- На визитке я написал мой московский мобильный, - объяснил он. - Звоните. Она кивнула, развернулась и снова пошла вперед, легкими ботинками слегка утопая в снежной перине, остро ощущая спиной его присутствие. ГЛАВА 18 Антикварный салон Александра проснулась с ощущением легкости и, открыв глаза, сразу почувствовала себя отдохнувшей. Но вставать не хотелось, и потому она долго лежала и делала вид, что всё ещё спит. Тяжелые темно-зеленые занавеси не пропускали свет и выглядели черными на фоне нежно-золотистых стен. В России, оставленной ею так давно, казавшейся из Лондона фантастической и нереальной, ей вдруг оказалось уютно и легко. Англия же вдруг как-то померкла, отступила на второй план и теперь, из сверкающей, белоснежной, занесенной сугробами Москвы, ощущалась каким-то далеким, почти нереальным воспоминанием. Нет, дольше валяться и нежиться не было никакой возможности. Надо вставать и действовать. Умываться, натягивать на себя теплую одежду, завтракать - то есть начинать жить этот незнакомый день. Но она все тянула, все теснее заворачивалась в одеяло. Когда-то, когда она занималась боксом, перед выходом на ринг она часто заболевала. Аккурат накануне боя у неё поднималась температура, тело начинало ломить - так отчаянно она боялась. Её пугали не увечья или травмы. Страх был животный, на уровне инстинктов, но от этого не менее сильный. Боялась Александра, однажды она это ясно поняла, только одного - поражения. Вот и сейчас её мучил страх. Правда, температуры не было - но было ощущение неизбежности приближающегося к голове удара. Нет, боль её не страшила; когда больно - почти всегда не опасно. Больно - это когда по кости или по нервному окончанию. Ну трещина, ну перелом. А вот когда по голове - совсем не больно; нокаут в висок - словно сильный порыв ветра. Отлетаешь в другой конец ринга практически безболезненно, но вот после такого как раз можно и не встать… Господи, как же ей не хотелось идти на антикварный салон - снова видеть все те же лица! Но другого выбора не было. Российский антикварный салон, главное событие года русских торговцев стариной, проводился на Крымской набережной, в обшарпанном здании новой Третьяковской галереи, в так называемом ЦДХ, Центральном доме художника. Александре это бетонное убожество всегда напоминало кинотеатр провинциального городишки, чьей-то злой волей увеличенный до неправдоподобно гигантских размеров. А на улице по-прежнему падал снег, густой, пушистый, нежный. Наслаждаясь каждой минутой зимы, Александра выскочила из такси пораньше и теперь шлепала от самой станции метро «Октябрьская», то и дело проваливаясь в сугробы, скользя по запорошенным ледяным дорожкам и разглядывая афиши, все до единой оповещавшие о событиях уже прошедших. От этого у неё возникло чувство, словно вчерашней ночью она переместилась не только в пространстве, но и во времени, вернувшись в свою постперестроечную юность. Тот же снег. Та же провинциальность. У входа в ЦДХ на утоптанном грязном снегу копошились граждане в темной зимней одежде, трепыхались на больших железных кольцах плохо прикрепленные баннеры, неуклюже и как-то со всех сторон прибывали и парковались машины, причем от бестолковости и неотрегулированности движения то и дело возникали пробки, люди высовывались из машин и начинали, размахивая руками, ругаться между собой. Несмотря на крепкий морозец, площадка перед зданием была заставлена раскладными столиками, на которых под серым целлофаном лежали книги, карты, варежки и другие, совсем уже неожиданные товары. Александра огляделась: очередь в кассы была довольно порядочная, поэтому она тут же купила билет с рук у замотанного в шарф прыщавого молодого человека и поспешила ко входу. Миновав билетершу и металлоискатель охраны, она устремилась в гардероб, окруженный плотной толпой довольно разношерстного народа. На крючках и плечиках роскошные долгополые шубы соседствовали со скромными пенсионерскими пальтишками со вздутыми рукавами, куда бережно были запихнуты платки и шарфы. Перед зеркалами на противоположной стене толпились возбужденные дамы, и из полуоткрытой двери с табличкой женского туалета высовывался хвостик очереди. Александра вздохнула. Придется потерпеть. Она заняла место в ближайшей к ней очереди в раздевалку и принялась рассматривать окружающих. Вдоль вешалок и до самой лестницы, ведущей на второй этаж, где, собственно, и размещался антикварный салон, была постелена красная дорожка. По