После долгой оккупации жажда мести, казалось, витала в воздухе. Майор Дик Уинтерс вдруг услышал за спиной шиканье и свист. Он обернулся на приближающуюся к ним проститутку с весьма явными намерениями. «Люди схватили ее, – вспоминал он, – и в последний раз, когда мы ее видели, ее, скорее всего, волокли на стрижку»[592]. Местных насмешила весть о том, что в тот день, чуть пораньше, бургомистр – член НСД – испугался, что его линчуют. «Они с женой поехали просить убежища в Marechaussee-kazerne [казарме жандармерии]; но по дороге убегавший немец-офицер отобрал у него велосипед»[593]. «В три часа дня, – отмечено в другом дневнике, – под крики и вопли толпы, всех из NSB сгоняют скопом и запирают в школе у еврейского кладбища»[594]. Юнцы наперебой умоляли офицеров 101-й вдд дать им оружие и форму убитых и раненых, чтобы кинуться в бой. Американцы следовали формальностям куда меньше англичан, и, хотя это было строго против правил, ряд гражданских к ним присоединился, а иные даже прослужили вплоть до конца войны. В 15.30 в этот насыщенный день вторая волна десанта вошла в зону приземления к северо-востоку от Сона. Поэт Луис Симпсон, служивший в 327-м пехотно-планерном полку, описал прибытие: «Мы над зоной высадки. Планерист тянет рычаг, освобождает трос, и планер впервые оживает. Он парит как птица, тихо летит по воздушным потокам, мы слышим лишь, как поскрипывают распорки. Затем рывком мчится вниз, кренится на крыло. Твоя жизнь в руках пилотов»[595]. Всем легчало, когда планер ударялся о поле и потом замирал. «Земля ровная, везде разбросаны планеры, носами кто куда», – писал он. Роты быстро строились и уходили. «На горизонте мельница словно с голландской картины. Где-то гремят орудия. Солнце печет; под шерстяной рубахой взмокнешь. В сумерках мы вошли в деревню. На входе развороченный немецкий танк. На нем и под ним обугленные тела экипажа, словно вулканизированные, расплавленные; сквозь черную корку блестят полоски рубиново-красной плоти»[596]. Симпсон был заинтригован менталитетом немецкого солдата. «Я обошел одну яму-могильник. У одного ее конца стоял крест с простреленной американской каской. На кресте была надпись готическим шрифтом: “Добро пожаловать, 101-я”. Фрицы странные. Надо же посреди боя такое удумать и сотворить!»[597] Из 450 планеров, летевших на буксире «транспортников» C-47 «Дакота», 428 достигли зоны высадки 101-й воздушно-десантной дивизии. Они доставили не только 327-й пехотно-планерный полк, но и два парашютных артдивизиона малокалиберных орудий, инженерно-саперный батальон и даже хирургическую бригаду с рентгеновским аппаратом[598]. 327-й полк сообщил, что «кое-где видели немцев: те стояли в ряд и палили по планерам. Обычно промахивались, не хватало опережения, но хвост самолету полковника Харпера слегка пробили»[599]. Полковник Джозеф Харпер, командир полка, не собирался оставлять вражеский огонь без ответа, и они вместе с водителем джипа стреляли прямо с планера, из табельного оружия. Бригадный генерал Энтони Маколифф – заместитель командира Тейлора и главный артиллерист 101-й вдд – прибыл с 377-м парашютным артдивизионом малокалиберных орудий. С ним на планере летел и юный Уолтер Кронкайт из «Юнайтед пресс». «Каски с нас слетали при ударе, – писал позже Кронкайт с вольностью журналиста, – и это было хуже, чем летевшие снаряды. Я схватил каску, мой верный вещмешок с пишущей машинкой и пополз к каналу, месту встречи. Когда я оглянулся, за мной полз десяток бойцов. Видимо, я прихватил каску лейтенанта, с такой аккуратной полоской позади»[600]. Вскоре после того, как все планеры сели и над зоной высадки пролетели, сбрасывая груз, В-24 освободителей, 327-й полк пожалел, что в ту ночь ослабил бдительность. «Семьдесят пять процентов всего, что было сброшено с планеров, вывезли другие войска и голландцы из гражданских»[601], – сообщили они. С тех пор туда отправляли вооруженные патрули на джипах, чтобы предотвратить дальнейшие кражи. Как оказалось, 101-й вдд очень повезло. В немецком гарнизоне, защищавшем Эйндховен, оставалось немногим более ста человек. Правда, бригадный генерал Джеймс Гэвин знал, что немцы укрепят Неймеген так быстро, как только смогут. Они сосредоточивали войска в центре города и к северу от него. После воскресной высадки и первых попыток