Около девяти утра появились немецкие танки Pz. IV и штурмовые орудия. Сначала их задержали последними залпами из PIAT, как писал один из бойцов Южно-Стаффордширского полка, «но примерно в 11.00 все снаряды к PIAT закончились, и танки прошли прямо по позициям, нанеся тяжелые потери и разделяя батальон на части»[650]. Впереди у них не было противотанковых орудий: выпуклый изгиб холма защищал вражескую бронетехнику до тех пор, пока та не оказалась почти рядом. Когда Южно-Стаффордширский полк отступил у больницы Святой Елизаветы, тот же самый рядовой видел, как британский солдат выпрыгнул из окна на первом этаже на заднюю часть танка и пытался кинуть гранату в башню, но его застрелили, прежде чем он успел это сделать. Позади Южно-Стаффордширского полка 11-й парашютно-десантный батальон попытался продвинуться налево по железной дороге и насыпи, но атака так и не началась. Между Утрехтсвег и рекой выжившие бойцы 1 и 3-го парашютно-десантных батальонов отступили в Рейнский павильон. Полковника Фитча среди них не было. Его убил минометный залп. Поскольку ни санитаров, ни носилок почти не осталось, раненые самостоятельно должны были добираться до больницы Святой Елизаветы, хотя она снова находилась под контролем немцев. В 10.30 замначальника медслужбы полковнику Уорреку удалось связаться с 16-м парашютно-десантным полевым медотрядом в больнице Святой Елизаветы. Он воспользовался телефоном одного из жителей Остербека, сын которого служил в голландских СС. Полковник узнал, что немцы забрали начальника медотряда и многих санитаров, но две хирургические бригады все еще работали. У них было почти сто раненых, многие – тяжело. Пока Уоррек говорил с начальником зубоврачебной службы медотряда, ему был слышен грохот боя и непрекращающаяся стрельба пулеметов и автоматов. Позднее утром в больницу Святой Елизаветы доставили бригадира Латбери с тяжелой раной на бедре. Он сорвал все знаки отличия и притворился капралом[651]. Рядом с англичанами в больнице рыдал немецкий пехотинец-эсэсовец с легкой раной, почти царапиной. Один из оставшихся британских врачей приказал ему заткнуться, мол, не умираешь. Медсестра-голландка объяснила: немец плакал не от боли, а потому, что фюрер приказал не пускать союзников за Рейн, а они пропустили[652]. Даже 11-й парашютно-десантный батальон, стоящий за Южно-Стаффордширским полком, был вынужден отступить. Майор Блэквуд рассказывал: «В 13.00 пришло сообщение, что наша атака на Арнемский мост отбита и немецкие танки обошли нас с фланга и окружили… Рота “B” заняла позиции в домах с видом на главный перекресток. Наши приказы были краткими: дождаться танков, закидать их всеми гранатами, что у нас были, расстрелять как можно больше пехоты, прежде чем погибнуть. Вместе со Скоттом я вошел в дом на углу, сказал “Доброе утро” обеспокоенному хозяину и поднялся наверх, в комнату, откуда вид был лучше всего. Просто прекрасная комната, чтобы умереть здесь. Гипсовая статуэтка Мадонны в углу, два распятия, три богато украшенные Библии и портрет папы римского. Мы убрали все стекло и фарфор в дальний угол, выложили гранаты, боеприпасы и оружие на кровать и выпили воды. Скотт, католик, воспользовался, не спросив разрешения, некоторыми религиозными атрибутами, и я своих пару слов сказал»[653]. Позади больницы Святой Елизаветы, с восточной стороны, майор Кейн со своим подразделением укрывались в длинном окопе, вырытом на случай авианалетов. Своим бойцам он приказал оставаться на месте: было слышно, как к ним приближается немецкая САУ. До нее было чуть больше полусотни метров. Выглянув из окопа, Кейн увидел, что командир «самоходки» высунулся по плечи – с биноклем, в черных перчатках. Кейн, у которого не было ничего, кроме табельного револьвера, ужаснулся, услышав, как из окопа грянула очередь. Один из его солдат пытался убить немца, но безуспешно, тот нырнул вниз и с лязгом захлопнул люк, а САУ развернулась в их сторону. Трое бойцов Кейна запаниковали. Они выскочили из окопа и были убиты пулеметным огнем. Пока «самоходка» маневрировала, Кейн выбрался из окопа и скатился вниз по крутому склону во двор больницы. Сразу за больницей он наткнулся на бойцов 11-го батальона. Майор горел желанием отомстить экипажу «самоходки», но снарядов для PIAT у них уже не осталось. Вместо этого Кейну было приказано собрать как можно больше людей и захватить возвышенность Ден-Бринк. План заключался в следующем: силы Кейна на Ден-Бринке станут опорным пунктом для 11-го парашютно-десантного батальона, который должен взять другую высоту к северу от железной дороги Хейенорд – Дипендал. Кейн и его бойцы миновали круглую тюрьму-паноптикум с невысоким куполом и атаковали Ден-Бринк с фланга. К счастью, немцы почти не сопротивлялись, и они захватили объект, но из-за корней деревьев с рытьем окопов замешкались. Командир