Авангард 3-го парашютно-десантного батальона ждал рядом с больницей Святой Елизаветы, пока подойдут остальные его подразделения, и тут по ним с противоположного берега реки ударили зенитки, а с возвышенности обрушился минометный и стрелковый огонь, заставив искать укрытие. Когда они застряли в домах на северной стороне Утрехтсвег, единственный способ ударить по «самоходкам», катившим по дороге, заключался в том, чтобы бросать из окон гранаты Гэммона. Бригадир Латбери и генерал Уркварт также не могли двигаться. Они находились в доме на Александерстрат, идущей параллельно Утрехтсвег до больницы Святой Елизаветы. Лишь в 15.00 подошла остальная часть батальона, а вместе с ней – БТР с «Брэном» и столь необходимыми боеприпасами. Майора Питера Уодди, настоявшего на том, чтобы помочь с разгрузкой, убили. Тревожная частота несчастных случаев с офицерами усилила сумятицу. Полковник Фитч, все еще намеренный добраться до моста, решил, что единственный шанс – атаковать в северном направлении и двигаться вдоль железной дороги, но интенсивность немецкого огня делала невозможными любые действия. Проявив безрассудную храбрость, Латбери и Уркварт вышли на открытый участок, надеясь найти выход. Пулеметная очередь пробила Латбери бедро, и Уркварт с двумя офицерами оттащил раненого в маленький домик, где их приняла отважная супружеская пара. Чуть позже в дверях показался немец. Уркварту удалось быстро выхватить табельный пистолет и убить того двумя выстрелами. Они перенесли Латбери в подвал дома и ускользнули через черный ход, но бегство не спасало их от немцев: они оказались в ловушке. Так что командир 1-й воздушно-десантной дивизии, сгорая от нетерпения, горечи и злости, всю вторую ночь боя был вынужден провести, прячась на чердаке. Несмотря на то что в больнице Святой Елизаветы все еще работала 16-я парашютно-десантная медчасть, из-за боев в округе почти невозможно было эвакуировать туда раненых. Решение можно было найти еще в Остербеке. Хендрика ван дер Влист, отцу которой принадлежал отель «Схонорд», рассказала, как британский врач приехал к ним на джипе и прямо спросил: «Можете за час превратить отель в больницу?»[531] Она объяснила британцу, что, после того как здесь квартировали немцы, всюду ужасный бардак. Он сказал ей, если надо, набрать помощников с улицы[532]. Когда об этом узнали соседи, сразу поспешили помочь с уборкой. Через час стали вносить больных на носилках; в маленькой гостиной разложили солому и матрасы, а в большой рядами поставили кровати. Отель «Схонорд» был длинным, невысоким и двухэтажным. По обе стороны от главного входа располагались большие застекленные комнаты с видом на Арнемскую дорогу, их отвели под столовую и бар. 181-я парашютно-десантная медчасть из бригады Хикса заняла и «Схонорд», и «Тафельберг», откуда накануне съехал Модель[533]. «Тафельберг» стал хирургическим отделением, в офисах установили портативные операционные столы. «Схонорд» находился всего в 300 метрах от штаба дивизии, разместившегося в отеле «Хартенстейн», позже его заметное расположение рядом с Утрехтсвег сделало его очень уязвимым. Молодые голландки помогали чем могли, хотя некоторых пациентов так уродовали раны, что на них было трудно смотреть. Девушки прикуривали для них сигареты, что обычно было первой просьбой солдат, другие писали письма их семьям, стараясь не делать ошибок в английском. Женщины писали письма под диктовку и не могли удержаться от слез, когда понимали, что для тяжело раненных это их последние слова. Среди первых пациентов были жертвы из импровизированного центра помощи на складе у реки, пострадавшего от удара из многоствольных минометов батареи Nebelwerfer на южном берегу[534]. Пока Уркварт по-прежнему в дивизии отсутствовал, на передовой командный пункт дивизии «Фрундсберг», размещенный в Велпе на восточной окраине Арнема, прибыл в то утро из Берлина бригадефюрер СС Хармель. «Слава богу, вы вернулись!»