батальона подполковника Уоррена пройти в город с юга немцы взорвали на рассвете свои склады боеприпасов, целая серия взрывов разбудила всех горожан. По словам Хармеля, командующего 10-й танковой дивизией СС «Фрундсберг», отвечавшего теперь за оборону Неймегена, гарнизон на время высадки десанта состоял из «худших солдат Германии»[602] и насчитывал менее 750 человек личного состава. Помимо амбициозного 1-го парашютного учебного полка оберста Фридриха Хенке, прибывшего вскоре, город защищали «охранники поездов, горстка местных ополченцев, полицейские, несколько случайных эсэсовцев и другие подразделения»[603]. Многие из них были вооружены винтовками времен Первой мировой и даже, как утверждал Хармель, времен Франко-прусской войны 1870 года. Им раздали обоймы на пять патронов, и, не имея патронных сумок, они просто рассовали их по карманам. Из противотанковых орудий у них были лишь уцелевшие зенитки с автомобильного моста. Чтобы предотвратить соединение в Арнеме британского 30-го корпуса с 1-й воздушно-десантной дивизией, обергруппенфюрер Биттрих хотел взорвать и железнодорожный мост, и большой автомобильный мост в Неймегене. Но для выполнения этой задачи сначала нужно было должным образом их защитить. Поэтому сразу после полуночи 18 сентября он отдал распоряжение Хармелю: «10-й танковой дивизии СС: выдвинуться на юго-восток от Арнема, переправиться через Недер-Рейн на пароме и удерживать плацдарм на южном берегу Ваала. Мосты должны быть готовы к сносу»[604]. Взрыв моста в Неймегене явно мог помешать союзникам соединить силы, но утром генерал-фельдмаршал Модель снова отменил приказ Биттриха. «Нам по-прежнему нужны мосты, – настаивал он. – Для контратаки»[605]. Биттрих не был уверен, что им хватит сил для эффективной контратаки. Разочарованный и раздраженный, он сомневался в том, что у Моделя есть особый план, но, по крайней мере, теперь ясно, что сам он, Биттрих, сделал официальный запрос. Рано утром рота 10-го передового батальона СС дивизии Хармеля на реквизированных велосипедах отправилась в Паннерден, на Недер-Рейн, к северу от места, где он расходился с Ваалом. Одним из преимуществ велосипедов была возможность быстро спешиться и укрыться в кювете в случае налета вражеских истребителей. За ними следовали передовые части будущей боевой группы Рейнгольда. Рейнгольд, командир танкового полка дивизии «Фрундсберг», привел свои спешившиеся танковые экипажи, батальон Ойлинга, всего 200 солдат, и батарею орудий. По словам Хармеля, гауптштурмфюрер СС Карл Хайнц Ойлинг, командир 2-го батальона 21-го танко-гренадерского полка СС, был «отличный парень и дельный солдат»[606]. Несмотря на задержки в переправке пеших танкистов через Недер-Рейн на связанных вместе резиновых лодках, батальон Ойлинга добрался до автомобильного моста к полудню. Рейнгольд не терял времени: он принял командование обороной города и «с великим рвением»[607] готовился отразить любую атаку союзников. Однако переправа полевых орудий и тягачей оказалась слишком сложной и нервной. Из-за авиации союзников их можно было переправлять лишь ночью и без огней, и командиры, отходя назад, должны были махать в темноте белым носовым платком и показывать водителям, куда подавать, налево или направо, чтобы заехать на паром. Как только Рейнгольд прибыл, он приказал сосредоточить все силы на севере города около подходов к обоим мостам. Древняя крепость Валькхоф, построенная еще во времена Карла Великого, стала центром их обороны. По обороняемому периметру он расставил и юнцов из Имперской службы труда[608]. У Рейнгольда было для них особое задание: он намеревался защищать Неймегенский мост огнем. Генерал Браунинг дал Гэвину ясно понять: главную угрозу представляют танки в Рейхсвальде. Однако он ошибся: почти все подразделения на северо-западе Германии были мобилизованы для контратаки восточного фланга 82-й воздушно-десантной дивизии. Корпус под командованием генерала кавалерии Курта Фельдта, стоявший к северу от Крефельда, уже собирал силы. В него вошла 406-я дивизия под командованием генерал-лейтенанта Герда Шербенинга, которую Фельдт охарактеризовал как «кустарное формирование»[609]. В ее состав входили унтер-офицерская школа и части пополнений, а также батальоны «тугоухих» и «желудочных», сформированные из выздоравливающих, едва