Посреди этого кипежа Эми пришлось вытерпеть еще один удар: телефонный звонок от Чапа Берлсона, директора лаборатории в Роаноке. Как ни странно, но образец ДНК на банке газировки не соответствовал той ДНК, которая была обнаружена на телах жертв сексуальных посягательств. Берлсон говорил крайне вежливо, но в его голосе отчетливо звучал вопрос: «Зачем вы только отняли у меня время?» Во время всей этой заварухи у Эми в голове постоянно крутилась мысль: какую же ошибку она допустила, поддавшись эмоциям, поэтому и переусердствовала. Поэтому игнорировала всю сопутствующую политику и процедуры, специально придуманные для подобных случаев именно с той целью, чтобы не дать волю всплеску чувств в судебном процессе, где всякая страсть была неуместна. К вечеру среды, когда Эми уже ощущала себя щенком, которого как следует потыкали носом в наделанные им безобразия, она сделала то, что давно уже собиралась: отправилась в ресторан, где работал ее муж, и медленно, но верно как следует надралась виски, в итоге позволив ему отвезти ее домой и уложить в кровать. Это казалось ей просто замечательной, расчудесной идеей, пока она не проснулась в четверг утром. Такова была первая головная боль. Вторая возникла после того, как ее предупредили, что некто Деметриус Муки Майерс в очередной раз подал апелляцию. Собственно, неожиданным фактом оказалась не сама ее подача, а то, что у Майерса появился новый адвокат, который подал уведомление месяцем ранее. Особых неприятностей от этого она не ждала. Ну, в крайнем случае подадут претензию на то, что работа адвоката была недостаточно эффективной, или на то, что она возражала против выводов присяжных, но для нее все это было, что слону дробинка. Большинство апелляций по уголовным делам стоили не больше той лапши, которую подававшие их пытались повесить на уши представителей Апелляционного суда в Ричмонде в надежде на их поддержку. Но, к удивлению Эми, именно эта апелляция и оказалась способной на такое. Одной из свидетельниц, дававших показания против Майерса, была его пожилая соседка, которая настойчиво утверждала, что неоднократно видела, как Майерс продавал кому-то кокаин в маленькой аллейке за домами, где жили они оба. Дать такие показания, по ее словам, она решила, когда окончательно устала от того, что вокруг дома Майерса — а значит, и ее дома тоже — постоянно обретаются какие-то подозрительные личности. В силу этих показаний свидетельнице, боявшейся подозрительных личностей, водивших дела с Майерсом, выплатили 5000 долларов из фонда потерпевших, чтобы она смогла покинуть пределы графства. Ничего особенного в этом не было. Офис шерифа практиковал подобное постоянно. Правда, этот фактик никогда не фигурировал на суде. Поэтому новый адвокат Майерса и упирал. Упирал он, к сожалению, справедливо — говорил, что необходимо донести эту информацию до сведения присяжных, поскольку вознаграждение могло, так сказать, простимулировать престарелую соседку дать подобные показания. И, если судья по апелляционным вопросам вынесет положительный вердикт, дело Майерса вполне может возобновиться. Если только все это было правдой. А способ выяснить все досконально был только один. Эми вытащила свой телефон, надеясь, что счастливый случай поможет ей и она застанет шерифа Пауэрса. Через два гудка она услышала: — Але? — Привет, Джейсон, это Эми Кайе. — И как дела? — Паршиво. Я рассматриваю апелляцию по делу Муки Майерса. — Ну? И чё? — Помнишь ту милую старушку, которая вас, ребята, так грузила по тому поводу? — Ага. — Ты заплатил ей пять тысяч, чтобы помочь ей переехать из многоэтажки на новое место? — Угу. Она все твердила: «У меня фиксированный доход». И говорила, что ни словечка не скажет, пока мы не вытащим ее из того гадюшника. А что? — А ты не думаешь, что, ну ты понял, пришло время рассказать мне все как следует? — А я что, не рассказывал? — спросил Пауэрс. Эми глубоко вздохнула и покачала головой. Голова же просто раскалывалась от боли. Два часа спустя, проглотив несколько таблеток аспирина и заставив себя выпить столько воды, что она стала поперек горла, Эми входила в стеклянные двери офиса шерифа округа Огаста. Она снова обдумывала свои доказательства и то, как ей опять придется их отстаивать. Лейтенант Кемпе был ведущим следователем, и, по всей видимости, не будет особо докапываться — ведь он все это уже слышал. Единственное, в чем имело смысл винить его, это в том, что он не сообщил Эми о выплаченном свидетельском вознаграждении. Потом еще эта пожилая леди. Эми хотела попросить Кемпе связаться с ней, чтобы убедиться, что она с тех пор никуда не переехала. Оставались еще наркотики и оружие. Они ждали своего часа. Теперь они стали конфискатом, чтобы в итоге подвергнуться уничтожению — в офисе шерифа такое производилось раз в году, в декабре. Предыдущий конфискат такого рода наверняка уже исчез. После того как завершался суд, следователь канцелярии шерифа должен был уничтожить наркотики и отчитаться перед судьей об исполнении. Но Эми, как ни рылась, не смогла найти подтверждающего этот факт документа. Это означало, что наркотики все еще оставались в хранилище вещественных доказательств: такой оборот событий давал Эми небольшую передышку. Во время крупных процессов, касающихся драгдилеров, ей даже нравилось предъявлять суду товар для вящей драматичности. Пусть преступление выглядит как можно более зловещим. Взгляните: видите все это? Вот как выглядит угроза. Самая настоящая эпидемия, которую этот человек начал в нашей округе. Теперь же ей нужно было убедиться только в одном: наркоту не собираются уничтожать, скажем, сегодня. Для