— Хорошо, тогда вот что мы сделаем. Почему бы тебе не предложить подвинуть вопрос о нападении на офицера в пользу ускорения рассмотрения дела о наркотиках? Как думаешь, сработает? Эми поджала губы. — Не знаю. Может быть. Во-первых, мы должны найти судью, график которого позволил бы этим заняться. — У тебя все получится, — сказал Дэнсби, решительно кивнув. — И еще подумай: без меня ты в этом месиве окончательно потеряешься. Он одарил ее очаровательной (по крайней мере, он так считал) улыбкой. Эми старалась изо всех сил не закатить глаза. — От тебя со смеху помрешь, — сказала она. Он еще раз широко улыбнулся. Да, адвокатом он был паршивым, но таки у него имелись задатки политикана. — Спасибо за помощь, — сказал он. — Дай мне знать, если будут новости, хорошо? — Конечно, — сказала она. По правде говоря, несмотря на все недостатки Дэнсби и неприятные черты его характера, Эми вовсе не хотелось, чтобы над ней воцарился новый босс. Сейчас у них было идеальное дело. Она продолжала выступать в роли адвоката Содружества по тем вопросам, которые имели для нее значение; она рассматривала дела и вершила правосудие так, как считала нужным, без всякой там политической чепухи. А на замену Дэнсби вполне мог прийти мелкий царек со своими представлениями о том, как ей необходимо поступать. Чего доброго, придется спрашивать у такого типа разрешения отлучиться в туалет. И ты это прекрасно понимаешь, черт возьми. Глава 24 Я чувствовала, что меня выжимают снова и снова, когда рано утром в понедельник меня разбудили и заставили отвечать на все те же вопросы в суде Блю Ридж. Смогу ли я вытерпеть подобное еще раз? Если бы это было так просто. К полудню понедельника я вновь сидела на жесткой скамейке в оранжевой робе, один вид которой не оставлял сомнений в том, что перед вами — преступница, и ждала вместе с другими заключенными перед камерой, транслирующей судье наши лица. Когда наконец настала моя очередь, вид у судьи был еще более скучающим, чем на прошлой неделе. Пока я заходила в комнату и устраивалась на стуле, он дважды зевнул. Он сообщил, что мне предъявлено обвинение в хранении наркотиков с целью дальнейшего распространения, согласно Списку II, а затем задал мне все те же вопросы: понятны ли мне обвинения и есть ли у меня адвокат. Затем он сказал, что, поскольку мистер Ханиуэлл защищает меня по прочим обвинениям, он будет представлять меня и по этому делу. «А разве у меня есть выбор?» — хотела спросить я. Но вместо этого сказала: «Благодарю, ваша честь». В нижней части экрана появился мистер Ханиуэлл, одетый в тот же мятый серый костюм, который был на нем в прошлый раз — возможно, это было нечто вроде профессионального факсимиле. — Ваша честь, если позволите, я хотел бы посоветоваться с моей клиенткой пару минут, прежде чем начать слушание по нашему делу. — Приступайте. — Доброе утро, миссис Баррик, — сказал он, поворачиваясь ко мне. — У госпожи Кайе, прокурора, есть для вас необычное предложение, и мне хотелось бы обсудить его с вами, прежде чем принять его от вашего имени. — Хорошо, — сказала я, присаживаясь. — Содружество согласилось снять с вас обвинение в нападении на офицера полиции. Но в обмен на это они попросили обратиться в суд с обвинением в хранении наркотиков гораздо раньше, чем мне было бы удобно. — И как скоро это случится? — Мы проверили список заседаний судьи Роббинса в Окружном суде, и у него есть возможность на один день взяться за процесс девятого апреля. Как говорится, и к гадалке не ходи: 9 апреля было стопудово раньше, чем 18 мая! Возможность вернуть Алекса на месяц раньше превосходила все мои ожидания. Я почти вскочила со стула. — Я готова, — быстро ответила я. — Стоп, стоп, подождите минутку, — сказал мой всегда-так-медленно-говорящий адвокат. — Я хочу все обдумать. Я понимаю, как приятно сознавать освобождение от обвинения в нападении, но обвинение в хранении наркотиков — вещь гораздо более серьезная. Будем тянуть четыре недели, чтобы как следует подготовить защиту. Не так уж это много времени. Мой дедушка всегда говорил: «Тише едешь, дальше будешь». Похоже, этот человек считал, что ему принадлежит все время на свете. Апрель, май или июнь — какая ему разница. Он не мог понять, что внутри меня тикают часы, и каждая отбитая секунда сопровождается взрывом. Этих месяцев жизни Алекса мне уже никогда не вернуть. Они были так драгоценны. Я читала книги о воспитании детей. Все они подчеркивали, насколько важна каждая фаза развития, особенно в первый год жизни. Имел значение каждый месяц. Каждый день. Может, с моей стороны и было глупо спешить с судом. Но в отличие от мистера Ханиуэлла — а также прокурора, и судьи, и всех остальных — я по-прежнему верила в свою невиновность. Именно поэтому я и сказала все то, что сказала. — Все будет хорошо, — произнесла я. — Я согласна на эту сделку. Мистер Ханиуэлл посмотрел на меня так, словно я внезапно нанесла ему сокрушительный удар. — Хорошо. Значит, девятое апреля, — сказал он, затем кивнул