[535] – так, по его словам, встретил его исполняющий обязанности начштаба. В отсутствие Хармеля приказы дивизии отдавал Биттрих. Хармель позвонил ему и отправился к штандартенфюреру Харцеру на север Арнема, на командный пункт дивизии «Гогенштауфен». Принимая у Харцера отчет как старший по званию, Хармель внезапно сказал: «Я получил приказ идти с дивизией в Неймеген. Вы уже открыли мост? Избавьтесь от этих томми, Харцер». «Я? – так, по его собственным словам, ответил Харцер. – Я слежу за тем, чтобы десантники не прошли в Арнем. У меня нет времени заниматься мостом»[536]. Харцер был явно озадачен, когда понял, что Хармель до сих пор не представляет их обязанностей, и ему пришлось снова четко все обрисовать. Хармель был особенно зол на Гребнера: тот, погнавшись за химерой, увел разведбат дивизии «Гогенштауфен» к Неймегену, и, когда его «порешили» на мосту, Биттрих велел отдать разведбат 9-й дивизии «Гогенштауфен». Поступок Гребнера показался Хармелю «уму непостижимым»[537], и теперь «горящие тягачи торчали по всему мосту, мешая проехать». Он уехал к мосту на броневике – посмотреть на бой за северную оконечность. «Я видел мертвого солдата, которого мы не смогли убрать, потому что он был на линии огня англичан. Было много снайперов. Я решил, что единственный способ позаботиться о них – стрелять по домам из тяжелых орудий. Там была артиллерия, и я приказал им стрелять от фронтонов и вниз, метр за метром, пока дом не обрушится»[538]. На этот час немецкая артиллерия в центре Арнема состояла из одного 150-мм орудия. Его расчет начал с обстрела зданий на западной стороне широкого Eusebiusbinnensingel (бульвара Святого Евсевия), ведущего к мосту. «Это был лучший и эффективнейший артогонь, который я когда-либо видел, – записал в своем дневнике Хорст Вебер, юный пехотинец. – Стреляли метр за метром, начиная сверху. Здания в конце концов рушились, как кукольные домики. Фрост начал думать, как организовать внезапный налет и подбить орудие, и тут удачный выстрел то ли из гаубицы, то ли из миномета поразил расчет и вывел орудие из строя»[539]. Еще одной угрозой стало появление немецких 40-мм зениток к югу от реки. Они продолжали крушить крыши здания, откуда пулеметы «Виккерс» контролировали мост. Вскоре здание загорелось, и пулеметному взводу пришлось бежать на новые позиции. Однако майор Манфорд, которому была отведена роль офицера передового наблюдения, продолжал направлять 75-мм гаубицы Легкого артполка. Он действовал осторожно, стараясь держать огонь на подступах и подальше от самого моста: 30-му корпусу тот нужен был невредимым. После долгого ожидания в зонах приземления и выброски в 14.00 наконец-то послышался рокот авиационных двигателей, раздались радостные крики: «Летят!»[540] 127 «транспортников» C-47 с 4-й парашютно-десантной бригадой Хакетта летели на Гинкельскую пустошь, которую пытались оборонять Собственные Его Величества Шотландские пограничники. Еще 261 планер, сбросив буксирные тросы, шел к зонам выброски. Они доставляли оставшуюся часть штаба дивизии, ее личный состав и технику, остальную часть Королевского Легкого артполка, часть польского противотанкового эскадрона и часть воздушно-десантной бригады, включая последние роты Южно-Стаффордширского полка. За ними следовал еще 31 «Стирлинг» Королевских ВВС – сбрасывать припасы[541]. Самолетов люфтваффе заметно прибавилось, и 259 «Спитфайров», «Темпестов», «Мустангов» и «Москитов» Королевских ВВС нашли чем заняться, пусть даже на второй день пришлось подбивать меньше зенитных батарей. 8-я воздушная армия столкнулась с девятью десятками «Ме-109» и потеряла 18 самолетов. Королевские ВВС потеряли шесть. Десантников во время перелета погибло сравнительно немного, но выброска и приземление проходили «не в пример гостеприимней, чем вчера»[542], – заметил лейтенант Дэвис. Его американская команда все еще пыталась связаться с самолетами союзников на УКВ, но безуспешно. Выяснив, где ожидаются следующие выброски, немцы переместили все зенитки. Десантников, готовых к прыжку, мутило от крена всякий раз, когда рядом взрывался зенитный снаряд. Капитан Фрэнк Кинг из 11-го парашютно-десантного батальона рассказал, как они подошли к двери в своем С-47 и тут он заметил, что американский командир экипажа «откинулся и поник головой»[543]. Он подошел встряхнуть его, думал, спит, а оказалось, тот умер. В фюзеляже за ним была дыра. Кинг встал в проеме двери и заметил, что другие самолеты формирования набирают высоту, а их – нет. Затем он увидел, что один из двигателей загорелся, развернулся и крикнул сержант-майору Гэтленду на другом конце группы: «Горим! Что с пилотом?» Гэтленд открыл дверь в кабину, оттуда полыхнуло, и он ее захлопнул. Кинг приказал группе немедленно десантироваться и прыгнул первым. Они шли в пологом пикировании на высоте 200 футов, их парашюты едва успели раскрыться. Почти всех жестко приложило о землю. У одного парашют