Часть 32 из 72 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Лилли Притчетт. Так звали молодую женщину, и этого имени Эми уже никогда не забыть.
Ей был двадцать один год, она училась в расположенном неподалеку колледже Бриджуотер. Жила она в маленьком арендованном коттеджике, больше напоминавшем дачу. Он принадлежал пожилым супругам, которые, естественно, ничего не слышали и не видели из того дома, где жили сами. Все происходило в такой глухомани, что искать свидетелей было просто бессмысленно.
Вот что сообщил Эми заместитель шерифа, пока они ждали подготовки комплекта для экспертизы, чтобы подтвердить факт изнасилования Лилли. Полной картины нападения пока не получалось. Прибыв на место происшествия, шериф Пауэрс решил, что хотя бы разок, но попытается провести здесь вместе с жертвой следственный эксперимент. Эми была наиболее подходящим человеком, с которым можно было поделиться подобными мыслями.
Пауэрс все еще оставался на горе Солон, собирая улики, пока Эми и его помощник ожидали возле палаты, где находилась жертва. В больничном коридоре царил такой стерильный, такой антисептический аромат, что было невозможно представить: вот тут, рядом, лежит пострадавшая от изнасилования.
Медперсонал закончил свои дела только после шести. Когда все они ушли, в палату вошла Эми.
Лилли сидела на кровати, натянув на себя простынь. На ней был надет не больничный халат, а ее собственная чистая пижама, так что было понятно: в Огаста Хелс свое дело знают. Со сна ее соломенные волосы спутались. Но в ее зеленых глазах было нечто вдохновившее Эми: в них оставался свет, хотя и эти его проблески могли легко угаснуть.
— Привет, Лилли, меня зовут Эми Кайе. Я из прокуратуры Содружества.
— Лилли Притчетт.
Эми пожала ее протянутую руку. И рукопожатие было твердым.
— Как вы? — спросила Эми.
— Очень устала.
— Держу пари. Я хотела бы задать вам несколько вопросов. Может быть, вы предпочитаете, чтобы я вернулась после того, как вы отдохнете?
— Нет. Давайте покончим с этим.
— Хорошо. Тогда, может быть, расскажете обо всем с самого начала?
— Хорошо, — сказала Лилли, еще выше натянув на себя простынь. — По-моему, я пошла спать в одиннадцать или около того. Помню, что замерзла, когда тот парень вошел в мою комнату.
— Как вы думаете, каким образом он смог проникнуть туда?
— Входная дверь была заперта, если вы об этом. Правда, есть еще задняя дверь, которая откроется, если нажать посильнее, но… В общем, не могу точно сказать, как он попал внутрь.
— Хорошо, продолжайте, — сказала Эми.
— Дверь в мою комнату была закрыта, но дом-то старый. Открываешь ее, и она скрипит: уррр… а я сплю чутко. Вот это меня и разбудило. А потом он стал… шептать. Это было страшно.
— И что он говорил?
— Начал с того, что зашептал: «Тсс, тсс, не кричи, не надо… Я пришел не для того, чтобы сделать тебе больно». А потом поднял ту штуку, вроде меча. И говорит: «Я воспользуюсь этим только при необходимости». Тогда уже я заметила, что на нем были перчатки и темная одежда, и эта черная лыжная маска, и… Мне показалось, что я съезжаю с катушек.
Фразу я воспользуюсь этим только при необходимости упоминало больше десятка жертв. Теперь любой вопрос о том, есть ли связь между только что совершенным нападением и известными ей другими, звучал бы по меньшей мере глупо.
— Значит, он был в маске, — сказала Эми. — А что еще вы можете сказать о нем? Может, заметили рост, вес, или еще что-нибудь?
— Постараюсь вспомнить. Я так и думала, что когда-нибудь мне придется давать показания насчет этого парня. Я… когда я училась в старшей школе, то много раз смотрела передачу «Закон и порядок», вот и подумала: «Вдруг Маришка Харгитей когда-нибудь приедет, чтобы побеседовать со мной: у меня бы многое нашлось, что ей порассказать». Я, наверно, глупости говорю?
— Вовсе нет, — заверила ее Эми. — На самом деле это нам весьма пригодится. Это значит, что голова у вас соображала хорошо и сознания вы не теряли. Когда мы поймаем этого парня, думаю, что ваши показания прозвучат просто бомбой.