подгонял бойцов, он знал, как быстро немцы подведут минометы и начнут обстрел. Они стреляли по деревьям, и за короткое время две трети его отряда получили осколочные ранения. Вскоре после 14.00 Кейн понял, что остается только отступить. Попытка прорваться к силам Фроста на мосту не только потерпела поражение, в этой атаке погибли четыре батальона. Когда большинство офицеров были убиты или ранены, началось беспорядочное отступление. Люди появлялись из дыма сражения, они бежали поодиночке и по двое, «словно звери, что спасаются от лесного пожара»[654]. Генерал Уркварт и двое его спутников, выйдя из укрытия рано утром, нашли джип и поехали в отель «Хартенстейн». «Когда я спускался по лестнице, – писал священник планерного полка, – навстречу, вы только представьте, поднимался не кто иной, как генерал. Некоторые уже видели его, но ничего не сказали. Мы были просто ошарашены. Его возвращение стало сигналом, вернувшим нам уверенность»[655]. А уверенность была крайне необходима, как только что выяснил начальник штаба Уркварта Чарльз Маккензи. Объезжая с проверкой район дивизии, он был очень встревожен, увидев пустой пулеметный окоп и брошенный БТР с установленным на нем пулеметом «Брэн», а затем группу примерно из двадцати охваченных паникой солдат, причем некоторые из них кричали: «Немцы! Немцы идут!»[656] Он и Лодер-Симондс успокоили бойцов, и Маккензи перегнал БТР к «Хартенстейну». Там он встретил кипевшего от злости Уркварта: тот по возвращении узнал. что никто ничего планировать не собирается. «Сэр, мы думали, вы к нам уже не вернетесь», – сказал ему Маккензи. Вокруг отеля «Хартенстейн» вооруженные подпольщики из LKP, Национальной боевой дружины[657], собрали коллаборационистов – членов NSB – и заставили рыть окопы. Другие голландские добровольцы собирали трупы и увозили хоронить. Тем временем падре – пилот планера – отправился в путь на джипе с двумя молодыми эсэсовцами-пленными, сидевшими впереди в своих камуфляжных халатах тигровой расцветки. Они собирались хоронить генерала Куссина[658] и его товарищей. В тот же день рано утром штабные офицеры в «Хартенстейне» неожиданно обнаружили, что «передатчик Би-би-си, который привезли для отправки выпусков новостей в Лондон, поддерживает радиосвязь с базой, и нам разрешили передавать по нему сообщения. Би-би-си в Лондоне договорилась с Главным командованием союзных сил: сотрудники ГК будут получать донесения и пересылать их в штаб британских воздушно-десантных войск в Мур-парке». В течение следующих двух дней «это была наша единственная надежная радиосвязь с внешним миром»[659]. К северу от Остербека, пока четыре батальона безуспешно пытались прорваться к мосту, вела бой 4-я парашютно-десантная бригада Хакетта. Ночью 156-й парашютно-десантный батальон под командованием подполковника сэра Ричарда де Вё наступал между железной дорогой и Амстердамсвег к Арнему. Хакетт планировал захватить возвышенность в Купеле за Дрейенсвег, проходящей через лес дорогой «север – юг» по направлению к Остербеку, однако она была заблокирована боевой группой Шпиндлера. Его пехотинцы и артиллеристы с четырехосными броневиками, тягачами и самоходными штурмовыми орудиями надежно удерживали позицию к востоку от дороги, окопавшись на крутых, покрытых лесом склонах. К полуночи 156-й батальон наткнулся на аванпосты к западу от дороги. Де Вё решил отступить и подождать до рассвета, чтобы лучше понять, с чем они столкнулись. Ожидая атаки на рассвете, немцы выдвинули аванпосты. Сначала одна атакующая рота 156-го батальона, перейдя дорогу, понесла сокрушительные потери от сосредоточенного и мощного немецкого огня. Рота была практически уничтожена. Послали еще одну роту, чтобы, как предполагалось, обойти немцев с фланга, но их линия обороны была сплошной. Кроме того, британцы не смогли обнаружить хорошо замаскированные в лесу траншеи и орудийные ямы. Майор Джон Уодди заметил немецкий тягач с 20-мм зенитками и начал его преследовать. Но выстрелить из своего PIAT он не успел: снайпер, засевший на дереве, прострелил ему пах. Один из сержантов Уодди, огромный родезиец, взял майора на руки, как ребенка, и сказал: «Хорош, нечего нам тут делать, сэр»[660] – и отнес его обратно в медпункт батальона. Трудности Уодди не закончились. Он был ранен еще дважды: сначала залпом немецкого миномета, а ближе к концу боя – осколками снарядов, выпущенных британской артиллерией, стрелявшей с южного берега реки. За утро 156-й батальон потерял почти половину бойцов. Бригадиру Хакетту пришлось отойти назад. На севере 10-й парашютно-десантный батальон подполковника Кена Смита встретил удручающего вида процессию джипов, перевозивших убитых и раненых. Передовая рота Смита столкнулась с таким же сильным огнем, как и 156-й батальон, и залегла. Не желая губить очередную роту, Смит запросил у Хакетта разрешения попытаться обойти полосу обороны с фланга, выслав роту к северу от Амстердамсвег. Вскоре 10-й батальон вступил в бой с гораздо более сильной и лучше вооруженной боевой группой Шпиндлера. Отступление 1-й вдд в Остербек. 