способных слышать, и больных желудком, которым требовались особые диеты. Это было только временное решение. Модель и Штудент намеревались ввести довольно профессиональный 2-й парашютный корпус под командованием генерала парашютных войск Ойгена Майндля, как только его соберут. Генерал Фельдт признал позднее: «Я не был уверен в этом нападении, поскольку для 406-й дивизии было почти невыполнимой задачей атаковать отборные войска силами своего разношерстного сборища»[610]. Если не считать настойчивого требования группы армий «B» немедленно наступать, единственным оправданием для атаки, по мнению Фельдта, было предотвратить продвижение американцев на восток и попытаться создать впечатление силы. Части 406-й дивизии запаниковали к юго-востоку от Мука. «C огромным трудом мне и генералу Шербенингу удалось удержать наши войска на позициях для атаки. А мне самому лишь чудом удалось не попасть в плен в районе Папен-хилл»[611]. В полдень Фельдт услышал, что передовые отряды 3 и 5-й парашютных дивизий уже в Эммерихе. Он немедленно отправился туда, но был поражен, обнаружив, что в составе каждой из них было по одному слабому батальону, в основном из солдат, переживших битву за Нормандию. У них почти не было тяжелого оружия. Вернувшись на командный пункт, Фельдт выяснил, что Модель и генерал Майндль уже там. Он выразил удивление по поводу состояния двух парашютных дивизий и сказал, что их придется объединить в боевую группу под командованием майора Карла Хайнца Беккера. Спавший под деревом бригадный генерал Гэвин, услышав, проснувшись, звуки поезда, едва смог встать из-за поврежденной спины. Не обращая внимания на боль, он все же взял свою винтовку М-1 и отправился проверить позиции. Одной из ключевых задач в этот день была зачистка зон высадки: во второй половине дня должны были приземлиться 454 планера из 82-й воздушно-десантной дивизии. Но сначала он встретился с капитаном Бестебрёртье в отеле «Сионсхоф». Тот собрал почти 600 участников Сопротивления с оранжевыми повязками на рукавах. Гэвин предупредил, что немцы убьют их, если захватят. «Нам все равно, – ответили они. – Дайте нам оружие от ваших мертвых и раненых, и мы будем сражаться за вас»[612]. Гэвин согласился и сказал, что их главная задача – убедиться, что немцы не взорвали мост. По словам Мартейна Луиса Дейнума, директора концерт-холла De Vereeniging, небольшая группа американских десантников после неудачной попытки добраться до моста всю ночь билась с немцами самостоятельно. «Трое хмурых и грязных молодых десантников вошли с пулеметами и стали стрелять из окон. Мы ушли в погреб. Нет электричества»[613]. Дейнум подумал, не пьяны ли они. Один сказал: «Немцы паршиво стреляют». Дейнум не понял, что батальон подполковника Уоррена, не сумевший добраться до моста, все еще сражается в Неймегене против боевой группы «Хенке». В других частях города американских десантников приглашали в дома – мыться, бриться и чистить зубы. «Некоторые чистят зубы по три раза на дню, – дивилась госпожа Висман. – Им не нравится, когда их сравнивают с томми [британцами]. Они считают их тяжелыми на подъем, говорят, именно американцы должны идти первыми»[614]. После встречи в «Сионсхофе» Гэвин отправился на командный пункт 508-го парашютно-десантного полка, выяснить, что именно произошло с батальоном Уоррена. Ранние сообщения о его успехе во взятии моста оказались ложными. Гэвин был в ярости от того, что Уоррен не пошел по берегу реки в соответствии с приказом, а направился прямо в город, решив, что «все будет хорошо»[615]. Батальон Уоррена все еще был связан боями в центре Неймегена, как раз в тот момент, когда 508-й полк находился под угрозой с востока. Утром, еще до десяти, Гэвин получил сообщение, что подошли вплотную к зоне высадки планеров. Это было частью попытки корпуса Фельдта перейти в контрнаступление. Американские наблюдатели заметили нападение на Грусбек с церковной колокольни. Отец Хук, приходской священник, упорно ходил из дома в дом, навещая паству, несмотря на стрельбу и случайные разрывы снарядов. Десантники привыкли к этому, и он вспоминал: когда становилось опасно, солдат высовывал голову из окопа и кричал: «Отче, в укрытие!»