«Нас они нашли за четыре минуты, – думаю я, – но Исчезнувших они искали годами и так и не нашли». – Кто третий? – спрашиваю я. – Скоро узнаешь. – Нет, я хочу узнать это сейчас. Кто третий объект? – Соглашайся сделать, как мы просим, и мы покажем тебе третьего. – У меня еще одно условие, – отвечаю я. Гален встает. – Ты не в том положении, чтобы торговаться, Лука. – Дайте мальчику сказать, – возражает существо, контролирующее Мэддокса. – Я сделаю это, если вы оставите их всех в живых. – В каком смысле? – уточняет Гален. – Всех моих друзей: Пандер, Игби, Рен, доктора Ортегу, Малакая, Самиру, Молли и Кину. Мне больно произносить их имена вслух, тем более, что среди этих имен нет Блю, Пода, Шион и Акими, потому что они не дожили до этого момента. – Предложение неизменно, – отвечает Мэддокс. – Они могут прожить еще полгода целыми и невредимыми, могут не становиться частью нового мира. – Я не про новый мир, – продолжаю я. – Пусть они живут в Арке, дайте им умереть в Арке. Удалите из них технологию самоисцеления и позвольте им состариться вместе. Какая вам разница? «Находясь в Арке, – думаю я, – может, они поймут, как сражаться, может, смогут уничтожить Хэппи изнутри». Хэппи долго обдумывает мои слова, используя мозг Мэддокса. Наконец, он снова смотрит на меня. – Я не могу понять, почему вы так яростно сопротивляетесь. Дело не в страхе перед смертью, вы уже доказали это, тогда в чем? Вы сражаетесь против Эдема! Против рая, против райского уголка для своего вида! – Вам никогда не понять, – говорю я, – потому что вы смотрите на данные, а не на людей. До того, как вы разрушили мир, я был Убогим; все, что вы найдете об Убогих, так это то, что мы собирали мусор, чтобы выжить, рыскали по свалкам, воровали крыс, и на фоне всего этого мир Совершенных не выглядел идеальным. И если взглянете на данные, то увидите, что все это правда. Вы думаете, кто-нибудь из нас хотел такой жизни? Думаете, мы выбирали родиться и существовать в таком мире? Нет, но нам пришлось, и система была настроена таким образом, что мы были обречены. Образование – слишком дорогое, цены на жилье – слишком высокие, рабочих мест не было, долги продолжали расти, наркотики распространялись все больше, пространства для жизни становилось все меньше и меньше. А кто там наверху дергал за ниточки? Совершенные, богачи – им нужно было, чтобы мы бедствовали, им выгодно было, чтобы у нас не было ничего, чтобы, смотря на все это, они могли похлопать друг друга по спине и сказать: «Посмотри, у меня есть все, а у них ничего! Если бы они работали так же усердно, как я!» Но, несмотря на все это, лучшими людьми, которых я встречал, были те, кто побирался на свалках и воровал крыс. Вот почему я сражаюсь. Я борюсь за людей, которых люблю, а вам никогда не понять, что такое любовь, потому что можно научить машину думать, но нельзя научить ее чувствовать. Механические глаза Мэддокса долго изучают меня. – Я принимаю твои условия, – наконец, отвечает он. – Твои друзья могут прожить свои дни в Арке. – Тогда я принимаю ваши условия, – отвечаю я. – Значит, ты согласен сказать в прямом эфире, транслируемом во всех Регионах мира, что ты совершил ошибку? – спрашивает Гален с волнением в голосе. – Что Хэппи не враг? Что то, что сделала Хэппи, было необходимо для выживания вида? Прикажешь повстанцам всех Регионов прекратить боевые действия? – Да, – отвечаю я. – И примешь участие в эксперименте, чтобы извлечь технологию самоисцеления, которая позволит мне… нам… Хэппи жить вечно? – продолжает Гален. Я смеюсь в ответ: – Так вот почему вы согласились быть прислужником Хэппи, ради вечной жизни? Гален берет себя в руки. – Возможно, это было частью уравнения, Лука, но, в конце концов, Хэппи нуждалась во мне. Лука, люди – идиоты. Скажи им правду, и они извратят ее так, как им выгодно. Я Гален Рай, за меня проголосовало множество сторонников, настолько преданных, что я мог войти в Вертикаль «Западное прибежище», поубивать всех Убогих и все равно выиграть выборы на следующий день. В начале пути Хэппи нужны были такие лидеры, как я; лидеры, которые могли заставить своих преданных последователей делать то, что им сказано. Скудоумие толпы, Лука, нельзя недооценивать. Я играл на их страхах, предрассудках, идиотизме. Я сказал им, что перестану отбирать часть субсидий у мигрантов, и они назвали меня героем. Сказал им, что верну военную службу, и меня назвали спасителем. Я обещал ослабить законы УЗ-оружия, и люди скандировали мое имя! Думаешь, меня волнует миграция? Бездомность? Хоть что-то из этих произвольно приходящих на ум вопросов, о которых я твердил изо дня