19–20 сентября 1944 г. Бригада Хакетта должна была удерживать оборону, даже если дальнейшее продвижение было невозможно, поскольку менее чем в километре к западу от Дрейенсвег находилась зона высадки «L», где во второй половине дня должна была высадиться часть третьей волны десанта. Тем временем в тыл бригады со стороны деревни Вольфхезе наступали войска генерала фон Теттау, а высокая железнодорожная насыпь вдоль южного фланга грозила сделать ее положение крайне уязвимым. И Уркварт, и Хакетт внезапно осознали, в какой опасности оказалась 4-я парашютно-десантная бригада. Когда приказ отступить дошел до 156-го батальона, майор Джеффри Пауэлл пришел в ярость. Им дали всего четверть часа, отходить приходилось совершенно открыто, при свете дня, это грозило катастрофой. «Это было нелепо, безумно. Нам приказали просто все бросить и отступить. Отходили в полном беспорядке»[661]. Под непрестанными атаками немцев батальон утратил строй, а затем разделился на отдельные группы. Капитан Лайонел Кверипель принял командование ротой 10-го батальона, стоявшей к северу от Амстердамсвег. С его чудаковатым выражением лица Кверипель не походил на человека, способного получить за подвиги Крест Виктории. Солдаты называли его «капитан Кью», хотя и считали, что он больше похож на «деревенского священника, чем на солдата»[662]. Однако о храбрости нельзя судить по внешнему виду. Раненный в лицо, он сначала вытащил из-под огня искалеченного сержанта. Затем бросился на штурм немецкой орудийной позиции, имевшей два пулемета и трофейную британскую 6-фунтовую противотанковую пушку, орудие, убившее солдат в расчетах. Он получил еще одно ранение. Когда немцы стали бросать ручные гранаты, он поднимал их и кидал обратно. «Наконец, когда немецкая контратака значительно усилилась, он приказал своим отступать, сдерживая немцев гранатами и пулеметом “Стэн”»[663]. Он жертвовал собой, и финалом могла быть только смерть. Над сержантом Фицпатриком, которого спас Кверипель, склонился медик, капитан Дрейсон. Минометный снаряд, ударив рядом, почти обезглавил доктора; тот рухнул на Фицпатрика, свалив сержанта. Солдат зарыдал, потрясенный тем, что Дрейсон погиб, пытаясь ему помочь. Разбитый батальон добрался до зоны высадки, когда планеры с польской противотанковой ротой были уже на подлете. В отеле «Хартенстейн» американская команда авианаводчиков во главе с лейтенантом Брюсом Дэвисом пыталась связаться с истребителями союзников – защитить новую волну десанта. Дэвису удалось лишь коротко переговорить с пилотом «Спитфайра», который почти ничего не слышал: вокруг разрывались зенитные снаряды. «Люфтваффе активно действовало на протяжении всей операции, но эти действия были очень своеобразными», – доложил Дэвис после боя. «FW-190 и “Me-109” были там каждый день, кроме двух, и их тактика всегда была одинаковой. Они проносились взад-вперед на высоте примерно 4000 футов, снижались до 2000 и затем делали полубочку, будто хотели пойти на обстрел. Но я думаю, что за все эти проходы они не сделали по нам и 500 выстрелов. Казалось, они боятся использовать боезапас, чтобы не остаться без оружия, если появятся наши истребители, и просто пытаются поддержать боевой дух немцев»[664]. На земле отход 10 и 156-го батальонов позволил немцам начать наступление на зону высадки из леса. Собственные Его Величества Шотландские пограничники попали под сильный огонь. «Видел первого в жизни фрица, – вспоминал один из них. – Прострелил его насквозь. Он упал на колени, я откатился, чтобы не мешать Тони Моргану, и тот прошил немца очередью. Фрицы повалили из леса под прикрытием MG-34 и “Шмайссеров”, мы палили в ответ. У меня был еще один “жмур”»[665]. «Около четырех раздался крик: “Третья волна!” – писал капеллан планерного полка. – Все что мы могли – это застыть и ошеломленно смотреть на своих друзей, летящих навстречу неизбежной гибели. И мы смотрели. Мы с болью наблюдали за этой ужасной драмой. Это был самый геройский героизм. Запылал уже не один самолет, но высадка продолжалась. Нам стало ясно, что сопротивление поистине яростное»[666]. Вылет польской парашютной бригады с аэродромов в Мидленде отменили из-за плохой видимости, но второй группе, доставлявшей остатки противотанкового эскадрона, удалось вылететь на тридцати пяти планерах с аэродромов, расположенных южнее, на Солсбери-плейн. Но только двадцать шесть прибыли в зону высадки «L». «Садились в разгар жесточайшей битвы и понесли огромные потери, – говорится в польском отчете. – Планеры раздирало на куски и в воздухе, и при посадке, и на земле»[667]. Многих ранило при приземлении. «Британцы