ней бродили внушительные блондинки в высоченных париках-буклях с огромными мушками на лице. Их платья восемнадцатого века едва ли гармонировали с тотальным духом советского праздника. Отстояв около десяти минут и освободившись наконец от своёго пальто, Александра направилась наверх. При входе в зал её сразу же «оглушили» какие-то невероятные напольные вазы и огромный двухметровый Айвазовский, настоящий, но такой скучный, что скулы у Александры свело. Набравшись терпения, она пошла вдоль бесконечных рядов плохой и очень плохой живописи. Некоторых антикварщиков она узнавала, многие узнавали её, но все, словно по команде, молча отводили глаза. Только за спиной она время от времени слышала всплески шепота, а иногда и смешки. Она же скорее радовалась такому приему - выслушивать соболезнования было бы ей сейчас просто не под силу. Впрочем, по большому счёту никому до неё не было никакого дела - и вполне возможно, что лишь в её больном воображении шептались на её счёт. Было заметно, что народ вокруг отмечает свой профессиональный праздник, по неизбывной русской привычке надеясь на лучшее - то есть на быстрый и большой заработок. За каждым столом, на каждом стенде, отделенном от соседнего высокой перегородкой, все что-то жевали и пили, так что коньячный дух витал над сим веселым сборищем не менее плотский, чем те, кто его испускал. После часового осмотра у Александры разболелась голова. Ощущение провинциальной ярмарки усиливалось, от дикой мазни ныло в груди. Изредка попадались, конечно, и здесь хорошие работы: весело бренчала с одного из полотен гитаристка Коровина - Александра порадовалась, что мудрый хозяин не поменял родную скромненькую коровинскую рамку на новорусский массив; фейерверком цвели любимые розы Сарьяна - работа поздняя, но сохранившая в себе любовь к цвету, плоская, как и положено восточному гобелену; на том же стенде непринужденно раскинулась в эротической позе юная обнаженная Серебряковой, вывалив вперед, на обозрение проходящих, аппетитные груди, но отвернув лицо от зрителя. Айвазовских, конечно же, нашлось несколько. Были настоящие и насквозь фальшивые; были работы его учеников, подписанные фальсификаторами; были работы учеников, подписанные самим Айвазовским. Были ночные, дневные, морские и сухопутные, но ни одна из них не была похожа на ту, что была у «Вайта». Закончив осмотр очередного ряда, Александра вдруг остановилась. Она почувствовала, что прошла нечто важное. Что-то отметилось внезапно перед её мысленным взором, но тут же исчезло под напором других образов. Несмотря на усталость, она решила вернуться и пройти этот ряд ещё раз, когда услышала за спиной громкое приветствие. Обернулась. Перед ней стоял лысоватый человек за пятьдесят и сиял приторной, как рахат-лукум, улыбкой. Его подвядшее и одновременно припухшее лицо с набрякшими веками и пигментными пятнами по щекам, сию секунду демонстрирующее лучезарный восторг, как нельзя более гармонично вписывалось в ряд восточных портретов Александра Яковлева, развешенных по стенкам его стенда. Морщинистые, окаменевшие от загара принцы и бедуины, выглядывавшие из-за его спины, были с толком размещены и профессионально подсвечены. Александра мало знала этого человека - вроде она встречала его на европейских аукционах. Стряхнув с себя сахарную пудру его улыбки и ответив на любезное приветствие, она попыталась проскользнуть дальше, но он загородил ей дорогу. - Надолго в Москве? - невинно поинтересовался антиквар, маленькими глазками из-под тяжелых век буравя её насквозь. Александре вспомнились упорные слухи, ходившие об этом человеке и его связях с органами. - Да нет, на пару дней. - Родителей повидать? Вопрос показался ей тем более странным, что они практически не были знакомы. Какое могло быть ему дело до её родных? Она неопределенно пожала плечами и снова попыталась откланяться. Но он явно не хотел её отпускать: - Вам нравится Яковлев? - Нравится. Яковлев не мог не нравиться - другое дело, что она не любила этого художника. Его самшитовые бедуины были безукоризненны, но бездушны. Александре всегда казалось, что художник познал бездну, но отвернулся от неё, словно от больной бомжихи, умирающей у него под ногами. Он переступил через неё и отправился дальше, в солнечную Африку, рисовать каменные тела с загадочными улыбками. Странно, подумалось ей, что, переступив через эту бездну, куда с головокружительной смертельностью упали Шухаев и Борис Григорьев, он