не раскрылся. Майор Блэквуд, также из 11-го батальона, вел подробный дневник. «В 13.55 пилот зажег красный, и я велел всем: “По местам!” Я стоял у двери, видно было все, но это особо не утешало. Зенитки были совсем рядом. Мы прошли над лесом на высоте 1500 футов, и вся опушка заполыхала. Левое крыло продырявили, но вроде обошлось. Два наших самолета с батальонами подбили, те загорелись, окутались пламенем и рухнули. Даже под огнем пилоты прекрасно держали строй. Зеленый нам дали в 14.10. Я прокричал всем напоследок: “Хэй-хо!” – прыгнул и услышал, как они орут мне вслед»[544]. Но рывок раскрывшегося парашюта порвал веревки, стягивающие оружие, и он потерял свой «Стэн», магазины, два суточных пайка и туалетные принадлежности[545]. «Я видел, как все это попадало на землю». Затем он заметил на своем парашюте «дырки от пуль». Их обстреливали из немецкого пулемета с опушки и бомбили минометными снарядами. «Бойцы падали мертвыми прямо в стропах; других ранили прежде, чем те могли выбраться». Блэквуд отправил своих в бой, как только те встали на ноги, велев напасть на эсэсовцев-голландцев. «Юный Моррис ликовал: притащил снайпера раза в два себя шире», – отметил майор. Немецкий огонь также привел к жертвам в зоне приземления X в двух километрах к западу от Вольфхезе. Несколько планеров заполыхали, оправдав прозвище – «спичечные коробки». Пилот планера, преподобный Джордж Арнольд Паре, схватил флаг Красного Креста и выбежал на открытый участок вместе с носильщиками. «Пять планеров сгорели в труху, на траве валялись тела. Первый боец был мертв. Другой застонал в благодарности. Я перешел к следующему, махнул рукой, и из-за дерева выехал джип с другими носильщиками. Всех десантников убили выстрелами в спину, пока те пытались добраться до укрытия. Ни один из планеров не разгрузился. Последний солдат, к которому я подошел, лежал рядом с мертвецом. На удивление, он не был ранен, но лежал ничком рядом с телом друга и не хотел уходить. Я заговорил с ним, довольно резко, и носильщик помог ему встать»[546]. На пустоши с ее песчаными тропинками штаб-сержант Лес Фратер увидел сгоревший джип, а рядом с ним словно обугленный мешок муки. Он толкнул его ногой и в ужасе отшатнулся, увидев, что это человеческий торс. Один планер уткнулся носом, и машина, бывшая внутри, придавила первого и второго пилотов; они были еще живы, но полностью застряли[547]. Им могли вколоть морфий, но позже сказали, что их было никак не вытащить, и выбора не оставалось. «Кто-то застрелил то ли одного, то ли обоих, чтобы не страдали»[548]. Видимо, майора из Южно-Стаффордширского полка тоже нашли с раздробленными ногами при падении планера: он тоже умолял его застрелить. Подобные ужасные сцены можно было видеть и в зоне выброски груза. Взводного в 156-м батальоне прошило 20-мм трассирующими пулями, и к тому времени, когда его нашли солдаты, из ран на груди шел дым. Ему было так страшно, что он умолял их застрелить его; «мы дали ему его пистолет со взведенным курком, – рассказывал один солдат, – и он застрелился»[549]. Из-за утреннего пожара на пустоши и немецкого минометного огня канистры взрывались, едва успев упасть. В пункте назначения батальона сержант-майор роты сообщил майору Джону Уодди, что один из его взводных, лейтенант Джон Дэвидсон, не прибыл. Оказалось, Дэвидсон, сломавший ногу при посадке на пылающий вереск, застрелился прежде, чем огонь поджег его фосфорные гранаты[550]. Несколько десантников, чьи парашюты запутались в кронах деревьев на дальней окраине вересковой пустоши, стали беспомощными целями для голландцев-эсэсовцев Хелле. Пять польских экипажей противотанковых орудий, приземлившихся на планере, были полны решимости действовать как можно скорее. Они даже не отвлекались на аэродроме возле Солсбери, когда девушки из женской вспомогательной службы ВВС улыбались им, раздавая пайки. «Они молоды и красивы, – писал польский десантник в дневнике. – Мы тоже молоды, но думали только о том, что мы не получили отчета о высадке первой волны»[551]. Наводчики транспортно-десантной авиации из 21-й отдельной парашютной роты остались в зонах приземления – помогать новоприбывшим и убивать немцев. Один британский солдат в роте был поражен тем, «с какой ненавистью один наш немецкий еврей расстрелял в немца всю ленту своего “Стэна”»[552]. Для жестокости на Гинкельской пустоши были причины. Сержант Стэнли Салливан «увидел трех юнцов, лет