не могли помочь, у них были свои проблемы»[668]. Немцы били по зоне высадки даже из многоствольных минометов Nebelwerfer. Царила такая неразбериха, что поляки открыли огонь по отступавшим десантникам 10-го батальона, приняв их за немцев, и убили нескольких бойцов и лейтенанта Герберта Рэдклиффа, «Пэдди», командира пулеметного взвода. «Кромешный ад, – писал майор Фрэнсис Линдли из 10-го батальона. – Немцы окружили зону высадки зенитками и пулеметами. Вокруг нас садятся планеры. Пролетел С-47, из него валит пламя. У дороги разбился “Стирлинг”. Поляки начали палить по всему подряд»[669]. Наконец поляки поняли – по желтым треугольникам, которыми им махали, – что стреляли по британцам. Судя по всему, подполковник Смит, командир 10-го батальона, «со слезами на глазах» смотрел на печальные остатки своего подразделения[670]. «Ближе к вечеру пошли грузовые “Стирлинги” и “Дакоты”, их встретил шквал зенитного огня, – говорилось в одном из донесений. – Слишком многие загорелись и рухнули, значительная часть груза попала к немцам… Ожидалось, что мы возьмем под контроль зону высадки. Очевидно, ни одно сообщение об изменении зоны высадки не дошло. Пока самолеты находились над нами, мы пытались связаться по УКВ на трех частотах, но ответа не получили. Были выставлены желтые полотнища и дымовые шашки, но их почти мало кто из пилотов увидел из-за высоких деревьев и низкой высоты самолетов»[671]. Еще один Крест Виктории, снова посмертно, был вручен в тот же день за храбрость. Капитан авиации Дэвид Лорд провел «Дакоту» C-47 ниже облаков к северу от Неймегена. Немецкая зенитная батарея открыла огонь и подожгла его правый двигатель. Лорд спросил, сколько еще до зоны сброса. «Три минуты полета», – последовал ответ. Пламя распространялось все дальше, самолет накренился. Лорд по интеркому сказал команде: «Им нужен этот груз. Сбросим, потом выпрыгнем. Надевайте парашюты». Он сказал своему штурману вернуться и помочь четырем солдатам из Королевской службы тылового обеспечения, которым предстояло выталкивать корзины. Механизм был сломан, поэтому им пришлось подтаскивать каждый контейнер с боеприпасами к двери. Они успели сбросить только шесть из восьми, и Лорд настоял на втором заходе, чтобы сбросить последние два. Как только они ушли, он крикнул: «Прыгайте! Прыгайте!» Он держал самолет ровно достаточно долго, и команда успела десантироваться, но ему самому времени не хватило, и он погиб. Летчик-офицер Генри Кинг, его штурман, после высадки не представлял, погиб Лорд или сумел посадить самолет. «Лорд был странным парнем, – заметил он позже. – Учился на священника, но в 1936 году оставил семинарию, чтобы поступить в Королевские ВВС. Он был скорее суровым, решительным парнем». Кинг встретил бойцов 10-го батальона. Они угостили его чаем и шоколадом. «Это все, что у нас есть», – сказал один. «Как это все, что есть? – ответил Кинг. – Мы только что сбросили вам грузы». «Конечно, ты сбросил наши банки с сардинами, но их забрали гунны. У нас ничего нет»[672]. Многие, если не большая часть контейнеров, к огорчению десантников, попала к немцам. «Теперь мы тоже курили английские сигареты и ели английский шоколад»[673], – ликовал гауптштурмфюрер СС Мёллер. Командир отделения Мёллера штандартенфюрер Харцер из дивизии «Гогенштауфен» рассказал, как Модель ежедневно посещал командный пункт. Он прибывал с небольшим эскортом и, как только переступал порог, требовал доложить о ситуации коротко и по существу. Всякий раз, когда возникала проблема, командир на месте должен был предлагать три разных решения. В конце концов Харцеру разрешили запрашивать больше солдат, машин, оружия, боеприпасов и провизии, Модель принимал решение и звонил начальнику штаба генералу Кребсу, «а через несколько часов транспортные колонны и войска перебрасывали в Арнем»[674]. У дивизии «Гогенштауфен» не хватало машин, и грузовики вермахта доставляли снаряды прямо на позиции орудий. Когда для уличных боев запросили огнеметы, Модель распорядился отправить их в дивизию самолетами из артиллерийско-технического управления в Центральной Германии. Немецкая армия жестко расставляла приоритеты, и в этом английская армия явно не могла с ней сравниться. Закончив с Харцером, Модель побывал на командных пунктах всех боевых групп; он расспрашивал и офицеров, и солдат о ходе наступления и моральном состоянии войск. Как отметил Мёллер, боевой дух был высоким не только из-за их уверенности в победе в этой битве после поражения в Нормандии, но и из-за изобилия, свалившегося на них с неба благодаря десанту союзников. Имея в своем распоряжении приказы с сигнальными кодами и описанием опознавательных полотнищ, указывающих пилотам, куда бросать грузы, можно было ожидать продолжения щедрых поставок. Полотнища они изготовили и раздали уже на следующий день. Кроме