Все выходные тяжесть на душе у Эми Кайе никак не проходила. Прошло четыре месяца с тех пор, как Уоррен Плотц совершил очередное нападение на женщину. К настоящему моменту он должен превратиться в один сплошной сгусток скопившейся сексуальной энергии, и этот сгусток вот-вот взорвется. Эми практически слышала, как тикает детонатор. И понимание того, насколько она была близка к получению настоящих доказательств, с помощью которых его наконец-то можно было бы привлечь к ответственности, превратило ожидание в какой-то изощренный вид пытки. Вроде китайской пытки водой. Она всерьез задумывалась над тем, чтобы поймать его на месте преступления или по крайней мере помешать его очередному нападению. Затем она отвергла эту идею, справедливо сочтя ее смесью глупости и безрассудства. Она была юристом, а не полицейским. Она боролась с преступностью в зале суда, а не на улицах. Но все равно. Он был где-то там. И наверняка уже преследовал очередную жертву. Сможет ли она его арестовать? Как же заманчиво это звучало. Давняя жертва много лет спустя выдвигает догадку… тот факт, что Плотц нападал и на других… то, как образ действий Плотца вписывался во временну́ю схему нападений… На суде все это выглядело бы просто прекрасно. Но Эми должна была быть честна перед собой: далеко не все в этом деле аккуратно клеилось друг к другу. Опасность заключалась в том, что, если она арестует его, а судья позднее постановит, что у нее нет объективной причины, обвинительный приговор может попросту рухнуть. Все жалуются на то, что реальный преступник может быть освобожден из-за какой-то мелкой ошибки в процессе, какой-то формальности. Но они, кажется, забывают простую истину: закон и есть чистая формальность. Она просто должна быть терпеливой. Но это заставило ее пронервничать все выходные. Обычно Эми не контактировала с офисом шерифа в субботу или воскресенье. Джейсон Пауэрс должен позвонить ей, если что-то случится. В противном случае она понимала: придется ждать понедельника. В эти выходные она четыре раза звонила диспетчеру, чтобы спросить, не произошло ли какого-либо серьезного преступления. В промежутках между звонками она так волновалась, что то и дело таскала Бутча на прогулки, пытаясь успокоиться. Собака же просто выбилась из сил. Но, когда она проснулась утром в понедельник, все еще ничего не произошло. «Ничего не поделаешь» — всякий раз говорили ей в таких случаях. На работу в то утро она шла очень медленно. Ночью над долиной Шенандоа повис густой, плотный туман: было похоже, что ему потребуется весь день, чтобы рассеяться. А то и целого дня не хватит. Но обычно Эми нравилась такая погода по утрам. Именно она делала жизнь в долине интересной, непредсказуемой. И, казалось, она лучше понимала горы, именно когда они возникали из рассеивающейся пелены. Но сейчас эта пелена выглядела зловеще. Она могла выдохнуть: днем было безопасно. Плотц предпочитал темноту раннего утра. Поэтому Эми с нетерпением ждала именно наступления дня, чтобы попытаться отвлечься, сосредоточившись на другой работе, которая давно ждала ее. Вместо этого, прибыв в офис, где работали адвокаты Содружества, она с удивлением обнаружила написанную от руки записку от Аарона Дэнсби. Эми, Пожалуйста, зайди ко мне как можно скорее. Это важно. А.Г.Д. То, что Дэнсби оказался в офисе в понедельник утром, было уже само по себе необычно. Для него утром понедельника обычно являлась середина среды. Желая поскорее покончить с этим, она убрала все со стола и отправилась в его красиво обставленный угловой кабинет, который специально украшала его жена Клер; в результате он стал выглядеть так, словно сошел со страниц Южной жизни[19]. — Привет, — сказала она, просунув голову в приоткрытую дверь. — Ты меня искал? — Да, заходи. Под глазами у него темнели мешки. Он все еще слегка походил на Мэтью МакКонахи, но теперь казалось, что этот МакКонахи тронулся умом. — Ты в порядке? — спросила Эми, проявляя обычно не свойственную ей заботу о благополучии своего босса. — Выглядишь сильно усталым. — Да, да, я в порядке, — сказал он, отмахиваясь, когда Эми подошла к его столу. — Мне нужно поговорить с тобой о Коко-маме. — Знаешь ли, у нее есть имя. Мелани Баррик. — Какая разница. Эми нахмурилась. — Ну и что там насчет нее? — Ты видела субботнюю газету? — Да. И? — Партия тоже ее видела. Когда Аарон говорил о партии, он имел в виду местную политическую партию, к которой и сам принадлежал. Для Эми ее состав представлял загадку: не то это была сравнительно большая группа законопослушных граждан, не то лишь босс и группа его сопящих осведомителей, заседающих в прокуренной комнате. В любом случае сомнений в важности поддержки этой партии не было никаких. Она понимала, что без