— Когда мне пойти с ним на свидание? У меня такое чувство, что я могу разобраться с ним за одну ночь. Я смотрю на нее так, словно она сошла с ума. — Меньше недели назад ты проповедовала о восстановлении отношений между мной и Гриффом, а теперь ты сосешься с ним и хочешь помочь мне с ним разобраться. — Как только я поняла, что тебя никогда не будет волновать ничего, кроме бизнеса, у меня не осталось вариантов. Либо я продолжу навязывать себе то, на что ты клал большущий болт, либо я сдержу свое слово. Хочешь разрушить собственную семью? Тебе самому придется жить с последствиями. Почему я вообще тебя останавливаю? Ты говоришь, что Грифф бросил своих близких, сейчас не заботится о сыне, которого даже никогда не видел. Не мне судить, но вы оба получаете то, что заслуживаете. Когда ты предложил мне свою идею, я еще наивно полагала, что во всех людях есть что-то хорошее, что все люди в глубине души способны любить. Да, даже ты. Я была уверена, что все, что тебе нужно, это обрести свое счастье. А я просто должна была показать тебе к нему дорогу. Но почти каждый выбор, который ты делал с тех пор, как мы познакомились, был эгоистичным. Я вздрагиваю. Она права. — Кили… — Нет. Это благодаря тебе мы сейчас там, где мы есть, поэтому просто слушай. Ты даже не знаешь, что такое любовь. И не имеешь ни малейшего представления о том, что такое быть счастливым. Хочешь знать, почему я вдруг изменила решение и согласилась на план? Я просто хочу покончить с этим и перейти к менее токсичной ситуации. В четверг Грифф презентует свой проект. Так Бритта сказала прошлой ночью? — Да, но… — Нет никаких но. У меня не так много времени, но, раз уж ты готов пожертвовать всем ради победы, я не буду расстраиваться из-за двух ужасно загруженных дней, которые проведу, очаровывая твоего брата. Грифф достаточно привлекательный. К тому времени, когда в пятницу ты будешь презентовать свой план Джорджу Стоу, он будет совершенно не в фокусе. И твой путь будет расчищен. Я мчусь через комнату, разрываясь между желанием в ярости ударить по стене и прижаться к Кили, словно рыдающий мальчик, не отпуская ее до тех пор, пока она не поклянется, что никогда меня не отпустит. — Нет. Нет! Блять, нет! Ты клялась, что не будешь с ним спать, что я не смогу тебя заставить. Ты не хотела быть шлюхой, и я уважал это. — Ты согласился на это только потому, что я настояла. Но это мое тело и моя жизнь. Это просто секс, — она пожимает плечами. — Ничего особенного. Я хватаю ее за плечи и смотрю ей в глаза. — Это не «ничего особенного». Это, блять, очень особенно. Ты не будешь встречаться с ним. И не прикоснешься к нему. Она наклоняет голову, поднимает бровь. Где-то в глубине моего мозга я знаю, что это предупреждающие сигналы. Я пытаюсь успокоиться, обуздать свои гнев и страх. За этим всем прячется логика, отчаянно пытающаяся вновь о себе заявить. Но от осознания, что Кили, возможно, права, мои эмоции берут верх надо мной. — Почему? — мягко спрашивает она. Я так привык к оживленной Кили, той, которая дразнит и умасливает, пытаясь заставить меня увидеть лучшее в любой ситуации. Эта женщина делает меня лучше, успокаивает, уравновешивает. Я так привязался к ней, что думаю… да, может, вся эта любовь — не сумасшедшая мистификация. Но сейчас Кили хладнокровна, почти расчетлива. Она готова разорвать наши отношения. Блять. Именно так она себя чувствовала, когда прошлой ночью услышала, как я отказался от нее ради своих амбиций. Неважной. Растерянной. Разбитой. — Почему, Максон? — настаивает она. — Почему я не должна отвлекать своего брата? Потому что я люблю тебя. Это осознание вихрем проносится в моей голове, разгоняя кровь по венам. Оно обволакивает мое бьющееся сердце. Она думает, я не знаю, что такое любовь, но внезапно я все понял. Абсолютно. Полностью. Я убью за эту женщину. Умру за нее. Сделаю все ради ее улыбки. Я не могу жить без нее. Я не могу ее отпустить. Я не могу отдать ее Гриффу. — Я… я… — сказать ей? Поверит ли она мне? Могу ли я предоставить ей