того, британцы при отступлении теряли контроль над своими зонами высадки и не имели радиосвязи, чтобы предупредить Королевские ВВС. Вскоре самолеты союзников окажутся в еще большей опасности. Численность сил, которыми располагал Харцер должна была еще возрасти с прибытием зенитной бригады оберст-лейтенанта Хуберта фон Свободы, австрийца из люфтваффе. Она состояла из пяти зенитных батальонов из Рура, имевших в своем составе 20-мм, 47-мм, 88-мм и даже 105-мм зенитные орудия. Почти все орудия пришлось буксировать на фермерских тракторах или даже на дровяных грузовиках, но 2-й танковый корпус СС все же смог собрать около 200 зениток к западу от Арнема для поддержки наземных войск и ударов по авиации союзников. И все же, по словам майора Кнауста, Биттрих все еще тревожился об исходе битвы. Когда в тот же день он посетил Кнауста на его командном пункте к востоку от дамбы, он спросил: «Кнауст, мы сможем продержаться здесь еще сутки? Нужно выиграть время для прибытия дивизий из Германии»[675]. И Кнауст, и боевая группа Генриха Бринкмана понесли тяжелые потери в уличных боях к северу от моста. Изношенные танки Кнауста либо ломались, либо их быстро выбивали британские 6-фунтовые противотанковые пушки. «Казалось просто чудом, что они сумели поднять тяжелые орудия на верхние этажи, – заметил позже Харцер. – Когда такие ведут огонь из подвалов или окон, их не обнаружить»[676]. В Арнеме прошлой ночью немцы насильно вывезли всех оставшихся мирных голландцев из домов, расположенных на север от автомобильного моста. Одним из последних звуков, которые запомнил Кунрад Хюлеман перед тем, как покинуть дом, был ужасный грохот наверху: его пианино поставили на попа и изрешетили пулями[677]. Как и ожидалось, немцы пошли в атаку на рассвете. Защитники моста уже слышали стрельбу на западе, откуда к ним пытались пробиться другие батальоны находившиеся у больницы Святой Елизаветы. Дивизия «Фрундсберг» Хармеля, казалось, сосредоточила все усилия на зачистке школы к востоку от дамбы силами боевой группы Кнауста и нескольких оставшихся у него танков. «Во вторник утром, – вспоминал лейтенант Дональд Хиндли, – танки вернулись и начали обстреливать здание». Трем саперам удалось выследить один и подбить. «Экипаж выбрался, прополз вдоль стены дома и остановился под окном, где сидел я. Я бросил в них гранату, и все. Две секунды держал, потом бросил»[678]. Сапера Джона Бретертона убили в лоб. «Бретертон на долю секунды, казалось, удивился. Затем упал, даже не вскрикнув»[679]. Другой сапер вдруг схватил сержанта Нормана Свифта за руку и спросил, все ли с ним в порядке. Свифт не понял, ведь он чувствовал себя прекрасно. Но, проследив за взглядом солдата, он увидел у его ног большую лужу чего-то, похожего на кровь. Это была ржавая вода из пробитого пулей радиатора. Еще один сапер, сильно контуженный взрывом, выскочил из здания с криком: “Мы все погибнем!” Ему вслед кричали, чтобы возвращался, но он был слишком далеко, ничего не слышал и шел прямо на линию немецкого огня»[680]. В доме напротив школы роттенфюрер Альфред Рингсдорф, командир пехотинцев, был вне себя от злости: защитники, засевшие в школе, «стреляли через окна на лестничной клетке, чтобы мы не могли подняться по лестнице»[681]. Он утверждал, что единственный способ с ними справиться – это выстрелить из «панцерфауста» по подоконнику. Взрывом снаряда убило бы любого стрелка, готового выскочить для очередного выстрела. У Рингсдорфа, как и у всей роты оберштурмфюрера Фогеля, не было сигарет, и они отчаянно пытались захватить кого-нибудь в плен: вдруг у тех найдется. Капитан Маккей давал своим бойцам стимулятор бензедрин[682], от которого у некоторых из них двоилось в глазах и случались галлюцинации; чаще всего им казалось, что на другую сторону моста прибыл 30-й корпус. Часть бойцов была просто одержима этим видением. Другие и без бензедрина с нетерпением ждали высадки польской парашютной бригады на польдере на другой стороне моста. Фрост, зная, что поляков там ждет отчаянный бой, собрал «отряд самоубийц» во главе с Фредди Гофом, чтобы пробиться к ним через мост. Он не знал, что сам Сосабовский в то время кипел от злости, узнав в последний момент, что в тот день подойдет только его противотанковый эскадрон. Поскольку немецкие снайперы не сводили глаз с окон школы, саперам с десантниками из 3-го батальона приходилось быть не только невидимыми, но и неслышимыми. «Мы обвязали обувь кусками тряпья, – писал Маккей, – чтобы передвигаться по дому бесшумно. Каменные полы, усеянные стеклом и штукатуркой, были скользкими от крови, особенно лестницы»[683]. Немцы стреляли все точнее. «Снайперы выпустили массу пуль в наши окна, – писал в своем дневнике другой десантник, – разумеется, мы многих потеряли, хотя нам казалось, что мы нанесли противнику потерь по меньшей мере вдвое больше. С