* * * Мы завернули Мико в одеяло и похоронили его прямо там, под полом этого маленького склада. Там он и сегодня спит. В последующие годы мы с тобой только один раз туда возвращались – помнишь? – и долго стояли, прислушиваясь, но Мико так и не появился. Я этому даже рад был, ибо это означало, что никто его покой не нарушил. А вот тело Шоу мы оттуда выволокли и тащили еще, должно быть, миль восемь. И только тогда бросили на съедение волкам. Я даже ни разу не обернулся после того, как мы его там оставили, чтобы его душа меня не коснулась, не вселила в меня свое желание. Следы, оставленные Джорджем, ветер уже успел занести пылью, так что мы довольно долго шли почти наугад. Да еще приходилось чуть ли не силой тащить за собой бедную Салех, потерявшую ездока, потому что она то и дело останавливалась и ждала Мико. Только через три дня мы наконец нашли воду – мелкий узенький ручеек, который, сверкая, как зеркало, бежал по пыльной равнине. К этому времени ты, Берк, уже прямо весь исплевался и даже стал немного пошатываться, да и горб твой совсем обвис без воды. Мы с Джолли опустились рядом на четвереньки, как звери, и пили, пили, пили, чувствуя на лицах чудесное теплое отражение солнечного света и испытывая невероятное безмолвное облегчение. Потом Джолли помолился и вдруг сказал: – Представь, что мы с тобой обратно ко всем остальным не вернулись. – Представляю! – Я серьезно, Мисафир. Мы ведь могли бы притвориться, будто тоже здесь погибли. А сами пошли бы куда-нибудь искать свою судьбу и удачу. Разве нас кто-то хватился бы? Разве кто-то стал бы по нам тосковать? * * * Знаешь, Берк, иногда мне кажется, что Джолли и в самом деле хотел так поступить. Хорошо, что он все это мне высказал, потому что я сразу увидел в нем душу вечного скитальца, почувствовал в нем ту неистребимую потребность, от которой он за всю жизнь так и не смог избавиться. Должен признаться, что и я тогда испытывал искушение все бросить и уйти – что, не сомневаюсь, ничуть тебя не удивило бы. Но потом я вспомнил Джорджа и Лило, которые ждут нас у костра, и в кои-то веки убежать не решился. Вот почему поздним октябрьским вечером мы вновь присоединились к каравану Била, догнав его на восточном берегу реки Колорадо, где она, покинув каньоны, успокаивается и неторопливым широким потоком спускается вниз, до самой Юмы. Нед Бил несколько раз был вынужден разворачивать караван и искать возможность переправиться через реку, но моста в те времена еще не было, из воды у берега торчали лишь верхушки базальтовых скал, которые постепенно скрывались в глубокой воде. Вверх и вниз по течению были посланы разведчики, но никаких утешительных сведений они раздобыть не сумели: никаких мелководий, где можно было бы вброд переправиться на тот берег, обнаружено не было, и нам стало ясно, что придется как-то переплыть через реку вместе с верблюдами. – Ну, они же, разумеется, умеют плавать? – неуверенно спросил Бил, и все поняли, что он с таким нетерпением ждал нашего возвращения, чтобы задать Джолли именно этот, мучивший его вопрос, прежде чем направить людей и животных в воду и, не дай бог, утопить всех верблюдов, принадлежащих военному министерству. Но оказалось, что и Джолли этого не знает. Он в задумчивости мерил шагами берег, высматривая наиболее пологий спуск к воде, и я спросил у него: – Ты когда-нибудь видел, чтобы верблюд плавал? – Где же это я мог увидеть плавающего верблюда? А вокруг уже стали собираться индейцы из племени мохаве, вернувшиеся со своих полей; женщины с темными татуировками на лицах что-то шепотом втолковывали детям; долговязые юноши собрались в кучку и осторожно улыбались, явно сомневаясь в наших возможностях. К полудню все повозки тем не менее были переправлены на тот берег; при переправе, правда, утонули мул и лошадь. Теперь нам оставалось только связать верблюдов вместе и первым направить в воду их