такую власть надо мной? А если ей будет все равно? Слишком много вопросов. Пока я пытаюсь с ними разобраться (что трудно сделать, когда у тебя кружится голова, ты в шоке и борешься с тем, что Кили Кент изменила тебя полностью), кто-то стучит в мою дверь. Это не вежливый стук, а невербальное требование, чтобы я немедленно открыл. Черт подери, это самое неудачное время. — Кто это, черт возьми? — рычу я себе под нос. Ко мне никто никогда не приходит, кроме Бритты и Роба. У меня нет других друзей. Если подумать, мне не с кем поговорить. Кроме Кили. Я собираюсь проигнорировать незваного гостя. Если я не открою, мои сотрудники решат, что меня здесь нет или что я занят. Если это адвокат или торговец религией, они скоро уйдут. На всех остальных мне наплевать. Эта красивая рыжеволосая девушка передо мной определенно занимает первое место в моем списке людей, на которых мне никогда не будет плевать — во всех смыслах. Но тот, кто снаружи, явно настойчивый осел, потому что стук в мою дверь не просто возобновляется, а становится сильнее, чем раньше. — Кем бы ты ни был, иди к черту, — кричу я. Я сосредотачиваюсь на самом важном человеке в моем мире. — Открывай, соплежуй. Я привел тебя в этот мир и заплатил за твое слишком дорогое образование. Я проделал долгий путь. Прояви ко мне чуточку чёртовой вежливости и впусти. Я бы узнал этот голос из тысячи. Кили таращится на дверь. Ужас наполняет мой живот, прежде чем он опускается на пальцы ног в тошнотворном порыве. — Это… — она хмурится, как будто не может поверить в то, что слышит. Она вот-вот увидит меня в моем самом худшем состоянии. Кили ни за что не полюбит меня после этого. И я ни хрена не могу сделать, кроме как смотреть, как мне приходит конец. — Да, — гребаный сукин сын. — Это мой отец. Выругавшись, я отстраняюсь от Кили. — Это будет ужасно. Иди в свою комнату и закрой дверь. Отец без предупреждения приехал из Сан-Диего, ничего хорошего ждать не стоит. Она делает паузу, пока я жду, что она уйдет в спальню. В конце концов, отец уже показал, как мы обычно разговариваем. К моему удивлению, она качает головой. — Я могу быть сильно зла на тебя сейчас, но тебе нужен друг. Она права, и что-то мягкое снова дергается в моей груди, как будто тянется к ней. Я бы хотел, чтобы она держала меня за руку, пока папа, просто будучи самим собой, сводит меня с ума. Но моя потребность защитить Кили сильнее. Я уже догадываюсь, как пойдет ее общение с моим отцом, и хочу уберечь ее. — Будет лучше, если вы так и не познакомитесь. Пожалуйста. Я перебираю миллионы причин, почему ей стоит уйти, но отец снова начинает колотить в дверь. У меня нет времени рассказывать ей про наши с отцом сложные взаимоотношения. Они складывались десятилетиями, и, даже если она увидит каждый момент в реальном времени или поговорит с ним хоть десять секунд, все равно не сможет понять. Кили выглядит так, словно собирается сопротивляться, и я беру ее за руки. — Пожалуйста. Обещаю, я справлюсь. За всю жизнь я стал профессионалом в этом. Если он меня разозлит, я приду к тебе после. С отцом лучше говорить наедине. Если рядом будешь ты, он поведет себя как еще больший мудак. Иди. Когда я подталкиваю ее к гостевой спальне, она немного упирается, но в конце концов кивает. — Я здесь, если буду нужна тебе. Я киваю ей, а затем, когда она благополучно укрылась в своей комнате, иду к входной двери. Страх роет дыру в моем желудке, пока я поворачиваю замок. Я не видел отца более трех лет. Черт, я почти не разговаривал с ним. Но он приехал из Сан-Диего под влиянием момента и настаивает на встрече со мной. Каждое мгновение, проведенное снаружи, раздражает его все больше. Зная, что у меня больше нет времени, я распахиваю дверь и отступаю назад, чтобы впустить его. Черт, он постарел. До того, как он покинул Мауи, его волосы были тронуты сединой, теперь же они полностью серебристые, даже борода. Только начало февраля, а у него летний загар — видимо, отец продолжает ходить в солярий. Как и всегда, он держит себя в