командиром дивизии так и нет связи, хотя радисты поймали довольно четкий сигнал 2-й армии. К сожалению, они не могут нас слышать»[684]. Лейтенант Харви Тодд из американского Управления стратегических служб с удовлетворением записал, что во время утренней немецкой атаки убил еще троих немцев. Свое «гнездо» на крыше штаба бригады он оставил чуть позже. Около полудня противник предпринял очередную контратаку, гораздо более серьезную. Тодд убил с крыши еще пятерых, но ему пришлось быстро покинуть свою позицию, когда на него нацелился немецкий пулеметчик. Внутри здания Тодд залег у «Брэна» убитого стрелка. Он заметил 20-мм зенитку, бьющую по соседнему дому, и сумел уничтожить весь расчет[685]. «Все вокруг невероятно обрадовались», когда пронесшийся с юга над мостом с ревом «Фокке-Вульф-190» скинул бомбу. Однако она не взорвалась и, подпрыгивая, покатилась по бульвару Святого Евсевия к центру города. Засевшие в школе саперы расстреляли самолет из «Брэнов». Пилот накренил машину, пытаясь увернуться от очередей, но левым крылом задел шпиль церкви на западе, самолет рухнул, мощно рванув. Это вызвало еще один рев, теперь уже из домов поблизости: «Вау, Магомет!»[686] Стойкость бойцов Фроста была оплачена ценой значительных потерь. «Только в одном нашем здании пострадали более 50 человек», – доложил лейтенант Тодд[687]. Врач батальона капитан Джимми Логан и его санитары заслужили всеобщую благодарность за то, что делали свое дело, не имея проточной воды, израсходовав почти все бинты, морфий и все остальные средства первой необходимости. Их пациентам приходилось мочиться в пустые винные бутылки и банки из-под сока. Преподобный отец Бернард Игэн был с Логаном с тех дней, когда батальон бился в Северной Африке. Логан к тому времени знал, кто из раненых католик, и звал отца Игэна, как только кому-то требовалось последнее причастие[688]. Один незадолго до смерти от ран сказал: «Подумать только, а я волновался, что не раскроется парашют»[689]. Капитан Якоб Грюнвауд, голландский глава «команды из Джедборо», пытался позвонить в больницу Святой Елизаветы, но линия молчала. Грюнвауд и Тодд решили сбегать домой к жившему неподалеку врачу и звонить оттуда. На полпути, когда они готовились к очередному броску через улицу, капитана Грюнвауда убил снайпер. «Пуля вошла ему в лоб и вышла через затылок», – писал Тодд[690]. Тодд нырнул в дверной проем, там он нашел человека, который немного говорил по-английски. Им удалось пробраться в соседний дом, где нашелся телефон. Он позвонил в больницу, но врач, с которым он разговаривал, объяснил, что послать скорую помощь невозможно. Они уже пытались это сделать, но немцы предупредили, что любая машина скорой помощи, направленная оттуда, будет обстреляна. Врач также объяснил: поскольку немцы контролируют подступы к больнице, где идет серьезный бой, они хотят очистить больницу от британцев и освободить места для своих. Когда Тодду удалось вернуться в штаб бригады, там его ждали столь же плохие новости. В одной из немногих полученных радиограмм им сообщили, что 30-й корпус до сих пор не захватил мост в Неймегене, но снова попытается этим вечером. В то же утро, позднее, немцы обстреляли школу из «панцерфаустов». Думая, что сопротивление подавлено, они окружили здание. Маккей приказал бойцам приготовить по две гранаты, и по его команде они бросили их из верхних окон. Потом схватили оружие и застрелили всех, кого не достали взрывы. «Все было кончено за несколько минут, вся земля вокруг здания словно покрылась серым ковром»[691]. Маккея его бойцы считали одним из тех редких людей, которые практически не ведают страха. Другим таким был майор Дигби Тэтхэм-Уортер. Он вдохновлял всех: дурачился, расхаживая взад и вперед, вертя раскрытым зонтиком, который нашел в одном из домов, и в котелке, как Чарли Чаплин. Когда Фредди Гоф сказал об этом полковнику Фросту, тот просто сказал: «О да, Дигби – настоящий лидер»[692]. Лейтенант Патрик Барнетт, командир охранного взвода бригады, увидел, как Тэтхэм-Уортер с зонтиком над головой идет по улице под сильным минометным обстрелом. Барнетт вытаращился на него и спросил, куда тот идет. «Я подумал, надо бы пойти глянуть, как там парни». Барнетт засмеялся и указал на зонт, в то время как немецкие минометы продолжали стрелять. «Это не особо-то поможет». Тэтхэм-Уортер посмотрел на него широко открытыми глазами, изображая удивление: «Да? Боже мой, а вдруг пойдет дождь?»