– Что опять? – Она скрестила на груди покрытые шрамами руки. В Забвении ее царственные одежды не струились и не развевались, как в тронном зале, а свисали с плеч наподобие сброшенной чешуи. «Мне нужен свет. Мне нужно напомнить себе, что я могу видеть и слышать. Напомнить, что я человек». Но я не настолько глупа, чтобы озвучивать эти мысли. – Мне нужен гипс. – Нужды в нем особой не было, но он пригодится для слепка, который я намеревалась сделать… И мне хотелось ее увидеть. Увидеть хоть что-то. Ее свет принадлежал Сайону, так что в некотором извращенном смысле каждый раз, когда она освещала тьму, со мной был он. – Гипс бывает разный… Луна исчезла, и я рухнула во всепоглощающую тьму, досадуя, что не вышло задержать ее дольше. Позже появился гипс. Я работала. Ничего не получалось. Я продолжала работать. Опять провал. Работа. Провал. Я вцепилась пальцами в корону и чуть не сорвала ее с головы. – Я вообще-то тут воюю, – сказала Луна, прибыв в следующий раз. В руках у нее было нечто вроде мерцающей дубинки. Она не выглядела сердитой, скорее просто раздраженной. Я не торопилась с ответом, впитывая ее свет, позволяя глазам привыкнуть к нему, вспомнить, для чего они созданы. В ожидании она оперлась на одну ногу и положила руку на бедро, но не стала ругать меня за нерасторопность. Возможно, понимала, что я наслаждаюсь ее сиянием, или ей просто нравилось, когда на нее обращают внимание. Наконец, немного придя в себя, я сказала: – Мне нужно потрогать твое лицо. Луна отпрянула, едва не выронив дубинку. В этот момент она походила на девочку-подростка, маленькую и уязвимую. Однако иллюзия невинности быстро развеялась, сменившись подозрительным прищуром. – Зачем это? Я указала на глину и гипс. – Приходится работать в темноте. Я не могу пользоваться глазами, только руками. Мне нужно узнать твое лицо на ощупь. Ее брови опустились еще ниже. Повернув голову, она провела пальцем по самому большому из шрамов на лбу, а спохватившись, отдернула руку. – Или дай мне свет. – Для этого, вероятно, потребуется вытащить меня из Забвения, так что я не возлагала на этот вариант никаких надежд. Она дернулась. Замешкалась. Я не возражала – чем дольше она тянет, тем дольше я наслаждаюсь ее светом. Я перевела взгляд на свои творения и увидела их недостатки. Со своим талантом я бы уже закончила. Работать в одиночестве и темноте и так было испытанием, но, по крайней мере, в пальцах была бы ловкость, а в сердце – уверенность. В голове всплыл Сайон, как он часто делал, но я его прогнала. Во-первых, потому что сейчас воспоминания о нем только вызывали отчаяние. Во-вторых, я боялась, что враг угадает мои мысли и начнет надо мной глумиться. Я чуть было не спросила ее о войне, однако, когда вновь на нее взглянула, она вся съежилась, как ребенок, и… мне стало ее жаль. Я презирала себя за иные чувства к ней, помимо ненависти, тем не менее в груди щемило от сострадания. Сжав губы в тонкую полоску, я подошла к ней. Она отпрянула, испугавшись прикосновения, но я не пыталась ничего сделать. – У меня тоже есть шрамы, – прошептала я, положив руку на живот. – Их видят божки, так что, полагаю, и ты тоже. Ее темные глаза метнулись к моему животу. – Было ужасно больно. – Я говорила нежно, осторожно, словно обращалась к птице, которая может испугаться и упорхнуть. – Они все еще побаливают. Медленно, крайне медленно ее глаза поднялись к моим. На мгновение я увидела заключенную в ее покрытом шрамами теле бессмертную душу. Увидела скрытую глубоко внутри уязвимость и печаль. Я увидела человека. Затем она моргнула, и все исчезло, сменившись