[616] И он сразу же бросался ничком на землю. Расположившийся в первую ночь на опушке леса, откуда был виден Рейхсвальд, 508-й парашютно-десантный полк прекрасно понимал, что стоит на самой границе с Германией. Личный состав получил приказ ни с кем не общаться, а если увидят, что кто-то приближается к передовой, сразу стрелять: «Там все враги»[617]. Неизбежно случались трагические ошибки. Однажды солдаты застрелили своего же взводного. Лейтенант полка признал, что они «не особо заботились о том, как зачищать город. Например, обнаружив немца в доме, подходили к двери и говорили: “Kommen Sie hier!” (“Идите сюда!”) Если кто в доме зашевелился, окатывали все внутри огнем из “томми-ганов”»[618]. Однако голландцы, похоже, смогли простить освободителям почти все. «Люди выходили из домов, – писал Дуэйн Бернс из 508-го полка в Беке, – а у них все дворы в окопах, и оттуда головы солдат торчат. Они были очень дружелюбны и рады нам, предлагали и еду, и напитки, но в основном хотели поговорить, дать любую информацию, которой располагали»[619]. Одного бойца из отряда Бернса ночью убили. «Мы похоронили его на углу пустыря за КПП. Солдат, сын священника, прочел пару отрывков из своей Библии, сказал молитву. Потом мы зарыли тело, разровняли землю, оставили на могиле каску и жетон. Голландцы, местные жители, пришли позже, положили на могилу цветы из своих садов». В Моке, примерно в десяти километрах к югу, десантник, под огнем переходивший из дома в дом, был поражен, когда дверь внезапно открылась. «Я выхватил кольт, уже хотел стрелять, – писал он. – В дверях стояла пожилая голландка с чашкой кофе, куском пирога и парой ломтиков хлеба»[620]. Потрясенный десантник поблагодарил ее за гостеприимство, но умолял не выходить из дома ради ее же безопасности. Утром немецкие нападения на блокпосты и деревни были столь же плохо скоординированы, как описал генерал Фельдт, но некоторые все еще представляли реальную угрозу для зон высадки. Роту «С» капитана Энтони Стефанича из 505-го парашютно-десантного полка на юго-востоке Грусбека обстреляли немцы, укрывшиеся в стогах сена. Стефанича, набожного католика и «легенду полка», солдаты боготворили[621]. Он отдал приказ, и рота пошла вперед стрелковой цепью – очистить поле от немцев, – как только планеры зашли на посадку. «Солдаты роты “C” стреляли, – писал один из его офицеров, – а немцы убегали от нас. Мы их загоняли, как охотники зайца. Вдруг один немецкий солдат, в одиночку бежавший по небольшому оврагу примерно в 75–100 ярдах от нас, остановился, обернулся и выстрелил в нашу с капитаном сторону. Пуля попала “Стефу” очень близко от сердца, и он упал у моих ног»[622]. В других сообщениях говорится, что Стефанич под огнем пытался спасти планериста; но исход тот же[623]. Два лейтенанта оставались с ним, когда он умирал, и Стефанич не раз призывал их «убедиться, что в роте все как надо». Его солдаты, не стыдясь слез, плакали над умирающим командиром, а после укрыли его парашютом, как саваном. В общей сложности 385 планеров из 454 приземлились благополучно. Девятнадцать пролетели над территорией Германии, заставив мучительно страдать тех, кто видел их с земли. Иные пропахали свекольное поле, расшвыряв груды свеклы. Многие планеры разбились, но десантники выжили, техника тоже уцелела. Гэвину стало легче, когда он узнал, что недавно прибывший артдивизион потерял только шесть из тридцати шести гаубиц. Пилотам-планеристам удалось сделать то, что от них ожидали. Но в отличие от британского Полка планеристов, где солдат учили сражаться после приземления вместе с десантниками, их американские коллеги подчинялись ВВС США и не имели навыков пехоты. Они ожидали, что их будут защищать, как только они высадят бойцов и сбросят груз. По словам одного офицера ВВС США, как только 30-й корпус достиг 101-й вдд, их планеристы начали возвращаться обратно через Брюссель. «Самые предприимчивые носили под летным комбинезоном форму класса “А” и собирались в Париж, а не в Англию. Один вроде даже добрался до Ривьеры»[624]. Гэвин счел ситуацию невыносимой. Он предпочитал британскую систему, когда планеристы бились как пехота, но межведомственные конфликты были равно плохими по обе стороны Атлантики. Гэвину ничего не оставалось, кроме как подчиниться приказам своего непосредственного начальника генерал-лейтенанта Браунинга. Но он стремился зафиксировать точные обстоятельства