Взошел Солнце. И поднимался каждое утро уже три недели. Словно никуда не пропадал. Вот только он пропал. И мне еще предстояло почувствовать его теплые лучи, падающие на меня сверху. Мне еще предстояло выйти на улицу. Сайон сильно меня ранил. Во всех возможных отношениях. Не нарочно. Я его не винила – даже на пике отчаяния, даже корчась от боли. Даже когда сама того хотела. Он хотел остаться. И стыдился своего желания. Вспоминая его сияющее лицо со страдальческим выражением, когда он взглянул на меня, прежде чем исчезнуть, я чувствовала, словно меня рассек только что выкованный серп. Каждый раз. Воспоминание причиняло больше боли, чем раны. А раны были серьезными. Совершенно отвратительными. От таких ожогов мне полагалось умереть, и лишь благодаря При удалось выкарабкаться. Они заживут, если только я не занесу инфекцию, впрочем, Зайзи накачала меня таким количеством лекарств, что вряд это возможно. Тем не менее обожженная кожа походила на почву во время засухи: красно-черная, с корками, сочащаяся лимфой. Лекарства и травы Зайзи мало чем помогали. Для подобных увечий не существовало бальзама. Вероятно, Сайон знал о положении наших дел, поскольку через три дня после своего ухода прислал ко мне Тью. «Тью» – примерное написание ее имени, которое по звучанию больше походит на чихание новорожденного ягненка, чем на слово. Тем не менее это простое имя полностью отражало ее суть. Она была божком, не похожим ни на одного их тех, которых мне доводилось видеть. Ростом с мое предплечье, без лица или других человеческих частей тела. Она представляла собой треугольник, на вершине которого парил кружок с вырезом в форме полумесяца, словно на ней была половинка нимба. Она была такой тонкой, что походила на рисунок на бумаге, только более плотная, по цвету – нечто среднее между розовым, лавандовым и белым, все сразу, тем не менее… не совсем. Точнее ее никак не опишешь. Тью ухаживала за мной, порхая по комнате и перетаскивая вещи гораздо большие, чем она сама: ведра, тарелки, одеяла. Порой она исчезала на несколько часов и возвращалась со странными мазями и эликсирами из неведомых уголков света. Зайзи при возможности всегда сперва внимательно изучала эти дары, прежде чем позволить им коснуться моей кожи, однако божок никогда не выказывала ни малейшего нетерпения или возмущения. Когда я спросила ее о Сайоне, Тью лишь прощебетала: – Меня назначили вашей помощницей, Л’Айа. Даже спустя три недели, проведенные в постели, даже после лечения родных и Тью мне все еще было больно лежать. Больно что-либо делать, даже дышать. По правде говоря, я не рыдала постоянно только потому, что это вызывало боль. Поддаваясь отчаянию, я содрала не одну корку с ран. Теперь я хотя бы могла шевелиться, но у меня не возникало желания встать со своего тюфяка на полу, заменившего сгоревшую кровать. Разумеется, родные относились ко мне терпеливо. Они видели кровь и гной, пятнавшие мои бинты. С этим они могли справиться и справлялись. Однако они не видели и, вероятно, не понимали моей внутренней пытки. И, честно говоря, на месте мамы или бабушки я бы тоже не поняла. Сайон пробыл с нами недолго, а Айя Рожанская не из тех женщин, которые теряют голову из-за мужчины и связывают с ним все свое счастье. Она не такая слабая. Вот только Сайон – больше, чем просто мужчина. И я в самом деле окунулась в любовь с головой. Я была словно слепая, которая внезапно прозрела, а потом вновь лишилась ярких красок окружающего мира. Я никогда не чувствовала себя такой опустошенной. Даже после смерти дедушки. Или после смерти Эдкара. Эта боль… не получалось взять над ней контроль. Не получалось к ней приспособиться. Меня радовало, что у Тью не было глаз, поэтому хотя бы одно существо на ферме не смотрело на меня с жалостью. Невзирая на самоотверженность божка и возвращение дневного света, Зайзи осталась с нами, чтобы помочь с фермой и со мной. Я