по двенадцать, максимум четырнадцать, все мертвые, лежали, раскинув руки, на земле, в оранжевых повязках»[553], – видимо, жертвы охранного батальона СС из Амерсфорта, павшие в их собственной гражданской войне. Голландский офицер, прикомандированный к штабу Хакетта, был зол на то, что британские солдаты давали сигареты иным эсэсовцам из голландцев, которых охраняли, – «сплошь предателям»[554]. Польского офицера-связиста это также сильно раздражало. Когда один из пленных начал громко на что-то жаловаться, он подошел и мгновенно заставил его умолкнуть. Командир наводчиков авиации Боб Уилсон, немолодой, но очень крепкий майор, рассказал, как его бойцы слышали крики немцев из окрестного леса: те призывали сдаться. «Мои кричали в ответ: мы слишком боимся, идите, возьмите нас сами. Шестьдесят немцев вышли и с полутора сотен ярдов скосили два “Брэна”. Умирали с воплями». Подъехал немецкий фургон с репродуктором, сперва была музыка, потом голос начал заливать: мол, сюда идет танковая дивизия, командующий генерал в плену, сдавайтесь, с вами все будет хорошо… Кто-то сумел заткнуть его с помощью гранатомета»[555]. Были мгновения и посветлее. Майор Джон Уодди рассказал, как сразу после приземления они схватили солдата в немецкой форме. «Мы допрашивали его на ломаном школьном немецком, и через пять минут он на прекрасном английском спросил: “Вы говорите по-английски?” Оказалось, поляк»[556]. Полковник Маккензи, начальник штаба Уркварта, нашел Хакетта в зоне приземления и прямо сказал ему, что Хикс принял командование. «Эй, Чарльз, – ответил Хакетт. – Я выше по званию, мне и командовать»[557]. «Я вполне понимаю, сэр, – ответил Маккензи. – Но генерал сам сообщил мне иерархию, а кроме того, бригадир Хикс здесь уже сутки и гораздо лучше знаком с ситуацией». Отказ Уркварта сообщить бригадирам о назначенном заместителе до вылета из Англии теперь все осложнил. Он отдал приоритет Хиксу, более опытному в управлении пехотными батальонами, нежели Хакетт, лихой юный кавалерист. Хакетт был недоволен и тем, что ему заранее не сообщили о передаче 11-го батальона, но, похоже, согласился. Маккензи отправился в отель «Хартенстейн» и поднялся наверх, немного отдохнуть. Через полчаса его попросили спуститься, поскольку «между двумя бригадирами, Хиксом и Хакеттом, разгорелся скандал»[558]. Маккензи, готовый полностью поддержать Хикса, обнаружил, что буря миновала. Хакетт выплеснул свое раздражение и согласился с новым порядком. 11-й парашютно-десантный батальон, который должен был идти к Арнему вдоль Амстердамсвег, несколько промедлил с выдвижением. Врача батальона Стюарта Моусона вызвали к майору Ричарду Лонсдейлу, заместителю командира и суровому воину. Но Лонсдейл, тяжело раненный в руку еще в самолете, больше интересовался картой. Моусон предупредил его, что тот может потерять руку, если ее не лечить, но Лонсдейл сказал: «Хватит кудахтать, как мокрая квочка» – и оставил слова врача без внимания. «Убеждать его посмотреть на рану глазами врача, – писал Моусон, – было так же бесполезно, как разносить бутылку молока в сержантской столовой»[559]. По словам майора Блэквуда, 11-й батальон двинулся к Арнему лишь на закате, «подбирая по дороге нашу технику и противотанковые пушки, которые очень успешно приземлились на планере. Противники встречались нечасто, разве что снайперы, а еще мы оценили голых девчонок Варгаса: какой-то веселый идиот парой штыков приколол к дереву Esquire»[560]. Другие источники указывают более раннее время выхода, примерно в пять часов вечера, однако и это уже почти через три часа после приземления. Остальная бригада Хакетта – 156 и 10-й батальоны – выдвигалась столь же медленно, отчасти из-за суматохи при высадке на пустошах Ренкюма, где было очень трудно вытащить джипы из разбитых планеров. Пострадавшим требовалось лечение, и медчасть перевозила их на восток. Моусон отметил, что раненые «больше удивлялись ранам, чем страдали от них»[561]. Хакетт сообщил, что в полете и при высадке потерял 200 бойцов, то есть десятую часть бригады, еще до начала сражения. Но отсутствие Уркварта и ссора между двумя бригадирами, вероятно, тоже стали причиной задержки. 10-й батальон вслед за 156-м вскоре тоже последовал в Арнем маршрутом вдоль железной дороги. Планировали пройти между ней и Амстердамсвег на север и захватить возвышенность в Купеле. В пути их ожидало мало хорошего. 