в журнале операций. «В 15.30 18 сентября генерал Гэвин провел совещание с генералом Браунингом, на котором генерал Браунинг спросил о планах на следующие 24 часа. Генерал Гэвин заявил, [что] его план на ночь с 18 на 19 сентября состоял в том, чтобы захватить мост к северу от Неймегена силами одного из батальонов 504-го парашютно-десантного полка, а потом, вместе с 508-м полком, охватить плацдарм с востока и запада. Генерал Браунинг одобрил план в целом, но, подумав и вспомнив о ситуации в 30-м корпусе, счел, что высоты к югу от Неймегена важнее, и постановил, что главная задача должна состоять в том, чтобы удерживать возвышенность и свои позиции к западу от канала Маас – Ваал. Поэтому генерал Гэвин собрал полковых командиров и отдал приказ о защите позиции»[625]. Браунинг не мог не взглянуть через плечо Гэвина, учитывая близость командных пунктов. Тем не менее, судя по отчету Гэвина, довольно странно, что Браунинг уделял так много внимания защите фланга и так мало – обеспечению безопасности моста через Неймеген, абсолютно необходимой для спасения от гибели его 1-й воздушно-десантной дивизии. Браунинг был явно расстроен. Большую часть времени он носился на джипе, и вымпел с Пегасом гордо трепетал на радиоантенне. Он все еще ожидал, что любой пассажир по приказу прочтет карту, даже перевернутую, пока автомобиль качается и прыгает на колеях. «Он ездил с бешеной скоростью и совершенно не замечал опасности, – рассказывал его помощник. – Воспринимал это как данность – он был командиром, и это было правильно»[626]. Столь драматическое поведение свидетельствовало, как сильно он раздражен тем, что воздушно-десантные дивизии сражались в одиночку, – пока не прибыл Хоррокс и не принял командование. Браунинг по-прежнему не мог признать, что и он, и его переукомплектованный штаб были совершенно лишними. 30-й корпус Хоррокса, с группой Ирландской гвардии в авангарде отставал от графика более чем на двадцать четыре часа, в основном из-за остановки на Валкенсварде на «тихую ночку»[627] и позднего выхода по совету бригадного генерала Гуоткина. Они выдвинулись только в 10.00, хотя два батальонных журнала военных действий дают разные причины задержки. 3-й батальон заявил, что их собирались менять на пехотный батальон из 50-й дивизии, а 2-й бронетанковый батальон – что их задержали до 10.00 из-за сообщения об одной “Ягдпантере” и двух “самоходках” в Алсте»[628]. Отряд бронетранспортеров из полка Дворцовой кавалерии шел по дежурному маршруту в Алст, бывший всего в шести километрах к югу от Эйндховена. Полковник Джо Ванделёр дал сопровождающему их авианаводчику Королевских ВВС, капитану авиации Лаву, цель, которую должны были атаковать эскадрильи «Тайфунов». После тяжелых потерь накануне – девять «Шерманов», двадцать три погибших и тридцать семь раненых – Ирландские гвардейцы не хотели снова атаковать в лоб на открытой дороге. Пока они ждали «Тайфуны», Ванделёр остановил колонну на обед. Он и его кузен Джайлс нашли у дороги виллу с бассейном, поплавали и после подкрепили силы шампанским в компании юной военной журналистки. В конце концов через два часа после первого запроса Лав услышал, что авиаудар отменили из-за плохих условий полета. Ванделёр был в ярости. «В чем дело? – спросил он не без сарказма. – Королевские ВВС боятся солнца?»[629] Единственное, что им в тот день помогло, – это тактическая разведывательная миссия, подтвердившая, что мост в Соне действительно разрушен. Высокопоставленный сотрудник крупной электротехнической компании Philips в Эйндховене пересек линию фронта с картой, на которой значилось положение всех немецких пушек[630]. Это было большим подспорьем, но ряд задержек все еще тормозил наступление. Позже произошла еще одна задержка, когда выяснилось, что четыре 88-мм орудия, поддерживаемые пехотой, защищают линию к северу от Алста[631]. В то время как 2-й эскадрон ввязался в бой с расчетами немецких орудий, 1-й эскадрон и рота пехоты попытались обойти их с фланга, но широкие рвы не позволили пройти по пересеченной местности. Подвели артиллерию, и она открыла огонь. В 17.00 прибыли генерал-майор Адер и бригадный генерал Гуоткин, чтобы узнать, что послужило причиной задержки, и вскоре отряд Королевской конной гвардии сообщил, что немцы ушли. Колонна снова двинулась вверх по Алстерсвег, через полчаса броневики мчались через Эйндховен. Их экипажи ехали с закрытыми люками, думая, что немцы все еще удерживают город, – и пропустили бурный прием. Примерно в семь часов вечера жители Эйндховена услышали крики: «Англичане на Алстерсвег!»