вожака. Джолли, оскальзываясь, спустился к самой воде, но Сеид не сразу последовал за ним. Некоторое время он сопротивлялся, но каменистая осыпь на берегу сама тащила его вниз, и он решил сдаться и все-таки вошел в воду. Вода словно расступалась перед ним, обтекая его шею и горбатую спину, а его длинные ноги бледными белыми пятнами мелькали в мутной глубине. Все наши радостно закричали, приветствуя решительность Сеида, а вот индейцы мохаве молчали, один за другим отворачиваясь от нас и глядя вниз по течению реки, где возникло еще одно невероятное явление: корма серого огромного корабля, который медленно преодолевал последнюю излучину реки. Это был колесный пароход «Генерал Джезап». Когда он повернулся к нам боком, весь его великолепный корпус стал хорошо виден, и я по сей день не уверен, Берк, кто тогда больше удивился внезапно увиденному: индейцы, впервые узревшие столь великолепное судно в водах Колорадо, ранее недоступных для навигации, или люди на борту этого судна, с изумлением рассматривающие верблюдов, которые спокойно переплывали реку. К сожалению, эта переправа стала первой и последней для бедной Салех, силы которой без того были подорваны и долгим мучительным путешествием к растерзанному каравану переселенцев, и гибелью Мико. Нед Бил хотел просто оставить верблюдицу на том берегу, надеясь, что она сама сумеет о себе позаботиться, но Джолли сказал, что это вряд ли будет истинным проявлением милосердия, и Бил с ним согласился. «Делай, как сочтешь нужным, – сказал он, – только мне потом ничего не рассказывай». Он даже в дневник свой не стал записывать, как Джолли прямо на берегу Колорадо перерезал Салех горло, выпустил из туши кровь и разделал ее под внимательными взглядами стоявших вокруг мохаве. Потом Джолли разрубил тушу верблюдицы на большие куски и по одному передал их ждущим индейцам. К вечеру от Салех остался только ее горб, и Эб, испытывая определенные сомнения, долго жарил его на вертеле, пока он не покрылся черной коркой. Потом мы еще долго сидели у костра, глядя, как тот пароход подплывает все ближе и ближе, и говорили о Мико, о том, какой он был нетерпеливый и храбрый, как плохо понимал шутки, как всегда заботился о своей одежде, и наши сердца были полны памятью о нем. Вокруг, в кустах с серебристой листвой шуршали какие-то мелкие ночные твари. А на некотором отдалении от нас и на противоположном берегу разожгли свои костры индейцы мохаве. Когда все остальные наконец улеглись спать, мы с Джолли еще долго сидели рядышком у костра, и сна у нас не было ни в одном глазу. – Слушай, – сказал Джолли, – а ведь эти индейцы, похоже, довольно спокойно отнеслись к появлению такого большого судна? – Да, пожалуй. – Они, по-моему, даже не особенно удивились. – Мне тоже так показалось. – И наши верблюды на них, похоже, особого впечатления не произвели. Это, по всей видимости, его беспокоило, и он все пытался решить эту головоломку. – Наверное, для них все одно – что корабль, что верблюд, – рассуждал он. – Действительно, какая разница-то? Никакое это для них не чудо. Просто некие новые способы, чтобы окончательно их добить, прогнать с их собственных земель. – Вполне возможно. – Знаешь, Мисафир, моя бабушка часто рассказывала, что, когда турки впервые появились в ее родном городе, они первым делом стали строить большой мост. Но никто из местных так и не смог себя заставить относиться к этому мосту как к чему-то замечательному и очень полезному, хотя туркам очень этого хотелось; им хотелось, чтобы жители города поверили, что этот мост – настоящее чудо. Только у них ничего не вышло: люди прекрасно понимали, что это чудо не для них создано. – А ты сам разве не турок? Он провел ладонью по глазам. – Мне иногда теперь кажется, я должен был бы им стать. – Ну, так тебе повезло, что ты это понимаешь и можешь считать себя либо тем, либо другим, а не кем-то непонятным, как я. – По-моему, ты