в день? Нет! Но я знал, что хочет услышать тупой коллективный разум людей. Я манипулировал ими, пока они не стали верными, преданными и непреклонными. Первая фаза плана Хэппи предусматривала отравление девяноста восьми процентов населения Земли. Подобного невозможно добиться без таких людей, как я, в… – Хватит, – перебивает его Носитель Мэддокса. – Ты принимаешь наши условия? – Да, – отвечаю я, улыбаясь Галену, взирающему на меня с беспокойством. – Хорошо, – продолжает Носитель Мэддокса. – Теперь, полагаю, ты хочешь узнать, кто третий объект наших испытаний. Он встает и идет к лифту. Мы с Тайко и Галеном следуем за ним, спускаемся на шестьдесят пятый этаж, прямо туда, откуда я освободил Малакая, туда, откуда Вудс бросился вниз насмерть. – Сюда, – говорит Хэппи голосом Мэддокса, открывая дверь. Я вхожу в лабораторию. Комната в точности такая же, как и раньше, за исключением того, что теперь в воздухе над подопытными не парят голографические проекции, а роботизированные руки E4-EX-19 отремонтированы. На одном из операционных столов лежит человек. Игла паралича, очевидно, не активирована, потому что слышно его прерывистое дыхание, быстрые и хриплые вдохи и выдохи. – Кто это? – спрашиваю я, внезапно испугавшись того, что могу увидеть. – Взгляни, – говорит Носитель Мэддокса, протягивая руку. Я подхожу ближе, мое сердце начинает бешено колотиться, когда я вижу ее каштановые волосы и большие залысины там, где волосы, словно, вырвали. Я подхожу к операционному столу, медленно обхожу его кругом; вижу веснушчатые щеки, дикие голубые глаза, выражение безумия и гнева, высеченное на ее лице. – Боже мой, – шепчу я, – Мейбл. Она последняя, кого мы освободили из Аркана: испуганный маленький ребенок, отказавшийся бежать вместе с нами. Она одна спустилась в железнодорожные туннели, где ее заживо съели крысы. По крайней мере, я так думал. – Когда мы нашли ее, – говорит Мэддокс, выводя меня из состояния шока, – крысы съели большую часть ее тела, они отгрызли ей глаза, язык. Но она была жива. – Вы… как вы узнали? – Она была совершенно безумна, не понимала, как выжила, просто кричала снова и снова. Но, как видишь, она еще пригодна. – Вы сущее зло, – выплевываю я, запинаясь. – Чтобы добиться перемен, необходимы жертвы, – отвечает мне Хэппи через Мэддокса. – И так всегда? – раздается голос Тайко у меня за спиной. Я наблюдаю, как на лице Мэддокса проявляется любопытство, когда его светящиеся глаза встречаются с глазами Тайко. «Неужели у них могут быть разногласия? – думаю я. – Они ведь единый организм». Гален наклоняется вперед. – Видишь ли, Лука, все, что произошло, и все, что должно произойти, идет на благо планеты и на благо людей. – Но не на благо тех, кто еще остался в живых, – возражаю я, смотря со слезами на глазах на девочку, которую не смог спасти. Гален смеется. – Иногда нужно мыслить масштабнее, за пределы нашей собственной незначительной жизни, – улыбается он. – Завтра на рассвете, Лука, ты будешь стоять на сцене и говорить миру правду: ты присоединился к нам. – Когда получите то, что хотите, – говорю я, – как только поймете, как работает исцеляющая технология, убейте нас обоих, пожалуйста, меня и ее. Гален смотрит на Тайко, Носитель берет меня за руку и ведет обратно к лифту. Мы спускаемся на три этажа, в большую комнату. Тайко останавливается в дверях. – Это твои апартаменты на ночь. В шесть утра тебя заберут на первый этаж. Он закрывает дверь. Щелкает замок, и я остаюсь один. Похоже, кому-то пришло в голову сделать эту комнату похожей на номер высококлассного отеля. Глянцевый черный пол и стены залиты светом скрытых светильников. Дальняя стена – это огромное окно в пол с видом на город. Кровать с балдахином, наполовину утопленная в полу, с черными простынями и подушками. Я не двигаюсь с места. Я думаю о Мейбл, привязанной к операционному столу, потерявшей рассудок более девяти недель назад. «Сколько же она пробыла одна в тех туннелях? Как долго крысы поедали ее, пока раны на ее теле заживали снова и снова?» Я прохожу через комнату и открываю дверь в ванную. Я иду в душ, спотыкаясь и на ходу стягивая с себя военную форму Совершенного. Я долго стою в душе, наблюдая, как вода стекает в канализацию. Слушаю мерный шум текущей воды и стараюсь ни о чем не думать. Я выхожу из душа и оборачиваюсь полотенцем, но оставляю кран открытым – чтобы шум воды заглушал звук моего голоса. Я вынимаю из кармана черной рубашки Плодожора и включаю его. Я поднимаю руку с целью успокоить дрона, чтобы он не кричал, и в кои-то веки это срабатывает. – Эй, дружочек, – говорю я. Плодожор делает сальто назад.