[632] Бросив ужин, все повыбегали на улицу, и вскоре всюду царили «крики, веселье и смех, и что молодые, что старые, все прыгали от радости». Гвардейцы в танках и машинах показывали толпе растопыренные пальцы – V, знак победы, – а колонна почти остановилась, подбадривая местных. Чудом никого не раздавили танки: и стар и млад писали лозунги и благодарственные послания на корпусах проезжающих «Шерманов». По словам одной женщины, британские солдаты заметили: «Чего в Голландии и Бельгии было валом, так это мела»[633]. Один офицер Ирландской гвардии, пораженный патриотическими проявлениями и обилием национальных цветов, заметил, что «из-за этих оранжевых флагов все походило на Ольстер»[634]. Еще он подозревал, что американским десантникам уже «удалось расцеловать всех девушек, которые того хотели». Пока Ирландская гвардия проталкивала свои танки сквозь толпу, Джон и Джайлс Ванделёры проскользнули на разведывательной машине через город и направились к каналу в Соне; нашли лодку и переплыли на другой берег, где столкнулись с десантниками из 101-й дивизии. «Те пили кофе и курили. По ним и не скажешь, что война, они так расслаблены»[635], – заметил Джо Ванделёр, возможно забыв о том, как днем сам плескался в бассейне. «Мы поздоровались, они встали и не особо ретиво отсалютовали». Ни жители Эйндховена, охрипшие от ликований, ни 101-я воздушно-десантная дивизия не знали, что рядом находилась 107-я танковая бригада майора Берндта Иоахима фон Мальцана: его «Пантеры» рано утром достигли Венло на железнодорожных платформах. К тому времени когда Ванделёры достигли канала в Соне, бригада остановилась у моста Зутербек через Доммел на северо-восточной окраине Эйндховена[636]. У немцев не было разведывательной авиации, и Мальцан почти не представлял, где силы союзников. По местной легенде, смекалистый садовник Виллем Хикспорс сказал Мальцану, что мост впереди не выдержит танки, и тот, решив не рисковать, развернул колонну. Гэвин был раздражен накануне вечером, когда этот немецкий поезд ушел через Неймеген прямо сквозь защитные порядки его дивизии. Такой трюк нельзя было позволить дважды. «Приблизился поезд, идущий в Германию, – рассказывал десантник. – Мы несколько раз ударили по локомотиву из “базуки”, и он стал. Там было несколько пассажирских вагонов и куча произведений искусства»[637]. По словам Джека Кэрролла, лейтенанта из 505-го парашютно-десантного полка, «в поезде ехали довольно много людей с награбленным добром, которое они везли в Германию»: сигары, чулки, одежда, награбленная у голландцев. Одна из машин была загружена шерстяными носками, другая – грудой новых носовых платков. Мы убили пятерых солдат в поезде и сорок взяли в плен»[638]. Одного десантника впечатлила «группа в красивой форме – черные с алым блестящие сапоги и пояса»[639]. Их охраняли американцы, и он спросил одного: «Это что, немецкий Генштаб?» Охранник засмеялся и ответил: «Нет, это бригада поезда». В десятке километров к северу, в Неймегене, было не до смеха. Прибыла боевая группа Рейнгольда, знаменуя начало безжалостной битвы, в основном против местных. Чтобы вселить страх в людей, патрули СС гнали мирных жителей с улиц. На Смитстрат один отряд остановился перед домом, откуда слышался плач детей. Один из солдат велел всем замолчать, но плач продолжался. Немец вытащил гранату, но, к счастью, спутник убедил его не бросать ее в подвал[640]. Боевая группа Рейнгольда готовилась защищать Валькхоф, Бельведер, площадь короля Лодевейка и Хуннер-парк на южных подступах к большому автомобильному мосту, а немецкая артиллерия развернулась на площади короля Карла, огромной транспортной развязке в центре города. С наступлением сумерек Рейнгольд послал отряды мародеров и юнцов из Имперской службы труда как поджигателей. Те стучали в двери и кричали: «Есть кто? Немедленно убирайтесь, мы спалим дом!»