Я забрала Алекса у миссис Фернклифф и вовремя покормила его вечером. Скоро он должен был заснуть, и, в случае удачи, я тоже могла поспать до часу или двух ночи. Алекс еще не умел смотреть на что-то конкретное — вы же знаете этот взгляд новорожденного, немного рассеянный и в никуда — но он вдруг сфокусировал свой взгляд прямо на мне. Его глаза были все еще того неопределенного цвета, который бывает только у самых маленьких детей, но давали надежду, что скоро они приобретут очаровательный сине-серый оттенок. В таких глазах запросто можно было утонуть. И я просто смотрела на него в ответ, когда произошло чудо: словно его осенила какая-то невероятная идея — и по всему его личику разлилась широкая-преширокая улыбка. Я думала, что, возможно, он улыбался и до этого. Правда, трудно было сказать, была это настоящая улыбка или он просто отрыгивал. Но то был первый раз, когда он явно понимал, что делает. Это был один из тех моментов, которые навсегда остаются в сердце, которое я уже считала полным — но, как выяснилось, ошибалась: оно могло наполниться еще больше. И вот я здесь, в кафе; и как же мне нужно вновь видеть этот взгляд и улыбаться ему в ответ. Почти так же нужно, как дышать. Я заставила себя прождать до двадцати минут одиннадцатого, прежде чем войти в здание суда, хотя бы потому, что мне не хотелось выглядеть слишком взволнованной перед судьей, который должен был решать мою судьбу. Пройдя мимо охраны, я преодолела знакомый переход к Суду по делам несовершеннолетних и семейным делам, который почти не изменился с тех пор, как я была подростком. Это была узкая «комната» с низким потолком и семью рядами скамей, немного смахивавших на церковные, за исключением того — и меня всегда это поражало — что здешнее место было дальше от Бога, чем только можно себе представить. Там уже находился мистер Ханиуэлл, о чем-то перешучивавшийся с женщиной, которая, похоже, тоже была адвокатом. Я впервые увидела его лично. Он выглядел старше, чем в телевизоре: ему было по меньшей мере шестьдесят пять лет, хотя из-за своего изнуренного вида он тянул на все семьдесят пять. Его нос был покрыт тонкой паучьей сеткой прожилок, указывающей на то, что он часто искал утешения на дне бутылки. Свой мятый костюм он сегодня сменил на синий пиджак и серые брюки. Галстук вверху почти горизонтально лежал на внушительном животе, а его конец торчал вниз по крайней мере на фут. Когда он увидел меня, то начал пристально вглядываться, словно удивившись моему присутствию. Потом быстро извинился перед собеседницей и подошел ко мне. Оказывается, он прихрамывал, — то чего в телевизоре было не заметно, и припадал на левую ногу. Он посмотрел на меня так, словно к моим щекам прилипли остатки еды, а он раздумывал, сказать мне об этом или нет. Затем его губы сложились в усталую улыбку. — Миссис Баррик, могу сказать, что этим утром вы выглядите просто прекрасно, — сказал он, и при этом из неряшливого старика словно превратился в доброго дедушку. Думаю, дело было в его искренне теплой улыбке. А может быть, и в зрительном контакте. Я вспомнила, что и он ни разу не видел меня воочию. До этих пор я для него была только телевизионным изображением заключенной, одетой в оранжевую робу. — Спасибо, — сказала я. Он на несколько секунд задержался на мне взглядом, а потом сел рядом, так, чтобы наш разговор не был слышен сидящим впереди. — Все дела, запланированные на это утро, уже закончены, так что судья Стоун вроде как отдыхает, — сказал он. Затем он перечислил мне людей, собравшихся в зале: Донна Фелл, адвокат, представляющая Социальные службы, привлекательная темноволосая женщина, которой на вид было около сорока лет; Тина Андерсон, специалист по семейным делам, с которой я уже встречалась; назначенный судом опекун, который будет выступать от имени Алекса; представитель назначенных судом специальных адвокатов и так далее. Затем мне показалось, что глаза мистера Ханиуэлла выпучились еще сильнее, чем обычно. Я проследила за его взглядом, направленным к передней части зала, где в это время появилась директриса департамента социальных услуг долины Шенандоа Нэнси Демент. На ней был пиджак крикливой расцветки, а на плечах — эполеты. Лицо ее, казалось, было полностью зашпаклевано косметикой. — Что она здесь делает? — пробормотал он как бы про себя. Затем, уже не смотря в ту часть зала, начал: — А это… — Нэнси Демент. Я знаю. Разве в том, что она здесь, есть что-то необычное? — Давно она тут не появлялась. По крайней мере с тех пор, как получила управленческую должность, — сказал он. Морщины на его лице, казалось, стали глубже. — Тогда что она здесь делает? — Понятия не