Лилли слегка улыбнулась.
— Вы правда так думаете?
— Думаю, у вас есть все шансы. Но давайте не будем забегать вперед. Продолжим. Мы говорили о росте и весе.
— Ну, вроде… Я бы сказала, сто семьдесят… может чуть выше — в общем, средний рост. А вес… Я не очень хорошо угадываю вес парней. Но не сказать, что он был толстый или типа того. Может быть, восемьдесят? Это нормально для парня?
Эми знала, что вес Плотца скорее составлял девяносто килограмм. Но около восьмидесяти — определенно допустимая погрешность.
— Не могли бы вы сказать, какой он был расы? Белый.
— Нет… не могу сказать точно. Мне жаль. В смысле, было темно, и…
— Понимаю. Не волнуйтесь, вы держитесь прекрасно, — сказала Эми. — Мы добрались до того, как он вошел в комнату. Что было дальше?
— Я уже рассказывала: он стал шептать мне в ухо, говорил, чтобы я не боялась, что он не причинит мне вреда, если я подчинюсь. И все время твердил: «Пожалуйста… спасибо» — в общем… Какой-то слишком вежливый он был для насильника, понимаете?
Эми кивнула.
— Ну, в общем, я заплакала, потому что так испугалась, и… Он как бы и правда пытался меня успокоить. Говорил: «Тсс, не плачь, не плачь». Сказал, что сожалеет насчет того, что делает со мной. А я ему: «Раз ты сожалеешь, почему же ты этим занимаешься? Почему бы тебе просто не остановиться? Не делай этого». А он и говорит: «Я делаю это, потому что должен». Потом снова сказал, что сожалеет, и велел мне снять одежду. Я ему в ответ: «Не буду» — а он поднимает тот меч и говорит что-то типа: «Я устыдился бы, порезав столь красивое лицо».
Для Эми это было доказательством того, что насильник тем самым стимулировал свою самоуверенность: его мания росла, он уже становился тем, кого спецы называли самоутверждающимся посредством власти. Иллюзия романтики еще продолжала немного волновать его, — а может, только она пока и волновала — но жажда овладения силой очевидно начинала брать верх. И это делало его гораздо более опасным.
— И как вы поступили? — спросила Эми.
— По-моему, я… Я понимала, что он сделает то, что собирался. То есть, у меня и раньше несколько раз был секс с парнями, когда я этого не очень хотела, так что, сказала я себе: «Думай, что это просто еще один случай такого неудачного секса». И это помогло мне успокоиться.
— А потом… Не знаю, в общем. Просто в голове постоянно сидела мысль о том, что меня изнасилуют, несмотря ни на что, так что мне чертовски хотелось потом поймать этого неудачника, когда все закончится. Вот я и подумала: «Может, стоит попробовать получше разглядеть этого парня, чтобы потом суметь опознать?» На нем же была эта маска и все такое… Короче, я сказала ему, что меня смущает оставаться обнаженной в одиночку, так что я могу раздеться, только если и он тоже разденется.
— Ничего себе, — сказала Эми, пораженная тем, насколько сообразительной оказалась эта девица. — И он это сделал?
— Он сказал, что не прокатит. И настоял, чтобы я сняла одежду. Но я все еще думала про «Закон и порядок», про то, чего бы от меня хотела Маришка Харгитей. И я думала о том, как ей понадобится ДНК или отпечатки пальцев. Поэтому я сказала: «Хорошо» — разделась и позволила ему… ну, вы понимаете… проникнуть внутрь меня. А потом… Вы, наверно, подумаете, что я натуральная шлюха, но…
— Никакая вы не шлюха, — оборвала ее Эми. — Немедленно прекратите эти разговоры. Вы сумели выжить и оказались чертовски умны.
— Ну, в общем, я стала вести себя так, как будто действительно на него повелась, понимаете? Чтобы как-то его отвлечь. Вела себя, короче, как натуральная порнозвезда: «О да, малыш, мне так хорошо…» Хотя тогда мне скорее постоянно хотелось блевануть, но я не хотела упустить подходящий момент.
— Какой же?
