– Мой господин… мой лорд… – Я подняла на него просящий взгляд, пытаясь заглянуть в его глаза сквозь пелену тумана. Он отстранил мои руки и ловко развязал тонкие ленты сорочки, освобождая меня от одежды. Я прильнула к нему и где-то в глубине сознания привычно содрогнулась от отвращения, но тело не слушалось, выполняя чужой приказ. Руки скользнули за отвороты халата: одна к сердцу, другая – вверх, к шее, туда, где под пальцами чувствовалось ровное биение пульса. Мир на мгновение замер. Бом. Бом. Туман закружился перед моими глазами. Чернота – неестественная, нереальная, живая чернота, казалось, возмутилась моим вторжением. Всколыхнулась, пытаясь вытеснить, вытолкнуть – и дрогнула, распадаясь белесыми клочьями. Немея от страха, я ощутила, как что-то, опустошая, покидает меня. Что-то нематериальное, невесомое, но оттого не менее жуткое, словно бы вытекало сквозь пальцы, прижатые к обнаженному телу человека, которого я называла своим господином. Оно будто проникало под тонкую, покрытую морщинами кожу, волной расходясь от моих рук. Я почувствовала на себе взгляд лорда. Его лицо все так же скрывала дымка, но я словно наяву видела широко распахнутые, полные ужаса глаза. Бом. Бом. Сердце лорда под ладонью толкнулось раз, другой – и замерло. – Вот так, моя драгоценная, вот так, – раздался в голове знакомый, леденящий кровь голос. Тело мешком повалилось на меня, придавив к полу. Внутренности скрутило в тугой узел. Боль от магической отдачи смешивалась с паникой, нахлынувшей от осознания того, что я только что убила человека. Каждая клеточка тела горела в агонии, и я кричала, билась, царапала ногтями паркет, силясь выбраться из-под лежащего на мне мужчины и хоть как-то погасить сжигавший меня заживо огонь. Но боль не отступала, а лишь усиливалась, с каждой секундой открывая все новые и новые грани физических мучений. Именно она вернула меня в реальность. * * * Я вырвалась из липкого забытья, но боль никуда не ушла. Она разливалась от запястья по всему телу, словно бы меня всю охватило магическое пламя. Руку пронзало острыми иглами, и это было настолько невыносимо, что я едва сдерживала стоны. Голова раскалывалась. Я попробовала пошевелиться, но ноги и руки оказались туго связаны. С трудом разлепив слезящиеся глаза, я различила полумрак кабины и мелькавшие за окном голые деревья, от быстрого движения которых мне тут же стало невыносимо дурно. Экипаж удалялся от поместья, и браслет, запрещавший мне покидать границы владений лорда Кастанелло, пульсировал все сильнее и сильнее, будто отсчитывая мои последние минуты. Лорд Кастанелло. Мысль о супруге, оставшемся где-то в поместье, заставила сердце сжаться, и я ощутила это даже сквозь боль от воздействия артефакта. С ним точно что-то случилось. Понял ли он, что происходит, сумел ли дать отпор? Жив ли? Очередной спазм скрутил тело, и я прикусила губу, чтобы не застонать. Хотя… если браслет работал, если я все еще не умерла, это означало, что лорд жив. Его еще можно было спасти. Боль давала мне знак, что не все потеряно. Эта мысль вызвала у меня такую волну облегчения, что все прочие ощущения на мгновение отступили. Спустя мгновение боль пронзила тело с новой силой, вырвав из груди невольный стон, но теперь я чувствовала почти радость от того, что тоненькая ниточка, связывавшая меня с лордом Кастанелло, не оборвалась. Я чуть повернула голову и увидела край плеча и затылок Руджеро Бренци, сидевшего за рулем экипажа. Он не оборачивался, полностью сосредоточившись на дороге. Я заставила себя отбросить все лишние мысли. Сейчас меня волновала лишь рваная, неровная пульсация браслета на запястье. Нужно было найти способ как можно скорее вернуться в поместье. Любой