– Да. За других, Гриш. – Каждый. Каждый… Каждый… Каждый, но не я! – вскочил он с места и, распахнув руки в сторону, закричал, что было «камней» на душе. – Можешь покричать, Гриш, если хочешь, но все знают. – Что знают? – обернулся Листов к сидящему на ступеньках Живенко. – Нет, не знают! Не могут знать! – Знают. Знают, что ты убежал от чумов, оставив там своих родных. Маму и сестру. Знают, Гриш, знают. Можешь винить себя, но у каждого свои слабости. Бог сделал так, что не все могут терпеть «своё», положенное. Можешь винить Бога, если хочешь. Он создал этот мир… Но лучше сядь и подумай, как лучше победить чумов. – больше было сказать нельзя, больше – просто не выдержать самому. Гриша подошёл обратно и сел, нет не сел, а, скорее, плюхнулся на лестницу. – Ты подумай о будущем. – продолжил Миша. – Вот, когда мы победим чумов, как всё будет… Опять Восток-Запад? Да, думаю так… Земля хранит в себе все мысли, весь дух. Ещё по Геродоту характер народов, их менталитет определялся местностью, землёй, на которой они жили… О, знаешь, как всё это различается! Казалось, ничто не выводило Гришу из его состояния: сидел с упадшими глазами. – Вот я тут газет почитал старых. Они там, Гриш, за тем углом, целыми стопками валяются… Так вот, там всё… – Нет, товарищ капитан. – не смотря на командира, сказал Гриша. – Не понять Вам меня… Я ж ведь из-за всех стараюсь помогать им. Стараюсь… А не знаю, даже, есть ли в этом толк… Просто стараюсь и всё. Миша не до конца понял, что это за тирада, и как следует её понимать. Он лишь видел сейчас рядом с собой человека, который потерялся во всех своих мыслях, и который, видимо, даже не понимает, как ему выйти из этого штопора. Если вообще понимает, что где-то должна быть такая возможность. И всё это в тот момент, когда Мише рядом так нужны верные люди. В такой момент, когда они оказались в штрафниках, с переделом власти во всём Отряде 14 и в такой момент, когда ему просто запрещено облажаться в личной жизни. – Нет. – подумал Миша. – Может, у меня есть такие расхлябанные подчинённые, но сам ещё в бараний рог сверну все проблемы… Уж если не ради себя, то ради Наташи… Маша Небольшой деревянный домик. Просторные поля. Тихая речка. Маша у колодца, одна, но не такая печальная как раньше. Она долго смотрела на дно, на волны, бьющиеся о стенки воду и всё время видела своего любимого. Так они уже четыре часа глядели друг на друга. За то время, что Маша жила в этом доме, её живот почти не вырос, но ребёнок… Ребёнок… То, что он там есть, что он расчёт и уже так скоро появится на свет… Это так прекрасно… Маша снова задумалась над этим словом. В последнее время ничего по дому делать ей не давали, и оставалось только читать да любоваться природой. А, в целом, и то, и другое. Пастернак, Есенин, Пушкин… леса, озёра, реки, поля, цветы – всё это красиво. Да, именно, красиво… И музыка, и живопись, и скульптура – красиво. И поют, и рисуют, и пишут не хорошо, а красиво. И расцветают поля и цветы и ветер свищет в степи, и Солнце дышит огнём, и Небо плывёт вдалеке – всё это только красиво, и никак по-другому. Маша поняла это, когда смотрела на Небо, на Небо, высившееся над ней. Облака, серые и голубые. Они такой формы, которую представляет сознание и не проецирует ум, такое можно только увидеть, и только над собой… Может, в этом и есть суть Неба. Напоминать людям о красоте, когда они ничего больше не видят… Были войны, были полководцы. Выиграл этот полководец сотню битв, разрушил сотню городов и взглянул на него, Небо. Онон не стало ниже, не стало покорней, а осталось всё столь же красивым и добрым, сколько крови ни видела пролитой, сколько жизней не видела загубленных… И остановился этот полководец, сказал: «Нет смысла в наших войнах. Нет смысла в наших тёмных сердцах, что покоряли мир, убивая всех. По покорны сами Земле, потому что мы её дети». – Может, так и не было никогда – подумала Маша, подняв голову вверх, лицом к Небу, – но оно прекрасно… Может, они не проводили десятки лет в шахте и привыкли к Нему… Всё равно это не уменьшает его красоты. Это не пища, которой можно наесться, это бесконечно, как любовь. Она вспомнила свою аналогию: любовь и искусство. И правда, это так похоже… Почему нравятся стихи Есенина? Не знаю, просто нравятся… Почему любишь кого-то? Не знаю, просто люблю… И как объединяет это красота. Нравится, потому что красиво. Любишь, потому что красиво… И это красиво где-то внутри и только