Глава 46 Весь следующий день, пока дотошные представители шерифа перебрасывали меня с рук на руки, я старалась все отрицать. Пусть даже меня и постоянно обвиняли, хоть и ошибочно, в каких-то жутких преступлениях, я продолжала верить, что скоро произойдет нечто, благодаря чему с меня снимут обвинения. Может, найдутся вещественные доказательства, которые помогут изобличить настоящего убийцу. Или на сцену выйдет новый свидетель. А кто-нибудь поумнее остальных — может быть, этим кем-то будет Эми Кайе — наконец выяснит, как же на самом деле все обстоит. Хоть что-нибудь ведь должно было произойти. Пока я сидела в штаб-квартире шерифа, мне разрешили коротко повидаться с мистером Ханиуэллом. Я сказала ему, что не имею ни малейшего представления о том, как Ричард Кодури нашел свою смерть. В девять часов я уже была дома, одинокая и сонная; впрочем, в моей ситуации это никак не помогало. Вот бы позвонил Маркус и опять предложил заказать тайскую еду… Я спросила мистера Ханиуэлла, не мог ли он обратиться к Бобби Рэю Уолтерсу, чтобы засвидетельствовать видеозапись того, как я ехала по дороге, ведущей к моему дому, а потом не уезжала оттуда всю ночь. Разве эта запись не подтвердила бы мой рассказ? Но нет. Мистер Ханиуэлл отметил, что видео, на котором была видна только часть подъездной дорожки, недостаточно для того, чтобы подтвердить: я не покидала свой дом пешком или как-нибудь иначе. Так что, какой бы паранойей ни страдал Бобби Рэй, все его съемки мне не помогли бы. Потом мистер Ханиуэлл сказал, что, даже имей я железное алиби, меня все равно будут держать под прицелом. Обвинитель продолжал бы утверждать, что я была наркодилершей, связанной с обширной преступной сетью, то есть таким человеком, которому было раз плюнуть заказать чье-то убийство. Так что закон в любом случае одинаково отнесется ко мне, и неважно, сама ли я совершила преступление или заплатила кому-то другому, чтобы он это сделал. Обвинение, так или иначе, должно быть мотивировано: получается, раз у меня была веская причина прикончить Ричарда Кодури, я автоматически становилась виновной. Вскоре меня отправили в магистрат, а оттуда почти без промедления — в региональную тюрьму Мидл-Ривер. Похоже, дела мои стали совсем плохи — я уже настолько хорошо понимала происходящее, что даже знала, что последует дальше: сдача личных вещей, подписание неких документов (хотела я того или нет), передача меня из одних рук в другие. Даже унижение от того, что мне засовывали пальцы туда, куда только возможно, начинало казаться рутиной. После того как надо мной в очередной раз как следует поизмывались, меня снова облачили в оранжевую робу. Я была уже готова к тому, что снова стану широко известной заключенной, причем не в приятном смысле: сокамерницы наверняка станут издеваться надо мной гораздо сильнее, ведь они наверняка уже знают гораздо больше о смерти Ричарда Кодури, чем я. Надсмотрщик уверенно нацепил на меня наручники. Мы шли по коридору и достигли той точки, на которой я — мне это было уже известно — должна была повернуть направо. Вместо этого он толкнул меня влево. — Куда мы идем? — спросила я. — В одиночку, — холодно ответил он. Одиночное заключение. Также известное как карцер. Мне уже доводилось слышать, что подобным образом заключенных наказывают за плохое поведение. Подразумевались под этим двадцать три часа одиночества в сутки, к тому же вы не могли посещать библиотеку и пользоваться теми немногочисленными свободами, которые давала тюрьма. А ведь именно эти маленькие свободы хоть как-то скрашивали тюремную жизнь. — В одиночку? За что? Ничего такого я не делала, — заговорила я, пытаясь справиться с растущей во мне паникой. Этот паренек хмыкнул. — Я не в курсе. — Стой, погоди, — взмолилась я. — Меня же только обвинили. Они же ничего не смогли доказать. Я не делала этого! Но меня уже толкали в спину по этому странному коридору. — Не сомневаюсь, — сказал он. — Знаешь, все, что мне известно, — начальник приказал отправить тебя в карцер, там ты будешь в полной безопасности и под защитой. — Под защитой? От кого? Тот снова рассмеялся. — Защищать будут не тебя. Защищать будут от тебя всех здешних обитателей. Ничего, привыкнешь. Раз тебя осудили — посидишь в карцере. В смысле, в камере смертников. От слов «камера смертников» у меня ушла земля из-под ног. Кровь, казалось, совершенно отлила от головы, а ноги перестали слушаться. Я почувствовала, что падаю на пол. Потом, как в тумане, услышала, что этот достойный представитель исправительного учреждения зовет на помощь медиков. Выходит, меня уже принимали не просто за наркоторговку. Я стала настоящим монстром, безжалостной убийцей, и мое вопиющее пренебрежение к закону привело меня на путь, ведущий к смертной казни. Пятилетним сроком уже и приблизительно не пахло. Выходит, остаток своей жизни я проведу как корова, которую ведут на бойню. Я могла потратить несколько лет, взывая к правосудию. А может, мне отведут гораздо меньше времени. Где-то я читала, что в Техасе происходит больше всего казней, но в Вирджинии этот процесс совершается значительно быстрее. Благодаря упрощенной подаче апелляции переход от обвинения к наказанию опережает здесь любую другую часть страны. Внезапно время для меня словно растянулось. Оно шло и быстро, и медленно. Но, как