испытывала к ней бесконечную благодарность. Они с Энерой и Катой по очереди ухаживали за мной, следуя инструкциям Тью: меняли повязки, прочищали раны, наполняли желудок едой и лекарствами. Урожай шел на поправку, и прежде всего овес. Когда Солнце медленно взбирался вверх по небосклону, я подняла левую руку и взглянула на средний палец с золотым кольцом, по центру которого проходила янтарная полоса. Если его покрутить, полоса становилась черной. Я оставила янтарную. Сайон подарил мне кольцо с обещанием, что мы всегда будем связаны. Я не совсем понимала эти слова, но, если кольцо каким-то образом нас сблизит, я никогда его не сниму. Часто, когда меня наконец оставляли одну, я шепталась с ним, гадая, слышит ли он меня и чувствует ли. Я быстро заморгала. Мне ужасно надоели слезы. Глаза всегда были опухшими и саднили. Тут же ко мне подлетела Тью, держа невидимыми руками носовой платок. Я приняла его, и божок примостилась в изножье тюфяка, склонив головку-круг набок, как попугай. – Посетитель! – прозвенела она за несколько секунд до того, как раздался тихий стук в дверь. Я узнавала всех членов семьи по одному лишь стуку: быстрый, легкий, двойной принадлежал Зайзи. Она вошла, и я попыталась приподняться, ухватившись за край импровизированного матраса, и стиснула челюсть, когда кожа натянулась. Тью залетела мне на спину и придержала за основание шеи, чтобы помочь. Зайзи покосилась на божка, прежде чем поставить чашку с лечебными снадобьями и броситься мне на подмогу. – Ты себе навредишь. – Позволь мне сохранить хоть каплю достоинства и, по крайней мере, сесть самостоятельно. – Я медленно вдохнула. Медленные, легкие вдохи причиняли меньше боли. – Тью, можешь нас оставить? Пожалуйста Геометрический божок растворился в воздухе. За прошедшие недели Зайзи стала моим доверенным лицом. Я рассказала ей о Сайоне все до мельчайших подробностей, включая нашу близость. Рассказала о своих чувства к нему, когда находила слова, чтобы их описать, часто мне это не удавалось. Мы с двоюродной сестрой всегда крепко дружили, но не только из-за этого было легче довериться ей, нежели маме: в конце концов, она вернется домой и заберет с собой все свои суждения. Она слушала меня спокойно и непредвзято. Из жалости, вероятно, ведь тогда я была действительно в жалком состоянии. – Вчера из Гоутира приезжал всадник. – Опустившись на колени рядом со мной, Зайзи осторожно развернула слой бинта. – Война окончена. У меня перехватило дыхание. – Что?! Первым делом мысли обратились к небесам, поэтому я не сразу поняла дальнейшие объяснения сестры: – Тьма полностью остановила бои. Многие отряды отступили. Полагаю, они сочли, что на них обрушилась кара небесная. – Она двигалась осторожно, когда кусок бинта прилип к ране. – Наверняка подробности скоро поспеют. Пока известно лишь, что, когда вновь взошел Солнце, Белат и Рожан заключили мирный договор. Все кончено. Я уставилась на свои ноги, переваривая вести. Война между Рожаном и Белатом, война, которая загнала меня обратно на ферму, война, бушевавшая почти шесть лет, завершилась. Я могла вернуться в Элджерон. Вернуться в столицу. Весть пронеслась по мне подобно прохладному ветерку, которого я не почувствовала. – Инфекция полностью прошла, – сказала Зайзи, потихоньку поливая мне спину водой с календулой и промокая ее полотенцем. – Вот и славно. Я коротко кивнула, думая о жизни, которую когда-то оставила. Мне предстояло лечение, нелегкое и долгое. Но в будущем у меня будет выбор. Я смогу вернуться. Возможно, даже в ту же квартиру, в свою студию. Вернуться к той жизни, которую выстроила в столице, где я чувствовала себя полезной и ценной… Почему же меня это нисколько не воодушевляло? Почему сердце казалось таким же обугленным и мертвым, как кожа на спине? Всего два месяца назад я бы прыгала и пела от радости… – На этот раз затяну раны поплотнее, чтобы ты могла лежать, ничего