– Нет, – взмолилась, и вновь грудь словно полоснул острый серп. – Ты был здесь. Был! – Глаза вскинулись к небесам, настолько близко к его великолепному лику, насколько возможно, прежде чем инстинктивно отпрянуть. – Ты здесь был… Неужели безумие проникает в сознание так легко? Как масло растекается по поверхности сковороды. Я упала на колени и почувствовала, как разошлась еще одна рана – под грудью. Стиснув зубы, попыталась взять под контроль дыхание, однако из груди все же вырвалось сдавленное рыдание, от которого по телу прошла волна боли. Я сунула край ладони между зубами и прикусила, пытаясь сдержаться. «Ты был тут». – Айя… Я вздрогнула. Вскинула взгляд. Он был тут – в нескольких шагах от меня, парил над самой землей, не такой сияющий, каким казался при последней встрече. Словно присутствовал не полностью. Как некий призрак, проекция. Я попыталась подняться, но по спине прокатилась волна чудовищной боли, вызывающей тошноту, и я рухнула наземь. – Прошу, не надо… – Его голос был тихим, напряженным, он отражал отчаяние, пылающее во мне, подобно лихорадке. Он протянул ко мне руку, но почти сразу опустил. Именно эта рука оставила мне ожоги, хоть и ненарочно. – Зря я пришел. – И повторил, тише: – Зря. Словно в подтверждение его слов раздался слабый раскат грома, хотя на небе не было ни облачка. Очередная битва богов, даже сейчас? И он ее проигрывал, отвлекаясь на меня? – Тогда почему? – взмолилась я, презирая рыдания в своем голосе. Он выглядел таким беспомощным. Как верховный властелин может выглядеть столь беззащитным? – Я… – Его голос был тихим, как шелест пшеницы, едва различимый. – Я хотел убедиться, что с тобой все в порядке. – Его взгляд упал на мой торс. – Насколько это возможно, после того как я… Я вновь попыталась встать. Раны пронзила горячая боль. Сайон умолял меня остановиться. Тем не менее я уперла ноги в землю и заставила себя выпрямиться. Замерла, ожидая, когда пройдет головокружение. Пошевелила языком, увлажняя рот. Стряхнула пот с ресниц. – Не закончилась… ваша война? – Слова больше походили на выдох. Он покачал головой. – Она никогда по-настоящему не закончится. Я… я не могу остаться. – Он взглянул на себя – на Солнце в небе. – Расщепляясь, я слабею. – Он тяжело сглотнул. – Но… Тью тебе помогает?.. Я кивнула. Он слегка расслабился. – Хорошо. Он повернулся, чтобы уйти – повернул торс, а ноги остались на месте, словно он прирос к Земле, на которой даже не стоял. Словно ничуть не хотел меня покидать. Мое сердце болело так, будто его вырвали из груди, отшлифовали наждачкой и засунули обратно в набухшую полость. В голове вспыхнула искорка – недооформленная мысль, которая до сей поры соблазняла меня лишь во сне. Я мысленно протолкнула ее вперед, поскольку он уходил, и неизвестно, когда я увижу его вновь, да и увижу ли вообще. – Сайон! Он посмотрел на меня, как побитая собака. Яркая, величественная, красивая гончая. Мне удалось сделать полшага вперед. – Ты меня любишь? Его свет потускнел – как костер, на который падают капли дождя. – Я люблю тебя, Айя Рожанская. Вновь прогремел гром. Глубже вонзился серп в грудь. Я вспомнила о цепях Сайона, невидимых в его нынешней форме. Вспомнила о своей картине, очертания которой отпечатывались в моих снах ночь за ночью. На картине я разорвала его цепи, но то была лишь фантазия. Узы Сайона не разорвать, по крайней мере, не мне. Но ведь должен быть другой способ? – Ты не можешь стать смертным. – Утверждение, не вопрос. Он не мог быть никаким иным, кроме как таким, каким его создала Вселенная. Я месила сознание, как тесто для хлеба. Пот щипал ожоги. Требовалось прилагать огромные усилия, чтобы держаться на ногах. Я была смертной. Способной измениться. Ибо что есть человечество, как ни постоянные перемены? – И я не позволю себя отвергнуть! – настаивала я. Даже в болезненных муках во мне взыграло упрямство бабушки. – Я стану бессмертной! Эмоции на его лице читались так же ясно, как у младенца. Я его поразила. Я саму себя поразила, хотя вынужденная хрупкость моего