1 и 3-й парашютно-десантные батальоны понесли значительные потери и увязли в боях к западу от больницы Святой Елизаветы. Отсутствовавшие, в том числе двое бригадиров – в отеле «Хартенстейн» в Остербеке, – не знали, сколь узким и труднопроходимым был этот район, словно капкан, где немцы встречали войска, стремившиеся пробиться в Арнем. На дальней стороне Арнемского моста немцы стали обыскивать дома в южной части города. Они были уже на грани срыва, и это делало их опасными. «В немецкой пехоте почти всем было лет семнадцать, может, восемнадцать, все курили как паровозы и храбрились, – рассказал один из местных. – Иные нервно оглядывались. Показался старший солдат с пятью этими “детьми”, бледными и расстроенными. Они ходили за ним как щенки. Нет, правда, эти мальчишки полностью зависели от старших. Пятеро немецких солдат и фельдфебель вошли в соседский сад и велели мне и еще четверым встать к стене. Они сказали, что нас расстреляют, потому что со стороны наших домов по ним стреляли. Мой сосед, вообще-то прогерманец, заговорил с фельдфебелем, поднял два пальца и под присягой заявил, что никто из нашего квартала не стрелял. Солдаты ушли, и у нас словно камень с души свалился»[562]. По британскому периметру обороны на северной оконечности моста моральный дух юных немецких пехотинцев был высок, даже несмотря на страх. «Мы рвались в бой», – писал Хорст Вебер[563]. Они были в касках, с тяжелыми автоматами MP-40, с гранатами, в эсэсовском камуфляже (похожем на одежду английских десантников, только «в пятнах весь, на леопарда смахивает»[564], как выразился англичанин-сержант). Их воодушевили угрюмые лица местных, когда они вошли. «Недавно голландцы чествовали англичан как победителей, – гордо сказал Вебер. – Теперь пришли мы, а они бегут». Но позже, вспоминая прошлое, он признал: «Мы были просто мальчишками, игравшими в солдатиков. Идиоты. Но мы были абсолютно уверены, что победим». К вечеру 10-й разведбат СС, куда более слабый, чем батальон Гребнера, присоединился к битве на мосту. «Бои в этой части города с каждым часом усиливались, – писал бригадефюрер СС Хармель. – Враг казался отлично натренированным для уличных боев и с большой решимостью защищал свои быстро укрепившиеся очаги сопротивления»[565]. Наступление ночи принесло британским защитникам лишь временное облегчение. Полковник Фрост ходил из дома в дом и говорил всем: еще день, и придет 30-й корпус. Иным казалось, это «самая приятная битва»[566], они рассказывали друг другу, сколько немцев убили в тот день. Но отдохнуть особо не получилось. Немцам удалось поджечь школу к востоку от пандуса моста. Саперы Маккея и бойцы Льюиса усмиряли пламя из огнетушителей и даже сбивали десантными куртками, взять пожар под контроль удалось только после полуночи. Но всю оставшуюся ночь, до самого рассвета, мерцающие отблески других пожаров заставляли нервничать часовых. Глава 14 Американские дивизии и 30-й корпус Понедельник, 18 сентября К сожалению, в том, что 30-й корпус придет во вторник, Фрост заверял своих бойцов совершенно напрасно. Группа Ирландских гвардейцев, которую бригадный генерал Гуоткин, сам введенный в заблуждение Фростом, убедил, что им не нужно спешить, пока не восстановят мост в Соне, вышла из Валкенсварда, по словам Джо Ванделёра, «прогулочным шагом»[567]. А немцы все слали подкрепления. Генерал-оберст Курт Штудент уверял, что именно ему принадлежит право сосредоточить силы против 101-й воздушно-десантной дивизии в секторе Эйндховена[568]. Первым из крупных соединений туда ввели 59-ю пехотную дивизию генерал-лейтенанта Вальтера Поппе, прибывшую поездом в Бокстел[569], всего в десяти километрах к северо-западу от Беста, где взвод лейтенанта Вежбовского был столь опасно отрезан на берегу Вильхельмина-канала. 59-я пехотная не дотягивала до полной дивизии. У ее авангарда было пять батальонов по 200 человек в каждом. Артиллерию лошадьми тянули по ночам, опасаясь авиации союзников. Арьергард дивизии все еще переправлялся через Шельду, а большую часть боеприпасов оставили в «Брескенском котле» к югу от эстуария. У всей дивизии было не более ста снарядов для 105-мм орудий. Неспособность Монтгомери обезопасить северную часть эстуария позволила немцам вывести почти всю 15-ю армию, чтобы выставить ее против левого фланга операции «Маркет – Гарден». Ночью капитан Джонс, командир роты «H», выслал несколько патрулей – связаться с Вежбовским, – но все столкнулись с сильным