способ. Думать, когда голову разрывает от боли, почти невозможно. В отчаянии я сцепила пальцы замком, стиснула ладони. И вдруг осознала, что все это время была без перчаток. Я выбежала с утра, слишком взволнованная открывшейся мне догадкой, и забыла надеть их, как надевала по привычке каждый раз, когда покидала свою комнату. Мужчина из моего видения… Мужчина, который лишал воли одним прикосновением. Мужчина, чей мысленный приказ, переданный через мое тело, заставил сердце неизвестного человека… моего господина… перестать биться. Он говорил о моих «способностях» так, словно… Я с трудом подавила тошнотворную мысль о том, что в вернувшихся воспоминаниях я убила человека. Если я выживу, у меня еще найдется время подумать об этом. Главным сейчас являлось то, что таинственный мужчина из моего прошлого, чью реальность подтверждал белесый шрам на моем запястье, был уверен, что я владею ментальной магией. Пусть бессознательно, толком не умея ее контролировать, – но владею. И с ее помощью я совершила убийство. Выходит, господин дознаватель оказался прав, отправив меня на костер… Не сейчас. На мое счастье, Бренци не особенно старался крепко меня связывать, понадеявшись на действие браслета. Если бы он завел мне руки за спину, у меня не осталось бы шанса. Но так… Я лихорадочно зашарила по складкам юбки в поисках потайного кармашка. Где-то там все еще хранились остатки специй, из которых я изготовила определитель. «Специи помогут», – кажется, так прозвучало это в моем видении. А сейчас мне очень, очень нужны были силы. Почти не чувствуя пальцев из-за скручивающей тело боли, я нащупала флакон. Рядом оказались пузырек с обезболивающими кристаллами, успокоительное и артефакт лорда Кастанелло. Надежда полыхнула в измученном сознании яркой вспышкой. Быть может, у меня все же есть шанс вернуться в поместье до того, как… До того, как я умру от болевого шока. Или до того, как умрет лорд. Трясущимися руками я вытолкнула флакон из кармашка и, вытащив зубами пробку, опрокинула специи в рот, все, до последнего зернышка. Язык обожгло острой горечью, из глаз брызнули слезы, но я заставила себя глотнуть. Болезненный всхлип вырвался сквозь плотно сжатые зубы. Бренци не обернулся. Экипаж увозил меня все дальше и дальше, и с каждым новым поворотом обратная дорога становилась все более и более длинной, невозможно далекой. В прошлый раз я едва добралась до третьего холма. Лорду хватило нескольких десятков минут, чтобы настичь меня. Как далеко мы уехали на этот раз? Нечеловеческим усилием я подняла свое тело с сиденья, выпрямилась, наклонилась к водителю. И на мгновение застыла. Стало страшно. Я не хотела его убивать. Я не хотела никому причинять вреда. Но где-то далеко в поместье сейчас умирал лорд Кастанелло, и нить его пульса становилась все более рваной и нечеткой. Обеими руками я вцепилась в плечо Бренци. – Остановитесь, – простонала я, вкладывая в эту мысль всю свою решимость, все отчаянное желание вернуться в поместье и успеть, успеть спасти лорда. – Остановитесь! Зачем вы это делаете? Руджеро чуть повернул голову. Брезгливая гримаса исказила его лицо. Он дернулся, пытаясь вырваться из моей хватки. Экипаж вильнул в сторону, и меня почти выбросило вперед между двумя передними сиденьями. Связанные руки повело, и я инстинктивно ухватилась за Бренци. Мои пальцы сомкнулись на его открытой шее, не защищенной воротником плаща. Последним, что я увидела, были массивные часы, охватывавшие запястье водителя. Секундная стрелка дернулась раз, другой – и застыла. * * * Чужие эмоции в один миг захлестнули меня, окружили, впились в каждую клеточку моего существа холодными иглами. Я словно провалилась под лед, в одну особенно злую зиму