форме, но плечи слегка опущены, а подбородок уже не такой твердый, как раньше. Теперь он носит очки — слабость, которой, как я думал, он никогда не преклонится. В этом году ему исполнится шестьдесят два, так что, наверное, мне не стоит удивляться тому, что время изменило его. Он больше не кажется непобедимым. Когда я был ребенком, отец всегда был для меня больше, чем жизнь, и вдруг увидеть, как он превратился в старика, стало шоком. — Привет, пап, — наконец выдавливаю я. Он хмуро смотрит на меня — ничего нового — и врывается внутрь, волоча за собой огромный чемодан на колесиках. Его набитый портфель болтается в одной большой руке. — Ты долго не открывал. Ты че, дрочил? — Нет. Как будто тебя ебет. Добро пожаловать. Твой неожиданный визит как-то связан с маминым уходом? — Твоя мать — неблагодарная сука, — фыркает он и плюхается на диван. — Я кормил, одевал и содержал ее тридцать пять лет. Я купил ей роскошный дом, возил ее в дорогущие путешествия по всему миру, дарил все дизайнерское. У нее было всего две обязанности. Две. Первая — устраивать хорошие вечеринки, но с этим она никогда не справлялась без повара. Вторая — дать мне красивую семью как с рождественских корпоративных открыток. Ты и Грифф были именно тем, что мне нужно, но она и тут облажалась, и залетела в третий раз. Мне хочется добавить, что для зачатия нужны двое, но он явно думает, что ответственность за предохранение лежит исключительно на моей матери, даже не вспоминая о том, что он одновременно и инициатор секса, и тот, у кого есть сперма. Конченный. Он ни капельки не изменился. — Но ладно. Без разницы, — отец вскидывает руку в воздух. — Харлоу была милым ребенком. Ее блядская свадьба обойдется мне в целое состояние. Но Линда не смогла даже вырастить вас, детишки, пока я работал на износ. Постоянно требовала моего участия или того, чтобы я вас исправлял. Это же, блять, невыносимо сложно — сменить несколько подгузников и отвезти кого-нибудь на тренировку по футболу? Отец с отвращением усмехается. Я не могу понять, почему я удивлен. Он никогда не скрывал, что не хочет иметь с нами ничего общего. Игра в примерного семьянина сделала ему хорошую репутацию, когда это дерьмо имело значение. И в своей работе он хорош. Даже великолепен. Это логично, учитывая, что он трудоголик. У него нет друзей, он не ценит свою семью. С каждым годом он становился все более циничным и озлобленным. Я терпеть его не могу. Даже сейчас, когда я повзрослел и вижу, что он первоклассный мудак, когда я понимаю, что не должен позволять ему расстраивать меня, тот факт, что я был для него не более, чем лицом на рождественской карточке, отправленной коллегам раз в год, глубоко меня ранит. Может, я просто слишком эмоционален из— за поцелуя Кили и Гриффа. Сердце истекает кровью от одной только этой мысли. Я не хочу разбираться сейчас еще и с отцом. — Ты что, стал немым? — шипит мой отец, затем проводит рукой по волосам. — Господи, я дал тебе хорошие гены, почему ты ими не пользуешься? Твоя мать была королевой красоты с парой извилин. Я миллиардер, который сделал себя сам. В чем твоя проблема? — Сегодня был долгий день. И я не ждал тебя в гости, — я отвечаю. — Так значит мама никогда не была такой, как тебе надо, и… что еще? — Она бросила меня. Меня. Вы, блять, угараете? Чего этой суке не хватало? Тридцать пять моих лучших лет, целое состояние… — Ей не хватало любви, — вмешался я, смутно осознавая, что говорю как Кили. Затем я сглатываю, потому что знаю, что папа не поймет ни слова из того, что я только что сказал. Запахло жареным. — Оу, вы посмотрите на него. Я знал, что не должен был оставлять тебя здесь, когда уезжал в Сан-Диего. Судя по всему, ты отрастил себе вагину. Ты же знаешь, любовь — это дерьмо с поздравительных открыток. Да, я знаю, чем для него является вся моя жизнь. — И Линда это знает. Любовь никогда ничего не значила. Это ставит меня в тупик. Думаю, меня не должно удивлять, что он отнесся к браку как к деловому соглашению. Но почему-то удивляет.