[693] В некоторых солдатах проснулась жажда крови. Рядового Уотсона прислали заменить шотландца, которого все называли «Джок»[694]. «Он велел мне убираться к чертовой матери. Сказал, что у него на прикладе [винтовки] уже есть десять зарубок и он планирует сделать еще десять, прежде чем ублюдки до него доберутся. Он выглядел как ненормальный ублюдок, который точно сделает то, о чем говорит»[695]. Уотсон вернулся через пару часов. «Джок валялся на полу. Он получил пулю прямо в рот». Фредди Гоф вспомнил, что одним из лучших снайперов был капрал Болтон, один из немногих чернокожих солдат в дивизии. Болтон, «высокий, медлительный», получал огромное удовольствие от работы, «ползал повсюду, стрелял из снайперской винтовки» и «улыбался во весь рот» после каждого успешного выстрела[696]. Бригадефюрер Хармель приказал своим бойцам прекратить огонь и отправил пленного британского солдата к полковнику Фросту, чтобы передать свое предложение встретиться и обсудить капитуляцию англичан. Немецкая пехота воспользовалась возможностью поесть и поспать. «После затишья, – писал Хорст Вебер, – английские десантники вдруг истошно завопили: “Вау, Магомет!” Мы все вскочили, гадая, что происходит. Сперва испугались этого ужасного вопля… Потом снова началась стрельба»[697]. Фрост был полон решимости сражаться, но из-за недостатка боеприпасов был вынужден отдать приказ стрелять только при отражении немецких атак. В очередной атаке услышали крик одного из десантников, обращенный к врагу: «Стойте смирно, ублюдки, эти пули стоят денег!»[698] Оттесненные к западу от моста, остатки четырех батальонов, пытавшихся прорваться, теперь полностью отступили, преследуемые немцами. «У каждого дома, мимо которого мы проходили, стояли мужчина или женщина с ведром воды и чашками. Нам так нужна была эта вода, – писал майор Блэквуд из 11-го парашютно-десантного батальона. – Люди окружали нас, улыбались, смеялись, предлагали фрукты, напитки. Но, когда мы сказали, что идут боши, смех сменился слезами. Пока мы рыли щелевые окопы в садах, мимо тянулась унылая процессия беженцев с одеялами»[699]. Люди Блэквуда просидели в окопах недолго, отступление набирало темп и становилось все более хаотичным. Почти все взводы и роты потеряли офицеров в боях. «Сержант, у которого в сапогах хлюпала кровь от ран, – писал солдат из Южно-Стаффордширского полка, – приказал нам попытаться выбраться и присоединиться к первому же организованному отряду, который мы встретим… Все выжившие, казалось, или ранены, или контужены»[700]. На запад отступала и 4-я парашютно-десантная бригада: десантники не могли позволить врагу прижать их к крутой железнодорожной насыпи. Было только два пути: железнодорожный переезд в Вольфхезе и дренажная труба под железной дорогой, по которой мог проехать джип с опущенным ветровым стеклом, если водитель ляжет почти боком. Противотанковые пушки, и 6-фунтовки, и 7-фунтовки, проехать там не могли. Некоторые противотанковые расчеты изо всех сил пытались затащить свои орудия наверх по головокружительному склону насыпи. Немцы, пользуясь случаем, направили туда пулеметчиков – обстреливать железнодорожные пути. Когда появились «самоходки», даже самые храбрые десантники дрогнули, зная, сколь плохо они вооружены. Старший писарь 4-й парашютно-десантной бригады рассказал, как майор кричал: «Вы, трусливые ублюдки! Идите, возьмите нас!»[701] Он продержался недолго, его скосил немецкий огонь, когда он бросился вперед. Наводчик авиации, сержант, видел у Вольфхезе, как «сотни десантников в панике бежали». «Они хлынули обратно, некоторые без оружия… Мы шли вдоль железной дороги, и, помню, наверху, на насыпи, стоял поляк и пытался выстрелить из 6-фунтового противотанкового оружия. Он кричал по-польски. Мы видели, что казенника нет, пытались ему втолковать, что пушка не выстрелит, но бесполезно. Мы оставили его. Он обезумел, и мне было ужасно жаль его»[702]. Собственные Его Величества Шотландские пограничники тоже приняли участие в катастрофическом отходе из зоны высадки и расположенной рядом фермы Йоханна. Полковник Пейтон-Рид, их командир, описал, как его батальон, «который в четыре часа дня был полностью укомплектованным, с вооружением, транспортом, организованным, высокий моральный дух которого еще больше возрос благодаря успешным действиям против атакующего врага и который был готов противостоять любой угрозе, за час потерял до трети личного состава, лишился значительной части транспорта и большого количества тяжелых орудий; одна рота была целиком уничтожена, а численность двух других уменьшились вдвое». Пейтон-Рид повел оставшихся на север Остербека, в небольшой отель «Дрейерорд», полк всегда будет называть его «Белым домом». Полковник постучал в двери отеля в 21.00, его встретили как освободителя, но он чувствовал себя лицемером. Он знал, что несет им только опасность и разрушение. На следующую ночь здание превратилось в руины»[703]. Ухаживать за ранеными в таком отступлении стало гораздо труднее. Генерал фон Теттау наступал с запада, так что полковнику Уорреку пришлось организовать срочную эвакуацию раненых из перевязочного пункта в Вольфхезе. Почти всех перевезли в отель «Схонорд». Уоррек прибыл туда в 11.00 и обнаружил, что «потерь становится все больше»[704]. Общее число пострадавших перевалило за триста, и солдаты заняли близлежащие дома для размещения резервов. Хендрика ван дер Влист, дочь владельца, переоделась, надев сшитую из прочной ткани форму скаута. Она и другие девушки-волонтеры умывали раненых и мыли им руки, чтобы уменьшить опасность заражения. Им пришлось послужить и переводчиками. Сюда доставили как британских, так и немецких раненых, и поначалу держать их порознь было слишком сложно. Поведение немцев не изменилось и в плену. Один из них позвал: «Сестра, холодное полотенце! У меня болит голова!»