затянувший полумесяц залива, и плотная корка сомкнулась над головой, отсекая путь к спасению. Горькая вода забила рот и нос, легкие горели от невозможности сделать вдох. Набатом стучало сердце. Бом. Бом. Бом. Тело налилось тяжестью, каждое движение давалось с трудом. Силы утекали, словно вода из разбитого сосуда. Перед глазами становилось все темнее, будто я погружалась глубже и глубже. На самое дно. Растворяясь. Теряя себя. Бом. Бом. «Зачем? Зачем?» – пульсировало в голове. Мой последний вопрос. Бом. И море откликнулось. Меня подхватило подводным течением, закручивая, ударяя о толстую ледяную корку. Застывшие болезненно-четкие образы фонили чувствами – темными, чужими и злыми. Неясные, смутные, эти видения проникали под кожу, против воли возникали в сознании болезненными вспышками. Калейдоскоп цветов, смазанные в движении пятна, далекий гул голосов – пестрый карнавал, беззаботная жизнь, кажущаяся ослепительно-яркой, если смотреть на нее из густой непроницаемой тени, черной, словно зависть и несправедливая обида. Как свет богатых залов рядом с темным углом закопченной кухни. Умопомрачительные запахи, от которых рот наполнялся густой вязкой слюной, ароматы блюд – роскошь, которую жизнь никогда не предоставит мне шанса отведать. И следом – пьянящее чувство триумфа, оттененное остротой опасности. Так яд тонкой маслянистой пленкой растекается по только что приготовленному бульону. Скрип колес черных закрытых карет, вереницей растянувшихся где-то далеко внизу, заглушал бешеный стук сердца. Незамутненно-чистый восторг пьянил. Жизнь обретала смысл – месть казалась такой же сладкой, как и недоступные заморские кушанья. …Искаженные временем, растянутые слова: – Далеко пойдешь, мальчик. Надо только правильно выбирать друзей. Хочешь, я буду твоим другом? Облаченная в темный дорогой костюм фигура, пальцы унизаны перстнями, светящимися насыщенно алым. Предложение, от которого невозможно отказаться, которое жаждешь принять. Течение становилось сильнее, обретало направление. Оно тащило меня вперед, словно беспомощную щепку, разбрасывало вокруг смертоносные щупальца видений. Белоснежные страницы дорогих книг, пропитанные ядом, от прикосновения к которым кожа покрывалась язвами. Облачко мутной взвеси, растворившееся за толстым стеклом колбы с зельем. Легкий дымок с ноткой горечи, замаскированный запахом духов. Множество способов испортить, изменить, уничтожить. Убить. Ненависть обволакивала, сдавливала, погружая меня все глубже. И в этой черной беспросветной пучине тонким лучиком, неизвестно как пробившимся сквозь толщу воды, сверкнула мимолетная улыбка. Леди Элейна Себастьяни. Ее тоже следовало бы ненавидеть. Ненавидеть сильнее и яростнее всех прочих – за идеальную внешность, за положение, ставившее ее почти на одну ступень с королевской семьей, за неизменное дружелюбие, которым она равно одаривала представителей любого сословия. До дрожи в пальцах, до впервые испорченного зелья хотелось поймать ее на лжи, ухватить тень брезгливой гримасы, раздраженный выдох, недовольный прищур. Хотелось разоблачить ее, содрать наносной ворох оберток из этих милых улыбок, легких касаний, дорогих тканей и пряных духов. Обнажить ее суть, которая должна была – обязана была! – оказаться столь же гнилой, как у прочих. Познать ее настоящую. Сделать своей. Это не было похоже на любовь. Одержимость, жажда, темная страсть. Свет, пронзивший ледяную воду, не грел – обжигал. Поток бурлил, вскипал мутной пеной закручивавшего бурного водоворота, тянул в глубину. И сияние вокруг становилось все болезненнее, все нестерпимее. В тот день под приветственные крики толпы и перезвон колоколов на Ратушной площади все оборвалось. Леди Элейна Кастанелло.