И Сайон… Ох, Сайон! Он будет меня искать и не найдет. Я сняла его кольцо. Разбила его надежды так же, как разбила свои. Вот только он не может избавиться от страданий, просто сняв корону. Я рыдала. О, как же я рыдала! Выла, как сумасшедшая, визжала, как демон, металась, как дикий зверь. Вновь и вновь, пока совсем не обессилела. Однако отдых ничем не отличался от бодрствования. В этом жутком месте меня не находили даже сны. Позже… Невозможно было определить, сколько прошло времени. Позже я обдумала условия договора. Вспомнила все прочитанное в нем. Луна была обязана предоставить мне инструменты и не могла причинить физического вреда, но работа… ей должен понравиться результат. Даже если мой талант вернется и усилится, как создать что-то в кромешной тьме? А если получится, то что мешает Луне назвать непригодным даже самое прекрасное творение? Ее ничего не связывало. Она будет держать меня здесь до тех пор, пока я по-настоящему не потеряю рассудок и не покончу с собой. Неужели в моей жизни нет пути, который не ведет к страданиям? Мой траур превратился в порочный круг печали, отрицания, гнева, оцепенения. Я проходила по этим стадиям вновь и вновь, и последняя усиливалась каждый раз, пока я не стала такой же бесчувственной и безжизненной, как те статуи в каньонах Лосоко. Однако. Забвение не могло забрать у меня воспоминания. Мысль о статуях напомнила о моих статуях – о тех, которые я создала в Элджероне, которые создала для заказчиков, для себя – все от последней и до самой первой. Я подумала о руках моих наставников, о влажности глины, об ощущении того, как по ней скользит стек. Я вспоминала, и пальцы подергивались, пытаясь повторить то, что происходило перед моим мысленным взором. Я подумала о картинах. О той ночи, когда напала на холст в своей спальне, разрубив цепи Сайона единственным известным мне способом. Я вспоминала нежнейшие портреты, написанные тончайшими кистями – образы, которые могли поместиться в медальон или карманные часы, – затем великолепные фрески, покрывающие целые стены, целые потолки. Я вспомнила слои красок и их смешение, пастозные мазки и лессировки. Однако воспоминаний было недостаточно, чтобы восстановить утерянное. Тем не менее они рассеяли тьму и позволили сознанию хоть за что-то уцепиться. Позволили мне найти себя. Луна была обязана соблюдать договор, как бы ни искажала условия, поэтому наконец, позже, я ее позвала. Когда она появилась, свечение под ее кожей, прежде казавшееся мне мягким, превратилось в сияющие лучи, которые вызвали резь в глазах и вынудили отвернуться. Я чересчур долго пробыла во тьме… Но, боги, как же восхитительно вновь видеть! – Мне нужны материалы, – сказала я, слишком подавленная горем, чтобы соблюдать вежливость. – Мне нужен альбом для рисования и набор карандашей. Несколько свечей и спичек… Луна хихикнула. – Неужели ты так ничего и не поняла, Айя Рожанская? Здесь может существовать только небесный свет. Я сердито посмотрела на нее. – Тогда приведи мне божка, который сияет так же, как ты. Ее стройное тело сотрясалось от смеха. – Моих созданий нельзя считать «материалами». Они не инструменты для творчества. А значит, договор не потребует от нее исполнить это требование. Я стиснула челюсть. Она была мне ненавистна. Ненавистен ее голос, жестокость, каждый уродливый шрам. И тем не менее мне не хотелось, чтобы она уходила. Душа отчаянно нуждалась в свете. И какой-либо компании. Уцелевшая во мне крупица здравого смысла подсказала: надо слепить скульптуру. Во тьме я смогу почувствовать бугорки, впадины и выступы, созданные из глины. Однако не успела я озвучить новую просьбу, Луна заговорила: – Я знаю, кто ты на самом деле. – Она пошла ко мне по пустоте, непринужденно рассекая тьму. – Я разузнала. Ты – Его любовница. Каждый мускул напрягся, превратившись в сталь. – Подумать только, смертная любовница! – Судя по звучанию ее смеха, она в самом деле считала это забавным. Или же была потрясающей актрисой. От улыбки углубились шрамы на щеках, отчего казалось, будто они достают до самого языка. Она обошла меня. – Та фермочка, на которой Его нашли мои лазутчики, она твоя. Миленькая. Надо бы ее уничтожить. Луна помолчала, самодовольно уставившись на меня. Я подавила поднимающийся во мне боевой дух, радуясь, однако, что его еще не поглотило оцепенение. Здесь я ничего не могла поделать… Но память напомнила о нашей беседе в тронном зале. О ее невольном неловком жесте. Поэтому я уставилась на шрамы, обезображивавшие ее лоб. Улыбка дрогнула, и Луна прикрыла их бледной рукой, тоже покрытой шрамами. Я встретилась с ней взглядом. – Как бы то ни было, ты обязана выполнять условия сделки. Мне понадобится глина. Много глины. Столько, сколько получится принести. – Потому что с первого раза у меня ничего не выйдет. И со второго. Мне придется учиться всему заново. – Еще набор инструментов для лепки… – А ты знаешь, – ее голос звучал чуть громче