имею, — сказал он. — Нам пора вон к тому столу. Думаю, мы скоро начнем. Мы только что уселись, когда в зал целеустремленным шагом вошел заместитель шерифа и объявил: — Всем встать! Я встала, и тут появился судья Стоун. Это был высокий афроамериканец с изрядной проседью в черных густых волосах. — Прошу всех сесть, — сказал он глубоким голосом, которым запросто мог бы исполнять басовые партии в церковном хоре. — Объявляется предварительное слушание по делу департамента социальных служб против Баррик. Мистер Ханиуэлл, полагаю, это миссис Баррик? — Да, ваша честь. — Здесь все, кто будет участвовать в процессе? Головы сидящих в зале закивали. — Хорошо, тогда давайте начнем. Мисс Фелл, прошу. — Благодарю, ваша честь, — сказала Донна Фелл. — Мне хотелось бы для начала вызвать Тину Андерсон, специалиста по семейным делам Социальной службы долины Шенандоа. В течение следующих двадцати минут Фелл беседовала с Андерсон. Вначале вопросы были в основном формальное: как долго она работала в социальной службе, какова ее квалификация и тому подобное. Затем они перешли к сути вопроса. Андерсон рассказала, как Управление шерифа уведомило социальную службу о проведении обыска в моем доме, что там, по всей видимости, находился ребенок и где она была во время проведения рейда. — Вы стояли снаружи на лужайке, верно? — спросила Фелл. — Да, мэм. — И что вы заметили? — Представители шерифа вышли наружу, держа в руках упаковки для расфасовки наркотиков: по их словам, кто-то явно готовился обслужить широкий круг покупателей. Кроме этого, они показали мне коробку с весами, список телефонных номеров, которые, по их словам, принадлежали известным в округе наркоманам, и мобильный телефон миссис Баррик. Мобильный телефон миссис Баррик? Вот почему я не смогла его найти? Но как он попал в ту же коробку, где лежали все эти штуки, которых я до этого и в глаза не видела? Но я быстро все поняла. Тот, кто подставил меня, должно быть, украл его со стола у входной двери — он лежал на самом видном месте — а потом подбросил его вместе с другими доказательствами, чтобы выставить меня окончательно виновной. Не могла же я утверждать, что никогда не видела содержимого той коробки, когда в ней же лежал мой телефон. — И где, по словам представителей шерифа, они обнаружили это коробку? — спросила Фелл. — В шкафу в детской. Господи боже. — Вы говорите — детская. Это комната, где спал ребенок? — спросила Фелл, не желая, чтобы судья хоть что-то упустил. — Да. — Представители шерифа вынесли оттуда что-нибудь еще? — Да. После того как они нашли упаковку, весы и прочее, они обнаружили сами наркотики. Они показали мне несколько пакетов белого порошка, который, по их словам, был кокаином. — И где, по их словам, он был обнаружен? — Также в детской, пакеты были приклеены скотчем внутри воздуховода. Это объясняло, почему была снята сменная крышка кондиционера. И также означало, что Алекс проспал всю ночь в нескольких футах от половины килограмма кокаина. Затем Андерсон рассказала, как выяснила, что за Алексом присматривала Ида Фернклифф, имеющая лицензию социальной службы долины Шенандоа в качестве поставщика услуг по уходу за детьми, и как отправилась туда, чтобы забрать Алекса. — А не могли бы вы описать состояние Алекса на тот момент? — спросила Фелл. Я внутренне сжалась. — Он был в отличном состоянии, — ответила Андерсон. — Он казался здоровым во всех отношениях, реагировал на все адекватно. Развит мальчик прекрасно, о нем явно хорошо заботились. — Вы расспрашивали воспитательницу о ее наблюдениях за ребенком? — Да. Она сказала мне, что, по ее мнению, мать очень любила своего сына и прекрасно ухаживала за ним. Поначалу она не хотела отдавать ребенка, поскольку очень сомневалась, что он подвергался хоть какому-то насилию. На меня накатила теплая волна благодарности к миссис Фернклифф, такая сильная, что я едва не заплакала. Затем Фелл спросила: — И что вы предприняли, чтобы убедить ее в необходимости ваших действий? — Я рассказала ей о том, что представители шерифа обнаружили в доме миссис Баррик. — О кокаине? — Да. Это объясняло, почему миссис Фернклифф так резко дала мне от ворот поворот. — Что вы делали дальше? — Я отвезла ребенка в наш офис в Вероне, где мы провели более тщательное обследование. — И что вы обнаружили? — Ребенок оказался вполне здоровым. На теле не было никаких синяков или других признаков физического насилия. Но, учитывая, что в доме был обнаружен кокаин, мы были вынуждены провести стандартную процедуру проверки ребенка на наркотики. — Какие тесты вы проводили? — Мы сделали анализ крови, тест на проверку волосяных фолликул и анализ кожи.