бы то ни было, теперь я навсегда останусь не просто Мелани Баррик, а печально известной убийцей. И все, что Алекс когда-либо сможет узнать о своей ужасной матери от добропорядочных граждан: судей, прокуроров и присяжных, — это то, что они вынесли решение, что мир станет лучше, если меня казнят. Никогда больше я не встречусь с ним, пусть даже под чьим-то надзором, поскольку мои права на него как биологической матери оказались аннулированы. Социальные службы не разрешают детям посещать камеру смертников, а Департамент исправительных учреждений не позволит мне сделать ни шагу оттуда. Но я смело шагнула бы в вырытую для меня могилу, если бы могла еще хоть раз обнять Алекса. Глава 47 Решение по делу судья Роббинс вынес первым, утром в понедельник. Ходатайство об отмене ордера на обыск в деле Содружество против Баррик было решительно отклонено. По мнению судьи, в данном случае закону было все равно, солгал ли конфиденциальный информатор или нет: в любом случае он уже испустил дух. Ордер же был выдан на основании принятых под присягой показаний в присутствии представителей офиса шерифа. Пока им доверяли, а для обратного никаких оснований не было, не возникало и весомого прецедента для отмены ордера. В проведении повторного слушания тоже никакой необходимости не было. Показания покойного Ричарда Кодури были признаны юридически несущественными. Через несколько минут после того, как Эми Кайе получила по электронной почте соответствующее уведомление, ей пришло письмо от секретаря судьи, в котором напоминалось, что судебное разбирательство по-прежнему назначено на 9 апреля. В случае, если заинтересованное лицо не получило такого уведомления, по решению судьи процесс состоится с участием Кодури или без оного. Эми пыталась переварить последствия такого решения: может быть, допущенная ошибка могла быть обратима, а решение впоследствии и обжаловано; и тут в дверях ее кабинета возник Аарон Дэнсби, лучась бодростью. — Привет! — восторженно изрек он. — Привет, — ответила Эми, потрясенная тем фактом, что он уже во второй понедельник за месяц появился на работе. — Ты уже знаешь, какое решение приняли по делу Коко-мамы? — Конечно. А ты? — сказала она недоверчиво. Она не могла вспомнить, когда в последний раз Дэнсби более или менее имел представление о сути решений по ходатайству защиты. — Еще как. Я почти знал, каким оно будет, — ответил он. — Это как же? Он закрыл за собой дверь в ее кабинет. — Я был в клубе на выходных и там натолкнулся на Роббинса, — заговорщицким тоном сказал он. — Натолкнулся? — Может, скорее стоит сказать, что это он натолкнулся на меня. Мы там обедали вместе с Клер, и вдруг появляется он и говорит: «Привет!» Оказывается, это он занимался делом Коко-мамы. В клубе все только и судачили об этом. Дэнсби уселся, не дожидаясь приглашения. Эми иногда задавалась вопросом: может, ему лучше было бы стать репортером какой-нибудь желтой газетенки? Похоже, всякие сплетни и интриги волновали его куда больше, чем исполнение закона. — Он уже принял несколько порций — ты же знаешь, как он любит скотч, — продолжил Дэнсби. — Он уселся рядом с нами и начал рассуждать о том, что ничего не спустит с рук Коко-маме, что всем нам необходимо жестко держать дела в руках и не позволять преступникам верховодить, ну и прочее такое. Потом сказал мне, что уже вынес решение по отклонению ходатайства Коко-мамы и теперь просто ждет утра понедельника, чтобы официально объявить о нем. — А кто-нибудь посторонний слышал этот ваш разговор? — Не знаю. А что? — Потому что ты сейчас говоришь про то, что судья и адвокат Содружества обсуждали судебные вопросы наедине, а это неправомерно. — Ладно, ладно, как скажешь. Но я еще не сообщил тебе самого вкусного. Ну конечно. Его «самым вкусным» наверняка были какие-нибудь гадости. — После того как он сказал мне, что отклоняет ходатайство, он стал давать мне советы, как нам действовать дальше, — сказал Дэнсби. — Говорил, что когда он, дескать, сидел в моем кресле и бла-бла-бла. Но, так или иначе, дал понять, что мы должны придерживаться графика и в первую очередь разобрать дело о наркотиках. Получается, что, когда Коко-мама предстанет перед судом по делу об убийстве Кодури, она уже будет осуждена за уголовное преступление. Он сказал, что это здорово увеличит шанс, что ей сделают смертельную инъекцию. А ты что об этом думаешь? Можем мы так поступить? — Да, конечно, — сказала Эми. Не нравилось ей все это: судья и адвокат Содружества вроде как составили заговор в каком-то загородном клубе. А особенно ей не нравилось то, что при всем при этом осужденная уже подавала запрос о проведении суда без участия присяжных. — Вот и славно. Мы ведь по-прежнему будем упирать на хранение наркотиков? — спросил Дэнсби. — В смысле теперь, когда он отклонил ее ходатайство, дело помчится со страшной скоростью, так? — Конечно. Ордер признан законным, так что все собранные доказательства будут иметь силу. В общем, все упрощается. — Чудно, чудно. А как ты сама считаешь? Может, мне послать Роббинсу бутылку «Гленливет», чтобы он дал мне бесплатную юридическую консультацию? — Не смей этого делать — процедила Эми. — Шучу, — сказал он, потом подмигнул ей. — Кстати, я все еще раздумываю над тем, как нам получше обстряпать это дело. Когда намечено заседание?