этой поддержки Дэнсби никогда бы не выиграл выборы. И его предстоящее переизбрание зависело тоже от нее. — Та-а-ак, — сказала Эми. — И что дальше? — Они беседовали об этом на собрании вчера вечером. Потом заговорили о планах на ноябрь. В основном речь шла о государственных офисах, но в разговоре прозвучало и имя адвоката Содружества. И мне, честно говоря, этот разговор не совсем понятен. Все звучало как-то смутно. — Смутно… насчет чего? — Линия! — взорвался Дэнсби. — Партийная линия! Моя кандидатура под сомнением! Эми вдруг поняла, почему Дэнсби выглядел таким уставшим. Похоже, он, будучи слишком взволнованным, не спал всю ночь. В округе Огаста на протяжении нескольких поколений действовала однопартийная система. И если найдется кто-то, как следует разбирающийся в этой самой партийной линии, велики были шансы, что Дэнсби останется без работы. А это никак не способствовало его карьере, которую он так старательно строил. Вундеркиндам не полагалось терять голоса во время переизбрания. — Извини, тебе придется еще кое-что прояснить мне, — сказала Эми. — Какое отношение партия имеет к Мелани Баррик? — Прямого отношения она не имеет. Но это засело у них в головах. Я думал, что после Муки Майерса я показал им, что могу справиться с этой работой. Но слышала бы ты, что они говорят о Коко-маме. Типа, как это: женщина и мать, торгующая наркотиками? Это же… моральная деградация… попрание законности и порядка… «Оставь эти фразочки для присяжных», — подумала Эми. — Разве адвокат Содружества позволил бы произойти подобному, находясь на посту? — продолжал Дэнсби. — Когда мы прижали Муки, то прижали как следует. Майерс провел минимум десять лет в качестве почетного гостя Содружества Вирджинии, и вряд ли недавно поданная им апелляция хоть что-то изменит. Я уверен: крайне важно не давать никакого спуску и этой Коко-маме. Это покажет партии, каков я на деле. Когда суд? Мы можем перенести дату? — Дата еще не определена. Ее даже пока не привлекали к суду. — Давай сделаем все, чтобы ускорить ход событий. Партия заканчивает сессию в середине апреля. Я хочу, чтобы к тому времени Коко-мама была осуждена. — Аарон, уже март, — она остановилась, чтобы посмотреть на телефон, — двенадцатое число. Сомневаюсь, что до середины апреля мы сумеем хотя бы отыскать судью, у которого найдется время для разбирательства подобного масштаба. — Да ладно, — бодро сказал он. — Я думаю, что четвертая поправка гарантирует ей право на экстренное судебное разбирательство. — Вообще-то шестая поправка, Аарон. — Без разницы. Ты же поняла. — Заседание по делу о ее нападении на офицера полиции назначено на восемнадцатое мая. До этого по делу о наркотиках не планируется ничего. — Нападение на офицера? — произнес он. — Когда она это сделала? — На прошлой неделе в соцслужбах кое-что случилось. Ситуация слегка вышла из-под контроля. Он задумчиво посмотрел на нее. — И на какой срок мы можем задержать ее в связи с этим? — Это преступление шестого класса. Но она раньше не привлекалась, а полицейский, насколько я понимаю, практически не пострадал. Если честно, дело это дутое. Я никогда не обращусь с ним к присяжным, поскольку они могут решить, что мы передергиваем. Я было собиралась заявить об этом, но потом разрешила ей пройти досудебную программу по замене уголовного наказания на альтернативное. Но даже если бы получилось, скорее всего, судья назначил бы ей посещение курсов по управлению гневом, а затем на шесть месяцев оставил бы под контролем. Или что-то в том же духе. Но как бы ни повернулось дело, ей, по всей видимости, разрешат подать апелляцию как по обвинению в нападении, так и касательно хранения или торговли наркотиками. Дэнсби, не колеблясь, сказал: — Это «nolle prosequi», точно говорю. — Да ну? Ты уверен? Nolle Prosequi на судебном сленге означало, что обвинитель не намерен осуществлять уголовное преследование. В принципе, Эми только этим и занималась, превратив это в некую сделку: она согласилась отменить все обвинения, лишь бы получить признание вины по одному интересующему ее делу. — Да. Не желаю, чтобы хоть что-то мешало рассмотрению дела о хранении наркотиков. Именно оно главным образом интересует партию, — сказал он. — По сути… У нее ведь по обоим делам один и тот же адвокат, верно? — Насчет дела о наркотиках адвоката ей пока не назначили. Но да, обычно так и происходит. — И кому досталось такое счастье? — Биллу Ханиуэллу. — Это такой тип с выпученными глазами? — Да, он. — Ведь он простой топорник, верно? «Да он в большей степени адвокат, чем ты когда-нибудь сумеешь стать», — подумала Эми. — Я бы не стала его недооценивать, — сказала она вслух. — Думаешь, он разберется? — Полагаю, да, если все обстоит так, как мы считаем.