для себя. Мне нравится, а ему нет. Я люблю его, а другие нет. После этих слов Маше дышалось легче. Как Солнце дышит огнём, так и мы дышим красотой, в любви и в искусстве… И не совсем прав был Достоевский, когда говорил, что «красота спасёт мир». Это не так. Она уже это делает, уже «спасает мир». И пусть даже не останавливала кровавых полководцев, на питала жизнью умы людей. Чтобы они видели красоту, чтобы они останавливали своих полководцев, чтобы было кому любоваться Небом. «Это гром вдали прогремел, И опять кругом всё спокойно… Всё лежит в тишине ночной» Кто-то пел её эту песню давным-давно. А так разговаривала с нами Природа, вся вместе, вся добрая наша Земля. Показывает, что она над нами, что она выше нас. Что она любит нас… Иначе она не была бы такой красивой, такой ласковой к нам. И мы пьём её воду, едим её пищу, дышим её воздухом, греемся её огнём. И не можем прожить без неё, как и она не может прожить без своих детей. И любим мы её такой, какой видели при рождении. То место становится родным. Земля ведь большая и разная. И в ней начало души. Дома так красиво. Как искусство. Как Любовь. Красиво. Маша думала об этом слове из-за ребёнка. Вот он родится совсем скоро. Ребёнок её и мужа. И он так будет похож на любимого. И он станет ближе, хотя бы на шаг. И появится кто-то, из-за кого можно жить… Паук – Префект Комната №113 циркуляра 18Б. Дмитрий передал Принхру, что там его будут ждать те, кто заинтересован эсчекистами не меньше его. Он сказал, что это церковь. Всё темно, и пахнет человеком. Захлопнулась дверь и чум замер. На месте. Чтобы слушать того, кто зайдёт после него. Ровно через два часа. Ему казалось достаточным этого времени, чтобы быть здесь раньше того, кто хочешь его подставить. Именно так он думал: «Кто станет передавать такие вещи через людей? Либо люди, но это им незачем, либо тот, кому больше здесь не на кого положиться. А это СЧК». Даже людей он ненавидел меньше эсчекистов. Тех он просто считал скотом, приносящим пользу. Но эсчекист даже не находил себе слова. Расстреливают и своих и чужих. А людям вон устроили «особые условия». Теперь хотят и его поймать, обвинить в какой-нибудь ерунде и отправить в лагерь. Чумной лагерь, охраняемый теми же самими эсчекистами. А сейчас есть возможность подловить одного такого. Поговорить с ним, поиграть и убить. За этим он пришёл сюда – убить… Острый как край Земли. Стальной как префект. Опасный как яд. Нож лезвием лёг на его горло. Рукоять с рукой не виднелась, как и стоящий сзади. Принхр заледенел. – Ши узы ка са-да (Полагаю, мы достаточно подождали?) – шёпотом сказал Тихомиров на чумном языке. – Сок туве? (Кто Вы?) – спросил чум. Убивать уже не хотелось, хотелось не быть дураком в следующий раз. – Ку Тобим (Служба Чёрного Камня) – Дох тим туве (Что Вы хотите?) – Шак тим шиной вик. Косба. Штур… Чвой тих тущ? (Я хочу убить тебя. Не могу. Нужен… Окажешь нам услугу) – это не звучало как вопрос, будто и выбор-то невозможен. Один раз сделать и уйти – вот, как он думал. – Щух (Да) – Вик жа зхир вак ду Кожах и зама Торквесзим. (Ты должен узнать, что здесь может интересовать Церковь и особенно Инквизицию) – Торквесзим? (Инквизицию?) Лезвие сдвинулось с места, поранив чума. – Иту за ба (Можешь остаться здесь) – Щун. Шак три-ду (Нет. Я сделаю это) – Та туби такон. Лэя шрок (Приходи сюда ровно через месяц. Оставишь записку) Прошла секунда. – Бу жуша? (Всё понятно?) – Щух (Да) – Точ (Хорошо) – шепнул Тихомирова и стукнул ему в спину, что было сил. Чум повалился на пол, потеряв сознание. *** Кабинет Префекта. Даже просто смотреть на него уже было не так легко без какого-то разрешения. И так подумал Тихомирова. Что уж об этом думали другие – можно было только догадываться. Префект излучал силу и целеустремлённость одним своим взглядом. Один его взгляд, видимо, способен был проломить дыру в бетонной стене. И этим взглядом сейчас он смотрел на свои бумаги. В них что-то было, что нельзя было знать никому, но этим чем-то он собирался сейчас поделиться. – Присаживайся. – сказал Гора. – Нам тут долго сидеть. Тихомиров присел и сделал некое волевое усилие, чтобы не смотреть на то, что лежит на столе. – На, взгляни на это. – Гора протянул несколько бумаг. – Документ от Шинхра. Большинство было на чумном языке, но попадались и на русском. Как, например, эта копия доклада от позывного «Койот» в СЧК: «Секретно. Рапорт о поддержке имперской армии возле города Кременчуг.