сопротивлением. Командир 3-го батальона подполковник Коул был уверен, что взвод Вежбовского и инженеры убиты. «Без сомнения, их уничтожили»[570], – сказал он своему заместителю. На рассвете Вежбовский смог оглядеть окрестности. Они находились у бетонного автомобильного моста и могли видеть железнодорожный мост в трех сотнях метров отсюда. Рядом с автомобильным мостом находились немецкие казармы в окружении окопов и орудий. Стоило кому-то из солдат Вежбовского поднять голову, немцы тут же стреляли. Несколько немцев пытались подобраться по деревьям. Их заметили, и Вежбовский велел держать их на прицеле до последнего. Потом началась бойня. Около десяти утра на машине подъехал немецкий офицер, отдал несколько приказов и ушел. Вскоре грянул мощный взрыв: немцы взорвали мост в Бесте. Американским десантникам пришлось укрыться в окопах, спасаясь от летящих на них обломков бетона. Радиосвязи не было, и Вежбовский не мог предупредить ни капитана Джонса, ни штаб батальона. К тому времени многие из его солдат были ранены, и хотя врач мог их подлатать, но об эвакуации раненых можно было только мечтать. Что еще хуже, их обстреляли свои же «Тандерболты» P-47 – их пилоты проигнорировали оранжевую дымовую шашку, зажженную десантниками для опознания. И все же за день Вежбовский и его бойцы смогли нанести немцам гораздо больше потерь, чем пострадали сами. Расчет гранатометчиков даже подбил своей «базукой» одно из 88-мм орудий, стоявших вдоль канала. Днем они услышали рокот моторов и решили, что к немцам идет подмога. Но им улыбнулась удача: на дальней стороне канала показались британский броневик и машина разведки из полка Королевской конной гвардии. Эта полурота распугала ближайших немцев пулеметным огнем. Крича через канал, Вежбовский попросил их связаться со 101-й воздушно-десантной дивизией по рации, предупредить, что мост разрушен, но радист броневика не смог наладить связь. Капрал кавалерийского полка сообщил обо всем в эскадрон и попросил передать сообщение американцам. Не имея возможности эвакуировать раненых Вежбовского, Королевская конная гвардия отдала им все свои медикаменты и запасные боеприпасы: все перевозили на ветхой лодчонке. Позже появился еще один взвод из роты капитана Джонса, и его командир, лейтенант Ник Моттола, согласился окопаться на левом фланге позиций Вежбовского. Британский разведотряд, решив, что взвод, подготовленный к бою, теперь в безопасности, двинулся дальше. Но Вежбовскому еще предстояло пережить немало боев в окружении. К счастью, трое его бойцов «пошли на охоту» и взяли в плен немецкого офицера и двух санинструкторов. Их заставили заботиться о раненых, но для тех, кто потерял много крови, необходимой плазмы так и не было. В тот день Джон Михаэлис, командир 502-го парашютно-десантного полка, столкнулся с серьезной проблемой на западном фланге около Беста, и проблема эта была куда серьезнее, чем мнимая гибель взвода Вежбовского. Комбат Вежбовского подполковник Роберт Коул заслужил Почетную медаль Конгресса[571] в Нормандии в боях за Карантан против 17-й танко-гренадерской дивизии СС и 6-го парашютного полка оберст-лейтенанта фон дер Гейдте. Очень темпераментный, он славился своей добротой и отвагой и был известен как «карантанский матерщинник»[572]. Батальон Коула увяз в бою в лесу Сонше между Соном и Бестом, и Михаэлис отправил им на помощь 2-й батальон подполковника Стива Шаппюи. «В тот момент немцы застигли нас на каком-то открытом участке, – писал один из ротных Шаппюи, – и предприняли блестящий тактический шаг, почти сковав два батальона. 2-й батальон находился в полковом резерве, и мы вышли, чтобы попытаться обойти немцев с фланга»[573]. Но вскоре Шаппюи понял, что продвигаться по такой открытой и ровной сельской местности без поддержки танков или артиллерии крайне трудно. Голландцы занимались сенокосом, и «поля впереди были покрыты маленькими кучками несобранного сена. Это было единственное прикрытие»[574], – говорится в его отчете. Они атаковали, бросаясь из кучи в кучу, что давало хоть какую-то защиту. Трассировочные пули подожгли сено, и многие бойцы пострадали. «Взводные гнали их вперед. Те, кто продолжал идти, обычно выживали. Замешкавшиеся погибли». В конце концов Шаппюи пришлось отменить приказ, по крайней мере на время: они теряли слишком много людей. «За полтора дня потеряли половину батальона, – записал доктор, почти вдвое преувеличив потери. – Мне пришлось