье и утку с яблоками. - Ну, рассказывайте, - скомандовал он весело, мельком оценив принесенную официантом бутылку вина. Тут же подоспел и салат. Стараясь быть остроумной, она вкратце поведала свои впечатления от посещения салона, не упустив ни одной детали. Владимир слушал внимательно, быстро поглощая еду. Он был явно голоден, но ел все равно элегантно. Время от времени ему звонили на мобильный, и больше всего ей тогда хотелось, чтобы он выключил проклятый аппарат. Но мир, из которого он сбежал к ней, не хотел отпускать его ни на минуту. Он отрывался, уходил и возвращался, но всё же был с ней; он слушал, порой улыбаясь на её словесные пассажи, не поднимая глаз. Но вот отчет её был исчерпан. Он подлил им в бокалы вина и слегка отодвинул тарелку. - Что же имел в виду старый антиквар, когда сказал вам, чтобы вы искали там, где оставили? - неожиданно спросил он. - Понятия не имею, - беззаботно отозвалась Александра, все ещё улыбаясь. Тут он поднял наконец на неё глаза. И она поняла, что однажды на неё уже так смотрели: непроницаемый, не отражающий света взгляд препарировал её вот так же холодно, без азарта и любопытства, словно уже заранее зная, что у неё внутри. Она не забыла, чему учил этот взгляд, - пощады не будет. Не ломайся, не умоляй; делай, что тебе говорят, и все это быстрее кончится - и для тебя, и для меня. Она беспомощно взглянула на великолепную ёлку, в огнях которой догорала её лягушачья кожа. Ах, Иван-царевич, Иван-царевич, что же ты наделал… Напялить теперь её на себя нет никакой возможности, не сделаться уже маленькой, ничтожной, невидимой, не успеть собраться, напрячься, подготовиться, чтобы хоть как-то сгруппироваться и смягчить удар. - Хватит врать, - наотмашь сказал он. Александра дернулась. Он угрожающе подался вперед. Спасли её официанты, подошедшие со вторым блюдом. Медленно и торжественно поставив перед ними тарелки, накрытые высокими серебряными колпаками, они тут же синхронно подняли их - словно занавес в истомившемся ожиданием зале. На полированных боках колпаков в руках официантов блеснули новогодние огни. Александра быстро оглянулась: они по-прежнему были в центре внимания. Она всё-таки попыталась собраться. Между тем аромат нежнейшей утки с поджаренной хрустящей корочкой, с брусникой и яблоками коснулся её ноздрей. У неё вдруг возникло ощущение, что жертвоприношение - состоялось. Мелькнула надежда, что вот сейчас она сможет встать и уйти. Она хотела подняться - и не могла, словно руки её приколотили к столу большими гвоздями. Лишь душа её порхнула пару раз беспомощно крыльями. Ангелочки, оторвавшись от елки, подлетели к самому её лицу и затрепетали. - Хлеба не желаете, сударь? - обратился тем временем официант к её спутнику. Но, ошпаренный его взглядом и не получив ответа, тут же ретировался. Тем не менее, когда Владимир снова повернулся к ней, он казался совершенно спокойным. Он заговорил, словно ничего не произошло: - Александра, я навел справки о картине «Возвращение брига «Меркурий». Согласно данным Министерства культуры, в советские времена эта картина была причислена к национальному достоянию - и, таким образом, состояла на учете, то есть её владелец должен был сообщать о её местонахождении, ну и, разумеется, о любой сделке по поводу этой работы. До восемьдесят восьмого года она числилась в одной крупнейшей русской коллекции, откуда была украдена. - Он полил аппетитнейший кусок утки соусом и отправил его себе в рот. - Правда, украденной она числилась очень недолго, отыскавшись на удивление быстро. Бывший владелец картины, сославшись на некие провалы в памяти, вскоре чистосердечно признался, что продал её некоему гражданину, чей след мгновенно затерялся и так и не был никогда отыскан. Следует справедливости ради отметить, что никто его и не искал. К тому времени Союз уже практически развалился и устаревшая система регистрации худценностей никого больше не волновала. - Владимир подцепил вилкой следующий кусок. - А теперь, Александра, расскажите, пожалуйста, все как было. - Голос его прозвучал ровно, словно он продекламировал несколько строчек из меню. Да, тот темный человек давним июньским утром - вначале он тоже разговаривал с ней тем же самым тоном и с тем же самым выражением глаз. Александра не помнила его лица, но взгляд ей не удалось забыть. На лице Владимира сейчас был только холодный интерес; он ждал ответа. Ни сочувствия, ни тем более сострадания на этом лице не отражалось. - Вы ведь знаете, Александра, где вы её оставили? Внезапно обессилев, она кивнула и начала рассказывать… После ужина он довез её до гостиницы. - Ну вот и славно, теперь я знаю, как надо действовать, - миролюбиво произнес он на прощание, прежде чем шустрый охранник распахнул перед ней дверь в морозную ночь. Она начала выбираться из его «майбаха». Владимир коснулся её руки, словно желая задержать её, но Александра не обернулась. - Я наведу справки об этом следователе, и мы нанесем ему визит, - проговорил он ей в спину. Она не ответила. Ей было все равно. Молча выбравшись из машины, пробежала через ярко освещенный вестибюль гостиницы к лифтам и поднялась к себе. ГЛАВА 20 Москва, июнь 1988 Ей почти не было стыдно. Только ожог на щеке от его взгляда все не остывал. А между тем она уже несколько минут стояла под ударами ледяного душа, подняв лицо к мощным струям… Шестнадцать лет назад, ранним майским утром, за Андреем захлопнулась дверь - его увели люди, назвавшие себя сотрудниками Комитета госбезопасности. Вместе с её любимым мужчиной они забрали стопку самиздатовских книг, за несколько дней до этого занесенных их общим однокурсником.