[641] Они ворвались в монастырь кармелитов на Доддендал и утверждали, что по ним оттуда стреляли. «Пока приор пытался убедить их, что обвинения беспочвенны, – вспоминал отец Вильгельм Петерсе, – они уже закидывали в комнаты дрова, политые бензином»[642]. По некоторым данным, немцы пытались укрепить боевой дух ворованным джином. Крали все, что попадалось под руку. Два немецких солдата разбили прикладами витрину магазина на Моленстрат, залезли внутрь и вынесли все что могли. Суматохой пользовались и подпольщики. «На улице Святой Анны партизаны грабят брошенный немецкий грузовик, – записано в одном дневнике. – Забирают винтовки, боеприпасы, гранаты, грузят в тележку и быстро катят в свой штаб»[643]. Члены группы по защите от воздушных налетов объезжали домовладельцев на севере города, предупреждая, чтобы они открыли окна и те остались целыми, если вдруг взорвут большой мост через Ваал. Но, как только огонь начал пожирать дома, в городе тут и там слышался звук лопающегося от жара стекла. «Пожары приобретают фантастические размеры», – отметил Альберт Эйен. Целые кварталы горели, пока шла битва и стреляли пулеметы, и немецкие, и американские. «Пламя возносится до огромной высоты… Валятся стены, рушатся стропила, слышны крики убегающих людей, резкий треск винтовок и пулеметный огонь… Давка. Никто не остается в опасной зоне. Некоторые хватают самое необходимое, одежду, одеяла и в страхе тащат их в безопасное место. Матери прижимают своих плачущих детей. Доведенные до отчаяния отцы несут детей, что постарше, и спешно упакованные чемоданы. По их лицам видно, что им пришлось пережить»[644]. Лишь впечатляющая работа сил гражданской обороны и Красного Креста предотвратила всеобщую панику. Эвакуация из протестантской больницы прошла гладко и вовремя. Больных перевозили на машинах и тележках. Стоило пожарным потушить один огонь, немцы устраивали новый. Они, видимо, застрелили пожарного, пришедшего в их штаб с мольбой, и, чтобы полностью избавиться от пожарной команды Неймегена, приказали им ехать через границу в Клеве. Пожарные поехали в правильном направлении, но, скрывшись из виду, развернулись и спрятали машины на фабрике. «Похоже, весь Неймеген будет превращен в пепел», – писал в дневнике потрясенный Альберт Эйен[645]. Битва за Западный Арнем. 19 сентября 1944 г. Глава 15 Арнем Вторник, 19 сентября После суматошных боев в понедельник, когда 1 и 3-й батальоны пытались прорваться к мосту, их последней надеждой оставалась атака, намеченная на вечер. Но в результате началась она только на рассвете следующего дня. Военный совет, заседавший при свечах в разрушенном доме, возглавил – в отсутствие какого-либо командира формирования – подполковник Доби из 1-го парашютно-десантного батальона. Они находились рядом с Рейнским павильоном, зданием у канала неподалеку от больницы Святой Елизаветы. Получив оказавшееся ошибочным сообщение о захвате немцами северной оконечности моста, штаб дивизии приказал отменить атаку, но затем она возобновилась. К Доби присоединились подполковник Дерек Маккарди из Южного Стаффорда и подполковник Джордж Ли из 11-го парашютно-десантного батальона. С Фитчем из 3-го парашютно-десантного батальона связи не было, хотя он не мог быть далеко. Доби все еще был полон решимости поддержать Фроста на мосту, несмотря на то что они снова попали под пулеметный обстрел слева, под огонь штурмовых орудий спереди и огонь зениток за рекой с правого фланга. Идея состояла в том, чтобы атаковать в темноте и пробиться к мосту до рассвета. Немцы отвели линию обороны назад. Это позволило англичанам вновь захватить больницу Святой Елизаветы, а генерал-майору Уркварту – сбежать из своего укрытия на чердаке. Но штандартенфюрер Харцер решил отступить на новую линию на дальней стороне какой-то открытой местности, примерно в 500 метрах к востоку от Рейнского павильона и в 200 метрах за муниципальным Арнемом, надеясь таким образом обеспечить себе больше пространства для обстрела. Вскоре после 03.00 батальон Доби быстро продвинулся вдоль набережной, но сразу же наткнулся на 3-й батальон Фитча, отступающий после кровопролитного боя. Из всего батальона у Фитча оставалось немногим более полусотни солдат. Доби отказался верить, что они не смогли прорваться, и двинулся дальше. Фитч развернул своих измученных бойцов и согласился поддержать атаку Доби. На Утрехтсвег, выше по склону, бойцы Южно-Стаффордширского полка, а затем и 11-го парашютно-десантного батальона обошли музей, где их встретили штурмовые орудия линии обороны Харцера. Слева, из-за железной дороги, по ним ударили пулеметы с дамбы, а из-за реки, где немцы заняли кирпичный завод, более мощные зенитки. 