шепота, – сколько любовниц было у нашего дорогого Солнца? Ей нравилось меня перебивать. Я прикусила язык, сдерживаясь. – Множество. – Медленно вернулась улыбка, Луна опустила руку. – Богини, полубогини, божки… Он использует их, а затем избавляется, когда они ему надоедают. Они разбросаны по всем галактикам. Но больше всего ему по вкусу смертные. Мои руки сжались в кулаки. – Хватит… – Ведь с ними никаких хлопот, видишь ли. – Она начала расхаживать взад-вперед. – Он обожает звездных матерей. Коллекционирует их дюжинами, наслаждается ими и отправляет их трупы обратно на Землю… – Прекрати! – прорычала я. – Как-то оставил одну. – Луна пожала плечами. – Но в конце концов и та ему наскучила. – Она развернулась на пятках, темные глаза блеснули. – Даже я как-то спала в Его постели, хотя, должна признать, на меня он не произвел впечатления… – Захлопни свой грязный рот, ненасытная шлюха! Мне потребовалась вся выдержка, чтобы не наброситься на нее и не свернуть шею. Наш договор гарантировал мою безопасность, но не ее. Она ухмыльнулась, однако от гнева брови напряглись. – Что, задела за живое? Я позволила каждой капле испытываемого мной отвращения исказить черты лица. – Ты так легко его срамишь, тем не менее если бы не его свет, эта тьма поглотила бы и тебя. – Ногти впивались в ладони. – Вам бы не помешало держать больше смертных при вашем жалком дворе, полубогиня. Возможно, мы сумели бы научить вас убедительно лгать. Ее ухмылка исчезла, губы поджались, а в глазах сверкнули молнии. Несмотря на ее низость, ее уход меня опечалил. Я вновь погрузилась во тьму. Но Луна не вполне свободна от обязательств, ибо позже я споткнулась обо что-то и вскоре узнала глыбы глины. От их столь знакомого запаха я разрыдалась. Затем пошарила вокруг, отыскала пояс с инструментами и тут же обвязала на талии, чтобы не потерять. И принялась за работу. Я бросила в темноту глиняный шарик, но так и не услышала, как он упал. Глина прилипла к волосам, когда я уронила голову на руки и глубоко задышала, чтобы собраться. Я знала теорию. И должна была справляться хотя бы с основами. Вот только осваивала я их вовсе не в темноте, и руки были не такими неуклюжими. Даже без света я знала, что каждая моя попытка вылепить полубогиню с треском проваливалась! В груди поднималось отчаяние. Я его ненавидела. Не желала ему поддаваться, хотя оно так манило. Манило своей легкостью. Позволь я отчаянию меня охватить, в конце концов впаду в блаженное оцепенение, которое в этой жуткой клетке ближе всего к спокойствию. И я сдалась. Какое-то время безвольно плыла по течению. А позже вновь подошла к глине. Ее текстура между пальцами одновременно успокаивала и сводила с ума. Я села перед ней, поджав под себя ноги, и закрыла глаза, хотя и с открытыми видела одно и то же. Глубоко вдохнула, и… Постойте. «Если побудешь немного наедине с мыслями, – прошептала Зайзи, – то обретешь покой». – Это только доводит меня до безумия, – пожаловалась я тьме, но заставила себя расправить плечи и расслабить мышцы. Мысленно я сидела в поле и вдыхала запах потухшего костра. Меня окружал редкий лес. Над головой было васильковое небо. «Вдохни», – велела Зайзи. Я послушалась. Вдыхала до тех пор, пока не почувствовала, как воздух опускается к тазу. Я прислушалась к ее дыханию, и через некоторое время действительно услышала, словно сестра сидит рядом, по другую сторону глиняной глыбы. Я слушала, подстраивая свое дыхание под ее, позволяя сознанию и телу потихоньку расслабиться. А затем, позже, оставшись наедине со своими мыслями, я начала вспоминать то, что считала утерянным. Вспомнила мозолистую руку учителя, накрывающую мою маленькую ладошку со стеком у глины и показывающую правильное движение. Я вспомнила, как бросала массу на стол, чтобы вышел воздух. Вспомнила, как согревала ее в руках. Вспомнила слои. Я вспомнила Черепа. Прута. Вспомнила, как хитро они искажали слова и обещания, как проделали огромный путь, чтобы отведать хотя бы крупицу сущности. Делали все возможное, чтобы заполучить желаемое. Разве я когда-то не была такой же? Я вспомнила Тью. Ее неподдельную преданность мне. Ее решимость довести дело до конца, даже когда становилось трудно. Вспомнила Терета. Не только его доброту ко мне, но и его терпение. Сидя во тьме, глубоко дыша, я восхищалась терпением Терета. Он тысячи лет ждал пробуждения своей любимой и не сдавался. Я даже толику этого времени не тосковала по Сайону. И я вспомнила Иста. «Все сущее. На Матушке. Земле. Оставляет. Свой след». След. Я подняла руки и коснулась лица. Может, начать с этого? Размягчить глину и отпечатать в ней собственное лицо, а затем подправить так, чтобы оно походило на Луну? Черты ее были мельче, за исключением лба, но от этого проще оттолкнуться. А я отчаянно в этом нуждалась. Открыв глаза навстречу темноте, я погрузила руки в глину и принялась за работу. Луна появилась, обжигая мне глаза лучащимся светом.