в сторону прокуратуры. За этим последовала длительная дискуссия о подходящей сумме залога по делу о хранении наркотиков. В конце концов мистер Ханиуэлл заставил Содружество согласиться на 40 000 долларов. Возможно, мне бы удалось взять кредит в 20 000 долларов, под обеспечение, но кому-то так или иначе придется откуда-то взять десять процентов от других 20 000 долларов. Я знала, что у Тедди столько нет. У Бена тоже — если, конечно, он еще не успел сбежать на Север — даже если его карта обслуживалась по специальному плану, предусматривавшему расторжение брака. После того как это было улажено, судья объявил об окончании трансляции из главного окружного суда. Как только он встал, камера в здании суда начала поворачиваться вправо, и судья пропал из кадра. Я продолжала смотреть на экран, пока его весь не занял стол клерка; потом фон сменился стеной, потом — прокурорским столом. К тому времени, когда камера остановилась, она была направлена назад на галерею, которая была почти пуста: там сидел лишь один человек. Это был Маркус Петерсон. Я почувствовала огромный прилив благодарности за это неожиданное проявление доброты. Увидеть его даже мельком было все равно что на заброшенном пустыре обнаружить прекрасный розовый куст. — Маркус! — крикнула я. — Спасибо! Спасибо что пришел! Ты лучший! Однако было очевидно, что Маркус меня не слышит. Скорее всего, трансляция уже была отключена. — Хорошо, Баррик, давай, — сказал охранник. — Пошли. — Это же Маркус! — сказала я, как будто это имя могло ему о чем-то сказать. — Угу-угу, — ответил он. — Пошли. К тому времени экран уже совершенно опустел. Воспоминание о том, что я видела моего друга всего два часа назад, продолжало греть мне душу. Тут подошел тот же самый охранник. — Давай, Баррик, — сказал он. — Собирай вещи. — Меня выпускают под залог? — спросила я. Он кивнул. Маркус. Это должен быть он. Маркус никогда не выставлял это напоказ, но у его семьи водились кое-какие деньги — по крайней мере, достаточные для того, чтобы ему не нужно было считать копейки, как нам. Я поспешно собрала бюстгальтеры и нижнее белье, свернула их в клубок, потом расписалась за получение джинсов и толстовки. Быстро переодевшись и попытавшись придать волосам сколько-нибудь презентабельный вид, я вышла в зал ожидания. И, конечно же, он был там. Когда мы впервые встретились пятью годами ранее, мне было двадцать шесть лет, а Маркусу — тридцать четыре: это заставляло меня думать, что он на целую половину поколения старше меня. Но как только мы стали друзьями, я уже никогда не замечала этой разницы в возрасте. То ли я была старовата душой, то ли он ей слишком молод, но мы, что называется, нашли друг друга. Не думаю, что у нас хоть раз был неприятный разговор или возникал неловкий момент. С тех пор как на моем горизонте появился Бен, он божился, что щедрость Маркуса по отношению ко мне была мотивирована чувствами, которые заходили далеко за пределы обычной дружбы. Как-то Бен заметил, что Маркус обладает магической способностью материализовываться всякий раз, как только у меня возникает желание потусоваться. Я была готова поклясться, что все это абсолютная чепуха. Маркус, конечно, в своем роде воздвиг мне памятник. Но он просто был рубаха-парень, и все тут. И теперь снова доказал это. — Привет тебе, — тихо сказал Маркус. Маркус был среднего роста и телосложения, русоволосый и голубоглазый. Сейчас ему было тридцать девять, но с его мальчишечьим лицом он выглядел лет на десять моложе. — Не могу передать, до чего я рада тебя видеть! — сказала я, идя навстречу ему по комнате. Мы обнялись. По части обнимашек он был что надо — не из тех, кто сдерживает себя. Бен всегда воспринимал наши объятия как еще один признак того, что у Маркуса ко мне чувства, как бы смешно это ни звучало. Маркус почти ни слова не упоминал о своем неудавшемся браке; а главное, в отличие от Уоррена Плотца, Маркус никогда не пытался меня трогать, даже когда мы вместе выпивали. В смысле, он не носил обручальное кольцо, хотя и его в наши времена нельзя считать доказательством стопроцентной гетеросексуальности. И когда он упомянул имя Келли, я понимала, что имя это запросто может принадлежать мужчине. Только когда я познакомилась с Келли, перестала удивляться. — Я так волновался за тебя, — сказал он, по-прежнему не выпуская меня из объятий. — Спасибо, — сказала я. И отпустила его. Он держал руки еще пару секунд, а затем тоже отпустил меня. Я глубоко вдохнула и резко выдохнула. — Маркус, с твоей стороны это просто замечательный поступок, но я не… Я даже не знаю, смогу ли когда-нибудь рассчитаться с тобой. — А тебе и не нужно. Я не выступал как поручитель. Просто отправил куда нужно двадцать тысяч и получу их назад, как только ты предстанешь перед судом. — О боже, Маркус, это… Это восхитительно! — Да ничего такого, — сказал он, покачав головой, словно не сделал ничего важнее, чем одолжить мне ручку. — Просто окажи мне маленькую услугу: не говори Келли об этом, ладно?