так ничего и не создал, кроме этого бездушного декоративного совершенства, и подох на чужбине как собака. Не прощает кто-то человеку. Старый антиквар между тем наблюдал за ней молча, как будто не желая прерывать её мысли. - Или всё-таки не очень нравится? - продолжал настырничать он. Александра пожала плечами и решительно обошла его, намереваясь продолжить наконец свой путь. Но его следующая фраза остановила её. - Здесь нет того, что вы ищете, - другим, тихим голосом произнес торговец ей вслед. Она резко оглянулась. - А где есть? - просто спросила она. - А там, где вы это оставили, - ответил он с едва уловимой усмешкой. С этими словами он развернулся и удалился в глубину своёго стенда. Александра вопросительно взглянула на бедуинов, ища у них поддержки, но те, не мигая, безмолвно смотрели на неё с высоты своих стен. В растерянности она побрела прочь - отыскивать среди бесконечных натюрмортов и пейзажей то, что остановило и насторожило её при первом обходе. Целенаправленный поиск неожиданно быстро принес результат. Под потолком одного из стендов, очень напоминающего барахолку, среди дешевого фаянса и кондового стронцианово-кобальтового соцреализма - или, как его принято было теперь называть, советского импрессионизма - она заметила маленького ночного Айвазовского. Александра подивилась себе - и почему это она сразу не попросила невысокого бородача, важно восседающего за шатким столиком с миской конфет посередине, показать ей эту работу поближе. Причиной тому, скорее всего, было избыточное присутствие вокруг ФЦ - дешевейшей зеленой краски, щедро используемой советскими классиками на многочисленных летних пейзажах, - от которой Александре просто делалось нехорошо, как при езде по Московской окружной дороге с опущенным стеклом. - Айвазовский? - полувопросительно сказала она, принимая из рук хозяина небольшую работу в широченном золотом багете. - Все так думают, - самодовольно заметил бородач. - Нет, уважаемая, это всего лишь Капустин. Александра мельком взглянула на него удивленно, затем стала внимательно изучать работу. И чем дольше изучала, тем больше недоумевала. Да, конечно, при внимательном осмотре стало очевидно, что это не Айвазовский. Но и Капустину, одному из самых бездарнейших русских маринистов, эта работа тоже никак принадлежать не могла: легкость, прозрачность волн, выписанность лунного света - все это было сработано мастерски. Тогда кому, спрашивается, понадобилось рисовать эту качественную картинку и подписывать её Капустиным - причем подпись выглядела абсолютно родной, в тесте, под кракелюром. Мотив был не ясен, но означать это могло только одно: работа была современной подделкой. Но почему Капустин? - Нравится? - поинтересовался между тем продавец. Александра взглянула на него задумчиво: - Уж очень хороша она для Капустина. - Вот и покупайте, если хороша, - с деланной удалью предложил бородач. - И цена как за Капустина - две тысячи баксов. - А сертификат на неё есть? - осведомилась Александра. Продавец радостно закивал: - Разумеется… - И отошел к столу рыться в папке с бумагами. Странно, подумалось ей, вот ведь и эта работа, и то убожество, которое развешено в огромном количестве вокруг по стенам, писалось практически в одно и то же время. Все это - картины современников. Только вот почему эти самые картины на стенах, так уныло, так плоско, так невкусно нарисованные - не цветами, а именно красками, примитивными замесами, без оттенков и тонкостей, - все гордо подписаны своими именами художников, а тот маленький шедевр, что у неё в руках, работа мастера, идет под именем чужим, да притом бездарным. Как всё-таки запутан этот мир. - …Андрея Ильина. Александра вздрогнула: - Что, простите? Бородач взял у неё из рук работу и сунул под нос сертификат. Она взглянула на подпись и попятилась. «Это просто совпадение, - в отчаянии проговорила она себе. - Совпадение. Такого просто не может быть». - Сертификат выдал Андрей Ильин, очень уважаемый, кстати сказать, эксперт, - не унимался бородач. Она развернулась и пошла прочь. - Женщина, куда же вы, - неслось ей вслед. - Чумная какая-то. Александра шла вперед, не разбирая дороги, - словно не на антикварном салоне она была, а в диком лесу, в чащобе, где заросли кустов, полузасохшие стволы-исполины и высокие пучки папоротников цепляются за ноги, не пускают… Очнулась она от треньканья телефона, который самым настойчивым образом звонил у неё в сумке. - Александра, как дела?