88-мм снаряды взрывались с разрушительным эффектом, а выстрелы из двух 20-мм зенитных орудий отрывали руки и ноги с такой силой, что одно попадание могло убить. Лейтенант парашютно-десантного полка, известный лишь как «Дэвид», записал некоторые впечатления, укрывшись после боя: «Я был словно одержим зрелищем пережитого кошмара: Мервин с оторванной рукой, свисающей на каких-то клочьях плоти, Пит в какой-то гротескной, карикатурной позе, совершенно неузнаваемый, Ангус, лежащий во тьме, цепляется за траву в агонии, какой-то рядовой, тщетно зовущий санитара, – из них никого не осталось; солдат, бегущий через открытый участок, резкий треск, у него удивленный взгляд, он хватается сзади за шею и судорожно дергается, когда в него попадает еще больше пуль. Какая глупость все эти военные игры, я только надеюсь, что наша жертва в те дни была не напрасной, но даже теперь чувствую, что это не так. Напрасный героизм»[646]. 9-й саперный батальон Мёллера, затаившийся на восточной окраине Остербека, устроил засаду британским войскам, наступавшим сзади. «Саперы начали стрелять, – рассказывал он. – “Панцерфаусты” буквально разрывали десантников, из огнеметов на противника обрушился шквал пламени… Утрехтсвег стала улицей смерти»[647]. Остальная часть боевой группы Шпиндлера на севере, между железной дорогой и Амстердамсвег, сражалась с 10 и 156-м парашютно-десантными батальонами. Они также преследовали Собственных Его Величества Шотландских пограничников, готовых защищать зону высадки «L» к северу от Бильдербергских лесов, где позднее в тот же день ожидалась третья волна десанта. С запада наступали войска генерала фон Теттау, 1-я британская воздушно-десантная дивизия была почти окружена. Восточнее, на Утрехтсвег, неподалеку от госпиталя, майор Роберт Кейн из 2-го Южно-Стаффордширского полка увидел мужчину, тот жестом подозвал его и протянул Кейну винтовку и ранец. Он прятал раненого британского солдата и боялся репрессий, если в его доме найдут оружие. «Немцы»[648], – сказал он извиняющимся тоном и, чтобы было понятнее, приставил к виску два пальца, изображая пистолет. Вскоре Кейн и его рота заняли другую позицию, чтобы отбить немецкую вылазку из центра Арнема. Кейн схватил пулемет «Брэн» и расстрелял всю ленту. Осознав, что стоит на груде плоских камней, он посмотрел вниз и увидел, что это были надгробия с еврейскими надписями. Они находились на еврейском кладбище, которое, видимо, уничтожили немцы или голландские нацисты. Немецкие подкрепления подходили с тяжелыми орудиями, и у англичан не было ни единого шанса против интенсивного огня с трех сторон. 3-й батальон Фитча почти полностью погиб, 1-й батальон Доби был сломлен в самоубийственных атаках на немецкие позиции. Вряд ли хоть один солдат остался невредимым. Единственным спасением было укрыться в соседних домах, но немецкие пехотинцы при поддержке штурмовых орудий загнали их в ловушку и примерно через час захватили почти всех в плен. В паре сотен метров к северу у солдат Южно-Стаффордширского полка не хватало противотанковых снарядов для гранатометов PIAT. Их медчасть находилась в здании музея, который они называли монастырем. Теперь ее нужно было эвакуировать, но тамошний врач, Браунскомб, остался с ранеными, которых нельзя было перевозить. Спустя несколько дней его убил там же датчанин-эсэсовец, которого позже судили и повесили как нацистского преступника. Позиции в лощине за музеем тоже пришлось оставить из-за сосредоточенного минометного огня. Майор Блэквуд, прибывший с 11-м батальоном, увидел следы вчерашних боев: «Ошметки проволоки и кабелей, баррикады из сгоревших машин, груда мертвых немцев на улицах. Под огнем мы добрались до позиции на холме у большой больницы и окопались там, пока батальон атаковал внизу. Грохот стоял ужасный. Где-то за больницей громыхнула мощная пушка, я попытался было посмотреть, где именно, но только вызвал град пуль из “Шпандау”, я чуть не оглох. Так что по большей части мы лежали тихо и смотрели на эти ужасные застывшие тела офицера и бойцов 1-й бригады, блокировавшие подступы к нашему флангу»[649].