ошибаешься, Мисафир: ведь ты такой же, как я. И по твоему языку, и по самому твоему нутру – ты такой же. Не стыжусь признаться тебе, Берк, от этих слов у меня потеплело на душе; мне казалось, будто Джолли только что взял да и обнял меня. Некоторое время я молчал, пытаясь справиться со своими чувствами, потом все же сказал: – Ну, это уже кое-что. Спасибо тебе. «Генерал Джезап» пришвартовался, и всю ту долгую и удивительную ночь вплоть до утра мы наблюдали, как на берег сходят пассажиры, грубые немытые торговцы и охотники-трапперы. Они явились, вторглись на эту землю, несмотря на наше горе, с добытыми шкурами, чемоданами, сундуками, скрипками и бочонками с виски, а также со своим весельем по случаю завершения долгого плавания. Мы уже завтракали, когда я заметил, как по сходням протопала еще одна пара сапог – это были очень знакомые пятнистые сапоги из телячьей кожи. Как ты думаешь, Берк, кто был в этих сапогах? Впрочем, ты уже догадался. Кто еще в этом странном диком мире мог надеть сапоги из телячьей кожи, сходя с парохода в южном течении реки Колорадо? Разумеется, только старый волчище шериф Джон Берджер! Я бы, наверное, счел, что он давно уже среди мертвых, если бы он не прошел так решительно сквозь толпу и не угодил прямо в объятия Неда Била. – Интересно, что этому человеку здесь нужно? – спросил я у Джорджа. Тот навел кое-какие справки и сообщил: – Он, похоже, какой-то юрист. Старый друг нашего лейтенанта. Ладно. Я тут же спрятался в палатке, а потом весь день старался держаться подальше от лагеря, да еще и голову закутал. Но уже вечером Берджер отыскал меня у костра и сказал, схватив за руку: – По-моему, я тебя знаю. Поскольку я весь день думал только о нашей с ним последней встрече, я тут же подтвердил это: – Конечно. Мы с вами еще в Форт-Грин встречались. – Увы, я слишком поспешил. Лучше б мне было чуть помедлить с ответом, перевести дыхание. Едва эти слова сорвались с моих губ, как брови Берджера грозно сошлись на переносице – ясное дело, он пытался вспомнить, уж не тот ли я человек, которого он подозревает в стародавнем преступлении, иначе с какой стати мне, черт возьми, вспоминать какой-то ничем не примечательный вечер в Форт-Грин, да еще и говорить об этом так уверенно? Конечно же, я тогда сам себя выдал. – Да, наверное, – сказал наконец Берджер, – только я, черт побери, совершенно этого не помню. * * * Ты вряд ли можешь упрекнуть меня, Берк, что я тогда так поступил – хотя с тех пор я много раз размышлял о том, как все могло бы для тебя повернуться, если бы я решил действовать иначе. Но прежде чем начать действовать, я заглянул в свою фляжку, слегка ее наклонив, и увидел какую-то мерзкую пивную с серыми стенами, чьи-то покрытые веснушками руки, миску с недоеденным супом. По-моему, именно это видение и придало мне мужества. Должно быть, решил я, мне привиделся я сам в прежние времена. В общем, в последний раз лежа в палатке вместе с другими погонщиками верблюдов, я представлял себе, как буду идти на север, пока хватит сил, пока не паду, измученный жаждой или сраженный пулей. Мы ведь уже столько прошли вместе – разве мог я просто оставить тебя и уйти? Джолли уже ждал нас, когда я вывел тебя в лес. – Кто этот человек? – спросил он. – Какой человек? – Тот, от которого ты бежишь? – Никто. – Никто? И из-за него ты крадешь верблюда, принадлежащего военному ведомству? Я ответил не сразу, но все же ответил: – Он тот самый человек, который, если помнишь, три года назад искал Лури Мэтти. Джолли довольно долго молчал, курил, и в свете раскуренной трубки я видел часть его лица. – Мне бы следовало пристрелить тебя, – наконец сказал он. – Мне бы следовало прямо сейчас тебя пристрелить. – Затем он снял свою шляпу и, выставив челюсть, повернулся ко мне боком: – Бей сюда. – И он ткнул пальцем, в какое место надо бить. – Только уж постарайся меня не прикончить. Часть 6 Полдень