сажать раненых в окопы, вырытые зигзагом, и там давать им плазму. Скверные были бои»[575]. Он утверждал, что немцы застрелили санинструктора, который пытался вынести раненого, а когда они предприняли попытку эвакуировать больных на джипе с четырьмя носилками, немцы обстреляли и его, «хотя на джипе был ясно виден красный крест». Тем временем по подразделению Коула в лесу продолжала мощно бить артиллерия, немцы подошли очень близко, практически на позиции противников, хотя рисковали попасть под огонь своих же пушек. Коулу требовалась поддержка с воздуха, но «снаряд только что попал радисту в голову и вышиб ему мозги. Коул подошел к радио, заляпанному кровью и ошметками мозга, и отер его. Приемник все еще работал»[576]. Вызвали «Тандерболты» P-47. Коул решил проверить опознавательные полотнища, выставленные на опушке, чтобы указать их позицию, вышел из-за деревьев, поднял руку, прикрывая глаза, взглянул в небо, и в этот момент из дома в двух сотнях метров от него грянул выстрел. Пуля попала в висок и прошла навылет. Потом увидели, как из-за угла дома выбежал немец. Его застрелили, и люди Коула утешились тем, что хоть покарали убийцу. Командира они уложили в одиночный окоп и накрыли грузовым парашютом. Бойцам Шаппюи пришлось окопаться. «Мы сидели в щелевом окопе, в открытом поле, я был на пулемете, когда немцы пошли через поле в атаку. Один парень потерял самообладание, забился головой о траншею и рыдал, как ребенок»[577]. Число жертв продолжало увеличиваться. Врач батальона устроил медпункт прямо в яме. «Если кому требовалась плазма, укладывали его на самое дно, там можно было стоять [держа пакет с плазмой], укрывшись от пуль, хлеставших по лесу с севера и с запада»[578]. После такого разгрома батальоны могли лишь надеяться продержаться до утра да молиться о помощи. Отдельный 1-й батальон 502-го полка в Синт-Уденроде подозревал, что немцы сосредоточили силы на западе вокруг Схейндела и готовы к атаке. Тем утром подполковник Кэссиди был в ярости, узнав, что семь джипов пронеслись через Синт-Уденроде «как ошпаренные»[579]. Они направлялись в Схейндел и не удосужились даже остановиться, чтобы прояснить обстановку. Немцы были даже ближе, чем предполагал Кэссиди. Колонна джипов влетела в засаду, успев проехать лишь несколько километров. Только последний джип из отряда этих военных туристов успел развернуться и сбежать. В нем находился полковник Картрайт из 1-й союзной воздушно-десантной армии, и он помчался назад сказать Кэссиди, чтобы тот немедленно послал своих людей. Нужно было спасать пассажиров других джипов: те бросились в канавы у дороги и попали под пулеметный огонь. Кэссиди был возмущен тем, что из-за их «тупой твердолобости» ему придется жертвовать своими бойцами. «Кой черт понес вас на дорогу?»[580] – взъярился он. «Проводник сказал нам, что там безопасно», – ответил Картрайт. К счастью, один из взводов Кэссиди под командованием лейтенанта Мьюберна заметил джипы, два из которых пылали. Им удалось выбить немцев из засады и даже пригнать два джипа обратно. Генерал Тейлор во время инспекционной поездки из Сона со своим телохранителем-коммунистом из Принстона тем временем добрался до Синт-Уденроде и, узнав, что произошло, сказал Кэссиди: «Никого никуда больше не посылайте. Ваша задача – удержать город»[581]. Не зная совершенно ничего об отчаянной битве, которую вел 502-й полк у Беста, полковник Синк оставил в Соне только взвод и саперную команду, в то время как 506-й полк быстрым маршем двинулся на юг от Эйндховена. Большая часть полка прошла по импровизированному пешеходному мосту, а несколько джипов перевезли на плотах из нефтяных бочек. 3-й батальон, идущий во главе, попал под артиллерийский, минометный и ружейный огонь в Вонселе, на северной окраине Эйндховена. Капитана Джона Кили убил снайпер, засевший на церковной колокольне. «Потом по колокольне ударила ракета из “базуки”, и снайпер уже не стрелял»[582]. Голландский полицейский, настоявший на том, чтобы сопровождать 3-й батальон, увидел, что вдоль Вонселстрат люди стараются держаться поближе к домам. К ужасу десантников, он закричал: «Это не немцы! Это американцы, освободители!» Последнее, чего хотели наступавшие десантники, – это чтобы люди выбежали из своих домов – поприветствовать их, пожать руку и поцеловать, особенно когда то и дело вспыхивали спорадические стычки с отступающими немцами. Улицы опустели только тогда, когда