того чтобы убедиться в этом, Эми достаточно было сделать один телефонный звонок. Дело, однако, было весьма деликатным: непросто было сообщить ведущему следователю, что он упустил такую важную деталь, так что она в очередной раз поздравила себя с тем, что отношения с лейтенантом Кемпе у нее были достаточно теплые, чтобы выяснить все лично. Она нашла лейтенанта в его маленьком кабинете рядом с КПЗ. Скип Кемпе всегда напоминал ей преподавателя английского в старшей школе, молчуна, которого никто не может понять. Может быть, причиной этому был спертый воздух в его кабинете. А может, причиной было то, что однажды она поймала его за ланчем, во время которого он штудировал Олдоса Хаксли[23]. Едва Кемпе увидел Эми, то опустил плечи и повесил голову. — Мне так жаль, — сказал он. — Шериф только что прочитал мне адскую мораль, так что, если угодно, можешь продолжить — я этого вполне заслуживаю. — Все в порядке, — сказала Эми. — Не ошибается только тот, кто не работает. — Да нет, не все тут в порядке. Когда шериф отчитал меня, я… Понимаешь, не могу поверить: как я мог напортачить с такой простой процедурой? — Да ладно, не стоит так себя казнить, — сказала Эми. — Более чем вероятно, что судья просто не станет на нас наседать, поскольку решит, что этот факт не оказывает никакого влияния на общий ход дела. Но послушай: если начнется новое судебное разбирательство, то ты держись за прежние данные, как и в начале, хорошо? — Конечно, конечно. Просто… Понимаешь, мы так долго выуживали эту рыбку — не для того же это делалось, чтобы за просто так от всего отказаться. — Ничего, мы-таки прижмем его, — сказала Эми. — Кстати говоря, я заметила, что в файле не было ничего об уничтожении наркотиков. Этого так и не произошло? Кемпе сжался так, что дальше некуда. — Тебе это не понравится, — сказал он. Эми только склонила голову. — Через несколько недель после суда я собрал все свои записи и все остальное, чтобы сдать в архив. Так ведь поступают, когда уничтожают наркоту, верно? Потом я составляю докладную на имя судьи и чуть ли не кровью подписываюсь: сделано в наилучшем виде и все такое. Но когда я начал искать сохраненные улики, их… их просто не оказалось. — Не оказалось? — спросила Эми. — То есть как не оказалось? — Даже не знаю, что тебе сказать. Мы с сержантом буквально перевернули вверх дном камеру для хранения улик, проверили каждую полочку. Наркотиков там не было. — Так где же они? Кемпе только широко развел руками. — И хотел бы что-нибудь тебе сказать, но даже придумать ничего не могу. Если верить описи, они должны были находиться там. — Когда ты собирался рассказать мне об этом? — Если честно, я надеялся, что они либо сами всплывут в конце концов, либо выяснится, что их украл кто-то из наших парней. Правда, это означало бы фактически подписать себе смертный приговор. Но, может быть, похититель хотел вернуть все обратно, прежде чем информация об исчезновении улик могла просочиться за пределы департамента. Вернулась недавно пропавшая головная боль, которая, казалось, теперь мстила Эми, набрасываясь на нее с удвоенной силой. Если все это всплывет на повторном заседании, они будут выглядеть полными идиотами. А если адвокат Майерса окажется по-настоящему ушлым и сумеет воспользоваться их ошибкой, то они и вовсе потеряют доверие суда. Глава 35 Моя первая смена началась в четверг утром и продолжалась с завтрака до конца ланча. Мадам менеджер, похоже, искренне верила в то, что лучшим мотиватором для персонала являются ругательства, так что большую часть рабочего времени я подвергалась всяческим нападкам и наказаниям за те или иные провинности, в частности за то, что неправильно разложила купюры в кассе. За восемь часов каторжных работ и постоянных нареканий я заработала 51,74 доллара чаевых. Самые щедрые подал дальнобойщик, давший десятку и сказавший мне оставить себе сдачу с его скромного счета в 5,79 доллара. Если честно, я всерьез считала, что заслужила эти деньги: он просидел два часа, проглотив за это время девять чашек кофе, и всякий раз прилипал взглядом к моей заднице, стоило мне только повернуться спиной. Когда я шла к своей машине, все еще облаченная в униформу «Дома вафель», — синюю рубашку на пуговицах и дешевые черные брюки — желание послать все это к черту было просто непреодолимым. Мои ноги дрожали вплоть до лодыжек. Волосы, казалось, насквозь пропитались запахом беконного жира. Остальное тело источало запах подгоревшего кофе. Только из-за Алекса я не сдалась и не стала популярно объяснять менеджеру, куда она может засунуть себе кассу. Я подумала о судье Стоуне, надменно глядящем на меня с высоты своего кресла и спрашивающем, нашла я работу или нет. А мне просто необходимо было ответить ему утвердительно. Я плюхнулась в машину, и поскольку до чертиков устала, то даже не включила зажигание, решив для начала проверить телефон. Оказалось, поступило два сообщения. Первое было от мистера Ханиуэлла. В свете заведенного на меня уголовного дела он подал ходатайство о признании неправомерности выданного ордера на обыск. Он сказал, что секретарь определит дату предварительного слушания, и оно, по всей видимости, состоится весьма скоро, поскольку мое дело должно быть рассмотрено до назначенного на 9 апреля судебного разбирательства. На этом сообщение заканчивалось. Он ни словом не упомянул, почему так странно вел себя под конец нашего разговора на скамейке. Может, он никогда этого и не сделает. Второе сообщение написал Тедди: «Привет, есть хорошие новости, которые могут превратиться в совершенно замечательные новости. Ты где?»