физического состояния это скрывала. Его бриллиантовые глаза смягчились на кратчайший миг, затем померкли, и вернулся тот взгляд, который врезался мне в память, – тот, каким он посмотрел на меня последний раз, бросая в наполовину сгоревшей комнате. Взгляд, полный нечеловеческой печали. Взгляд, признающий поражение. – Обрести бессмертие… – он подплыл ближе, пока я не почувствовала его тепло на лице, – невозможно. Иначе люди уже бы его достигли. Я не собиралась отступать. Удерживала лезвие этого серпа руками, не позволяя ему впиться глубже. – Но та звездная мать, Серес… – Даже она не бессмертна. – По его лицу и груди прошлись красные искры. – И ее история неповторима. Раздался очередной грохот, немного ближе. Мы оба подняли глаза. Оба почувствовали угрозу, нависшую над Сайоном. – Но будь я бессмертной, – не сдавалась я, – я могла бы прикоснуться к тебе. Могла бы жить там, наверху. – Я кивнула на небо. На мгновение показалось, что он не ответит. Затем он хрипло выдавил: – Бессмертие изменило бы твою оболочку, поэтому да, но… – Я не сдамся так легко! Он выглядел столь печальным, что у меня на глаза навернулись новые слезы. – Не жертвуй собой ради Меня, Айя. Ты должна жить своей жизнью, жить… – Такой жизни мне не надо, – выплюнула я, слова прозвучали желчно из-за боли, охватившей все тело и пропитавшей бинты кровью. – Мне не нужна жизнь, где нет тебя. Его брови опустились, и он отвернулся. – Если бы Я мог… Я бы тебя изменил, Айя. Я дал бы тебе оболочку, не подверженную влиянию времени. Или пламя. Но подобные деяния Мне не по силам. Я бы… – Он замолчал. Возможно, даже у богов в горле застывает ком, поскольку я услышала его в последующих словах: – Я бы прочесал всю Вселенную в поисках ответа. Но покинь Я войну, Мои солдаты падут, и вместе с ними падут смертные. Даже если мы победим… к тому времени будет слишком поздно. Я с трудом проглотила колючий комок в горле. – Тогда я сделаю это сама. Его лицо исказилось, словно я пырнула его ножом. – Ты не сможешь. – Если ты так думаешь, то ты – глупец, Сайон. У него округлились глаза. Мне оставалось лишь гадать, как часто кто-то осмеливался оскорблять Бога-Солнце. – Я никогда не жила так, как здесь с тобой, – прохрипела я. Затем шагнула вперед, что со стороны наверняка выглядело так, будто я споткнулась, к тому же пришлось сразу отступить из-за мощи его ореола. Он тут же отодвинулся. – Я никогда не открывала свою душу ни перед кем и ни перед чем, включая искусство. И если ради такой любви не стоит жертвовать собой, то ради чего стоит? Он съежился, по рукам пробежал голубой огонь. – Айя… – Голос был напряженным, слабым. – Айя, Я не могу сделать для тебя то, что ты хочешь сделать для Меня. Я умоляю тебя перестать. Позаботься о себе. Если не ради Меня, то ради себя. Ты должна… забыть Меня. Обрести счастье в жизни. Я сжала губы в тонкую полоску. И покачала головой. Сайон сказал, что любил и терял. Таково его бремя. Он не понимал: я не умею терять. Над кукурузным полем пронесся тихий свист, почти перезвон ветра. Передо мной появилась Тью и склонила свою плоскую головку. – Прошу прощения, Сатто. И больше никаких объяснений. В небе раздался четвертый раскат грома, но на этот раз Сайон замер. Чертыхнулся – по крайней мере, так казалось, ибо говорил он не на моем языке. – Айя, прошу. – Он повернулся. Не глядя на меня, сказал: – Зря я пришел. Тью, позаботься о ней. Она – твоя повелительница до дальнейшего распоряжения. Тью поклонилась еще ниже. Затем, как и прежде, Сайон исчез во вспышке яркого света. У меня подогнулись колени, и я рухнула на землю, ахнув от волны боли в плече. Облизав губы, почувствовала вкус пота. Грудь вздымалась, несмотря на напряжение. Тью пискнула и начала летать вокруг меня, легкими как перышко прикосновениями изучая вновь открывшиеся раны, будто видела их сквозь халат и бинты. Я не знала даже, как мне добраться до дома, не говоря уж о бессмертии. Но я не привыкла отступать перед сложностями. И слов на ветер не бросала. Я найду способ залечить раны – и свои, и его.