[705] Она заметила, что «раса господ настолько привыкла командовать, что не знает, как вести себя по-другому». Но были и другие примеры. Так, один немец, который никогда не хотел служить в армии, вскоре подружился с английскими солдатами, лежавшими по обе стороны от него. Они начали учить друг друга словам и фразам на родном языке. Затем эта же медсестра нашла голландского мальчика в немецкой форме, ему прострелили челюсть. Да, он был предателем, но она не могла не пожалеть его. Позже на той неделе она обнаружила, что он был «психически неполноценным». Она с удивлением обнаружила, как быстро научилась справляться с ужасными ранами. «Неделю назад я бы испугалась, увидев столь чудовищно израненное лицо. Теперь привыкла. Это только раны, тут кругом одни раны. И повсюду тяжелый тошнотворный запах крови»[706]. Уркварт в тот день отправился в «Схонорд», чтобы навестить раненых. Вскоре из Вольфхезе прибыли остатки 131-го парашютно-десантного медотряда, успевшего отступить до прихода охранного батальона СС «Хелле». Чтобы прокормить такую ораву, фермеры привозили убитый в боях скот, а местные жители несли овощи и фрукты из своих огородов и садов, в основном помидоры, яблоки и груши. Раненые не голодали, но им очень нужна была вода – самая большая проблема больницы. К счастью, ванны в отеле заполнили в воскресенье, сразу после высадки, на всякий случай. Теперь добровольцы начали сливать воду из системы центрального отопления и радиаторов – взамен израсходованной на мытье. В «Схонорд» приходили и другие гражданские, в том числе подпольщики, вышедшие из укрытия, бывшие политзаключенные и несколько евреев. Они шли, надеясь, что там им ничто не угрожает. Общее ощущение, что союзники почти выиграли войну, уже казалось очень опасным для многих в оккупированной Европе. В тот день, когда немцы теряли на мосту все больше солдат, бригадефюрер Хармель приветствовал прибывшую из Дании 280-ю штурмовую бригаду, ее перебросили в Арнем вместо Ахена. Позднее один из их солдат рассказал, что в битве за Арнем и окрестности они потеряли 80 % машин, и назвал эти бои гораздо более жестокими, чем все, что он видел в России. Британские десантники не спешили стрелять, пропускали штурмовые орудия и расстреливали их сзади, где броня была намного тоньше. В ближнем бою нервы у экипажей не выдерживали, добавил он. Они страшно боялись сгореть заживо от фосфорных гранат[707]. Как никогда прежде, с огромным нетерпением Хармель ожидал прибытия роты Хуммеля из 506-го батальона тяжелых танков с их «Тиграми». Их выгрузили рано утром в Бохольте, недалеко от голландской границы, после молниеносной переброски через Германию. Но только два «Тигра» выдержали восьмидесятикилометровый марш. Остальные были бесполезны, в основном из-за сломавшихся в пути гусениц и звездочек. Два исправных танка в тот же вечер вступили в бой под охраной пехотинцев из дивизии СС «Фрундсберг». Их бронебойные снаряды прошибали дом насквозь, оставляя дыру с каждой стороны. «В полумраке они выглядели невероятно угрожающе и зловеще, – рассказывал полковник Фрост, – как какие-то доисторические чудовища. Их огромные пушки качались из стороны в сторону, извергая пламень»[708]. Когда снаряды поменяли на бризантные, 88-мм орудия начали сокрушать дома над головами защитников. Порой было трудно дышать, настолько густой была пыль разрушенной каменной кладки. Здание, в котором находился штаб батальона взорвали, Дигби Тэтхэм-Уортер и отец Игэн были ранены. В школе майор Льюис велел бойцам идти в подвалы: «Тигры» не могли опустить орудие и выстрелить так низко. Как только танки ушли, защитники вновь заняли первый этаж. Отважный стрелок противотанкового подразделения схватился с «Тигром» в одиночку. Он выбежал, зарядил орудие, выстрелил и убежал за дом. К счастью, он был в укрытии, когда танк разнес орудие[709]. Один из двух «Тигров» подбили в тот же вечер. Выстрел из другой 6-фунтовки поразил башню, тяжело ранил командира и еще одного танкиста, а второй выстрел заклинил основное орудие. У второго «Тигра» начались проблемы с механизмом, и его пришлось отозвать для капитального ремонта в Дутинхем. «Так первый день боев закончился фиаско», – писал солдат из роты Хуммеля[710].