тьмой, еще более плотной, чем та, что нас окружала. – Пытаешься мне посочувствовать, смертная? – проговорила она хрипло и резко. – Твоя жизнь меньше, чем вздох, по сравнению с моей. Твоя боль – ничто. Я промолчала. Издав низкое горловое рычание, Луна отвела взгляд. Замешкалась. – Ладно! – наконец сдалась она. Возможно, ее мысли обратились к договору – она согласилась снабдить меня необходимыми материалами, а что было более необходимым для портрета, чем ее лицо? Или, возможно, мне удалось до нее достучаться. – Трогай, только живее. На дрожащих ногах я преодолела разделявшее нас расстояние. Она стояла неподвижно, выжидая, но не смотрела мне в глаза. Я закрыла свои, поскольку именно так мне предстояло работать. Опасливо ощупала ее волосы и линию роста волос, широкий лоб, надбровные дуги, веки, нос, щеки, губы, челюсть и подбородок. Пальцы быстро проскочили мимо самых больших шрамов. Я боялась ее разозлить. Закончив, я поблагодарила Луну, отчего она вновь взглянула на меня с подозрением. А затем исчезла, и вернулась тьма. Я еще не раз звала Луну, когда забывала форму ее подбородка, высоту лба или толщину шеи. Я звала ее, даже когда знала, что передала черту правильно. Не только чтобы перепроверить, но и потому, что на краю сознания начало опасно маячить безумие, и сдерживала его лишь Луна. Ее голос, компания, свет. Порой она приходила не сразу – в конце концов, она вела войну. Но появлялась всегда. Всегда с недовольством и претензиями, однако с каждым разом они звучали все менее искренне. Я вспомнила маму. Ее нежные речи. Кроткую душу. И как бы мне ни было больно, я вспомнила Сайона. Его спокойствие, уравновешенность. Я попыталась перенять эти качества, чтобы смягчить свою резкость и приглушить злобу. – Ты выглядишь усталой, – заметила я однажды, осматривая руки Луны, которые, впрочем, не собиралась воссоздавать. В годы ученичества, помимо лица, сложнее всего было изображать именно руки. Она нахмурилась. – Конечно, я устала. Я кивнула, не встречаясь с ней взглядом. – Как долго ты с ним сражаешься? Ее пальцы напряглись. – Я сражаюсь гораздо дольше, чем способен вспомнить твой народ. Все, что у меня есть, я отвоевала с боем. Ослабив хватку, я взглянула на нее. – Разве тебе этого не достаточно? – Нет, – ответила она. Мгновенно и уверенно. А затем добавила, так тихо, будто и не мне вовсе: – Ничего никогда не будет достаточно. – Поживее! – рявкнула Луна. Я не слышала в ее голосе такой злобы уже… очень давно. Я быстро заморгала, привыкая к внезапно появившемуся в бесконечной тьме серебристому свету. Я запнулась о гипсовую форму, и она разбилась вдребезги. Сердце упало в пятки, пока я не осознала, что сломала одну из неудачных работ. У меня не было времени ее поднять, чтобы рассмотреть и определить ошибки. Луна никогда не позволяла использовать свой свет для работы. – Что случилось? – спросила я, щурясь. Она ядовито усмехнулась. – Одна назойливая смертная возомнила, будто я обязана выполнять все ее прихоти. – Она вытянулась, как струна, и прошипела, чтобы я приступала к работе. Мои прикосновения были весьма интимными. Полагаю, она привыкла к ним, поскольку даже не вздрогнула, когда я провела большими пальцами по ее скулам, по глубокой борозде, появившейся в результате очередной древней войны. – Ты… проигрываешь? – прошептала я. Луна что-то прорычала. Ей не нравилось, когда я совала нос в ее дела. Помолчала несколько минут. И сказала: – Сегодня я потеряла хорошего солдата. – Ее голос стал хриплым, затем громким, будто она проталкивала слова сквозь эмоции. – Очень… важного для меня.