на Клостердреф начала стрелять немецкая 88-мм пушка. В 12.15 отряд полка Королевской конной гвардии, обойдя Алст и Эйндховен, встретился с полковником Синком в Вонселе. Сообщение о встрече с «Кричащими орлами» командир патруля передал по радиосвязи, используя прозвище своего полка в Гвардейской бронетанковой дивизии: «Конюхи повстречали пернатых друзей»[583][584]. Часть отряда пошла по южному берегу Вильхельмина-канала к Бесту, и именно они помогли взводу Вежбовского. Вскоре благодаря голландской телефонной связи через немецкие линии американский майор в Соне сообщил Королевским инженерам все параметры моста. Затем полковник Синк приказал 2-му батальону повернуть на восток, к центру города, и захватить мосты, а одну роту отрядил разбираться с надоедливой 88-мм пушкой. Их оказалось две. Роту десантников вел местный житель, точно знавший, где стоят орудия. Американцы собирались атаковать первое с двух сторон, и тут сержант Тейлор увидел, как из окна на втором этаже ему жестами на что-то указывает какая-то женщина. Она дала понять, что к ним приближаются трое немцев. Те еще не нападали, и Тейлор, облегченно переведя дух, отступил. Он дождался, пока они пройдут мимо, выскочил сзади и взял в плен всех троих. Отряд с винтовочными гранатами во главе с лейтенантом Холлом подкрался к батарее. У них не было четкой линии обзора, но одна из гранат попала точно в цель. Затем другой десантник, удерживая одними ногами 60-мм миномет без опорной плиты, выбил второе орудие. Еще до того как раненых из расчетов орудий взяли в плен в доме прямо за батареей, люди танцевали на рыночной площади Вонселя. Один горожанин описал, как «толпа сходит с ума, и “мальчики”, уставшие, мокрые от пота, едва могут пройти. Им приходится пожимать всем руки»[585]. Один из офицеров Синка написал: «Мирные голландцы окружали солдат, совали яблоки, банки с вареньем, порой глоточек джина. Принимали как королей. Казалось, здесь сам воздух пронизан ненавистью к немцам». «Перестрелки на бегу»[586] участились, когда десантники продолжили зачищать город, заставляя ликующих мирных жителей прятаться в укрытие. Очень скоро здесь уже были бойцы PAN (нидерл. Partisanen Actie Nederland, Партизанское движение Нидерландов), готовые помочь. Горожан поразило их внезапное появление. «Куда ни посмотри, везде люди в синих комбинезонах, на рукавах повязки “PAN”, оружие через плечо, и они носятся на мотоциклах и автомобилях с флагами»[587]. Всех не успевших сбежать немцев и пособников нацистов выкинули из домов и заставили лечь на улице лицом вниз. Солдаты голландской армии, вынужденные сдаться в 1940 году, вновь появились в старой форме, чтобы охранять пленных. «Четыре года, четыре месяца, шесть дней, и мы свободны»[588], – с благодарностью писал один из жителей. Тот факт, что утром они проснулись без газа и света, казался ничтожным. Полковник Синк был глубоко обеспокоен тем, что они не успевают зачистить город до прихода Гвардейской бронетанковой дивизии. В 13.00, незадолго до прибытия генерала Тейлора, он услышал от подполковника Роберта Стрейера из 2-го батальона, что они захватили все четыре моста через Доммел и проверили, не заложена ли взрывчатка. Тейлор забрался на церковную колокольню, чтобы лучше рассмотреть город, и говорил со Стрейером по рации. «Как вы сказали, где вы?»[589] – спросил командир дивизии. И услышал торжествующий голос: «Я сижу на всех мостах, генерал». Бойцы Стрейера захватили и полицейский участок. «Повсюду флаги, – появилась запись в одном дневнике. – Ликующая толпа танцует с оранжевыми шарфами, бумажными шляпами…»[590] Юноши срывали указатели вермахта и таблички с названиями улиц, повешенные оккупантами. Вскоре огромный портрет принцессы Юлианы вывесили у отеля «Ройял», и в окнах появились фотографии голландской королевской семьи. Странные нервные моменты все еще случались. Двое десантников наслаждались обществом девушек, но не сводили глаз с аллеи Святого Августина и вздрогнули, заметив мчавшего в их сторону велосипедиста в черной форме. Очевидец, доктор Боянс, увидел, как те вскинули автоматы, и крикнул: «Не стреляйте! Не стреляйте! Это голландский полицейский!»[591] В первую секунду десантники выглядели озадаченными. «Окей, – сказал один из них. – Я думал, эсэсовец». Боянс спросил, что было бы, не успей он предупредить. «О, да ничего. Просто маленькая дырка между глаз. – Десантник ухмыльнулся. – Я очень метко стреляю».