— Чтобы сорвать с него перчатки, — ответила она. — Сначала он опустил руки на кровать, так, что я не могла за них схватиться. Но потом он положил руку мне на грудь, так что перчатку мне таки удалось содрать. А он такой: «Что?» Ну а я по-прежнему, как порнозвездочка, хриплю ему: «Я хочу почувствовать твою руку на своей коже». А тот: «Отдайте мне перчатку». А я все в том же духе, словно аж кончаю: «Не останавливайся! Давай, большой мальчик. Сильнее! Глубже!» И это вроде как сбило его с толку. Он зачем-то коснулся кровати. А на ней лежало несколько книжек — я иногда читала перед сном. Их он тоже коснулся.
Почти за тридцать совершенных нападений не удалось обнаружить отпечатки пальцев. А эта девчонка сумела его перехитрить.
— Вы ужасно, невероятно смелая, — сказала Эми. — У вас вполне достаточно показаний, чтобы мы могли схватить этого парня. Я хочу позвонить шерифу, поставить его в курс дела. Один быстрый звоночек, не возражаете?
— Валяйте.
Эми вышла в коридор и набрала номер Пауэрса.
Как только он снял трубку, Эми выпалила:
— Ты никогда не поверишь, но я думаю, что этот мудак оставил отпечатки.
Пауэрс ответил:
— Ну, а ты, скорее всего, не поверишь в то, что, когда твою жертву направили в палату, она сказала, что в ее комнате этих отпечатков, как в аду углей. И мы вроде бы уже кое-что обнаружили.
Глава 27
В ту ночь я спала посреди нашей кровати.
Так я пыталась — пусть и настолько жалким путем — взять ситуацию под контроль и хоть как-то уложить в голове оставившего меня мужа, брата, который вновь завел шашни с подружкой-наркоманкой, и людей, которые пытались отнять у меня ребенка.
Так я пыталась самоутверждаться (а вернее — заниматься самообманом) вплоть до утра. Слушание по моему делу не начнется раньше 10:30, а потому я в очередной раз откачала молоко, потом приняла душ и надела самое подходящее для суда платье, которое у меня было, — модель макси с длинными рукавами и поясом. Я обнаружила его в комиссионке и купила, несмотря на то, что каждый, кому не лень, утверждал: в нем я выгляжу вылитой Кейт Миддлтон[21]. Потом я разорилась на кофейню в центре Стонтона и теперь сидела за чаем с булочкой, держа в руках телефон и делая вид, что, как и любая женщина моего возраста, всецело поглощена этим замечательным аксессуаром.
Делала я все это просто потому, что прекрасно знала, куда направляюсь. В моих детских воспоминаниях слишком часто фигурировали судебные процессы по делам несовершеннолетних. И ни одно из этих воспоминаний не было приятным.
Больше всего я запомнила женщин. Все они выглядели грустно. Причем не просто из-за того, что утратили гордость, перестали заботиться о внешности — в общем, самооценка у них упала ниже плинтуса. И не потому, что у некоторых из них были синяки или шрамы; и даже не потому, что каждая из них уже успела почувствовать на своем горле руку системы.
Дело было скорее в том, что каждая из них продолжала по-своему удивляться: как это, я — и вдруг в одной комнате со всеми этими несчастными? А еще они осознавали когда-то сделанный выбор, который и привел их в эти стены: парень, за которого они никогда не должны были выходить замуж, наркотики, которые им никогда не следовало принимать, бедность, при которой приходилось крутиться изо всех сил, чтобы оставаться на плаву. Но все это не могло объяснить им, кем они были на самом деле. Или почему они стали теми, кем не должны были стать.
Я вспоминала, как злилась на своего отца за то, что он превратил мою мать в одну из таких женщин.
А теперь я сидела в кафе, изредка откусывая от булочки и делая вид, что сама не стала такой же.
Чтобы взбодриться, я стала думать об Алексе: может, это вернуло бы мне хорошее настроение, в котором я так отчаянно нуждалась. И все, что мне пришло на ум, было воспоминание о том, когда Алексу было не больше семи недель.
Тогда прошло дней шесть-семь с момента моего возвращения на работу, и мы все еще разбирались с переездом в новый дом. Долгие дни сменялись длинными ночами. Волнение от того, что у нас только что родился ребенок, практически улеглось. На смену ему пришла действительность, в которой ничего нельзя предугадать заранее, а воспитание ребенка превратилось в тяжкую повинность.
book-ads2