не натирая. – Легким прикосновением, подобно перышку, Зайзи намазала мне спину бальзамом – одним из многих снадобий, которые принесла Тью. Пах он ужасно. Возможно, мне сперва требовалось вылечиться. Я была сама не своя. Не готова к хорошим новостям. Сестра крепко меня забинтовала и помогла лечь. На тумбочку положила книгу, которую я когда-то перечитывала дюжину раз, но не брала в руки уже много лет. Возможно, теперь получится ее держать. Зайзи поцеловала меня в макушку перед ухо- дом. Я немного поспала. Первую неделю одолевали кошмары. Порой даже без участия Сайона – их я одновременно принимала с облегчением и ненавидела. Теперь же сновидения пришли в норму, я с нетерпением ждала отдыха. В течение дня я то и дело проваливалась в сон и проснулась ближе к вечеру. Комната пустовала: ни семьи, ни Тью. У меня не было карманных часов. Я не видела их с тех пор, как огонь поглотил мою кровать и оставил черные отметины на стене. Порой я задумывалась, будут ли мои шрамы выглядеть так же, когда кожа срастется заново. Если вообще срастется. В приоткрытое окно лился солнечный свет. Он тянулся по полу, подчеркивая обугленные линии на дереве. В лучах кружились пылинки. Осторожно я вытащила из-под одеяла ногу и потянула к нагретому Солнцем дощатому полу. На мне был мамин халат, тонкий и позволяющий с легкостью его снять, чтобы обработать раны. Я вытянула пальцы. Почти коснулась края… Свет стал ярче: как бывает, когда от Солн- ца отплывает облако. Только он и так был яр- ким. Я хотела почувствовать его на коже. Нужно было почувствовать. Он обещал, что будет рядом, когда мне понадобится. Схватившись за края матраса, я задержала дыхание и села. Плотно закрепленные бинты ослабляли боль от напряжения. Осторожно придвинувшись, стараясь держать спину прямо, я подставила ступню под полосу света. Легкое тепло нежно коснулось кожи. Опять чертовы слезы! Надо перестать пить воду. Я подвинулась еще немного. Свет поднялся по моей лодыжке, икре, колену. Я медленно продвигалась вперед, пока не подставила под него ладонь. Волоски на каждом дюйме тела встали дыбом. Не как от холода, а… Тяжело сглотнув, я неспешно подползла к столу, который Тью притащила из комнаты Каты. Поморщившись, ухватилась за него и поднялась на ноги, стараясь не потревожить раны. И тогда, вдалеке, сразу за кукурузным полем, я разглядела сгусток света. По телу внезапно пробежала дрожь, вызывая волну боли. – Сайон, – прошептала я. Наверняка это он, кто же еще? Конечности пришли в движение прежде, чем разум успел дать команду. Я оказалась в коридоре впервые с тех пор, как меня обожгли прикосновения Сайона. Держась за стену, спотыкаясь, я устремилась к выходу. Вывалившись на улицу, услышала бабушкин голос: – Зайзи? Вдоль правой лопатки полыхнула вспышка боли и прошла рябью по ребрам, дыхание участилось. Солнце на небе клонилось к горизонту. Мог ли Сайон быть одновременно и здесь и там? Впрочем, он же бог – несомненно, он способен и на это, и на гораздо большее. Завернув за угол дома, я устремилась к кукурузному полю, с трудом передвигая ноги и обхватив себя рукой за талию, словно в попытке удержать трескавшуюся кожу. Я больше не видела света. Нигде. Неужели мне почудилось? Но я его почувствовала! Меня охватило отчаяние. В босую ступню впилась колючка. Я зашипела, когда обожженный бок задел лист кукурузы. Я спешила изо всех сил, но все рано двигалась медленно. Я хромала. С каких пор? Вдруг лопатку пронзила жгучая боль, и я поняла, что какая-то рана разошлась. Меня бросило в жар. На лбу выступила испарина. «Не останавливайся, иди дальше». Я его ви- дела, видела! Я не сошла с ума. Пока что. Ле- вая рука сжалась в кулак вокруг подаренного им кольца. Наконец я достигла противоположного края кукурузного поля и оказалась перед широкими просторами степи с подернутой желтизной травой. Я резко развернулась, вызвав очередную вспышку боли в плече.