Иной раз мимо проплывали деревья и полоски мертвой травы, потом снова тянулись монотонные равнины, на которых кое-где виднелись следы примитивных индейских повозок. Мы видели обглоданные ребра и головы антилоп. Один раз я заметил одинокий причудливый завиток бараньего рога. Затем перед нами предстали обугленные останки индейского поселения, а несколькими часами позже мы увидели лишенную кровли церковь; весь пол в ней был усыпан какими-то крошечными сверкающими обломками или кристаллами, которые мы попытались собрать, но тут же изрезали себе все пальцы. «Это что же, драгоценные камни?» – в изумлении спросил Джолли. Джордж покачал головой и указал на пустые оконные проемы: «Нет, разбитые витражи». * * * Наверное, я просто пытаюсь напомнить тебе, Берк, что нам доводилось переживать и куда худшие времена, чем сейчас. Ты забудь о нашем вчерашнем разговоре. Прости, что я тебе так долго голову морочил. Теперь ты вдоволь напился, лежишь в прохладном месте. Тебя, правда, немножко подстрелили, но боль от сидящей в тебе дроби постепенно утихнет. Так всегда бывает. И потом, ты ведь уже можешь даже ногу под себя подогнуть, правда? И сейчас мы с тобой, по крайней мере, знаем, куда направляемся, – а тогда мы даже этого не знали. Тогда мы, поспав несколько часов, снова начали поиски, чтобы до восхода солнца преодолеть еще один – как оказалось, последний, – отрезок пути. На западном краю небосвода еще горели бледные отблески заката, но в потемневшем небе уже вспыхивали первые звезды. А где-то ближе к полуночи девушка вдруг воскликнула, возбужденно указывая куда-то вверх: – Я узнаю этого великана! И это место узнаю! Мы въехали в густую тень, отбрасываемую столовой горой, вокруг которой частоколом торчали острые осколки скал. Джордж, подобравшись ко мне поближе, шепнул: «Прислушайся-ка». Из долины у подошвы горы доносился глухой, многоголосый вой. Не успевал отзвучать один голос, как к нему присоединялся второй, затем третий. Да ты и сам все это слышал, Берк, и этот вой на тебя так подействовал, что ты вдруг резко вздрогнул и попытался повернуть обратно. Мне обеими руками пришлось тебя удерживать. – Раз волки до сих пор здесь, – тихо сказал Джордж, – то мы, скорее всего, опоздали. И он, разумеется, оказался прав. Он велел девочке подождать нас, и мы двинулись к повозкам, обмотав лица куртками, чтобы меньше чувствовать тот жуткий запах. У подножия горы мы увидели сухое русло реки, и там лежали останки мула. Впрочем, волки изрядно над ним поработали, и белые обнаженные ребра несчастного животного словно улыбались нам, светясь в лунном свете. Следуя вдоль сухого русла реки, мы обнаружили овраг и в нем несколько растерзанных, перевернутых вверх дном фургонов, а на другом берегу оврага в яму была свалена целая груда каких-то бумаг, трепещущих на ветру. Из одного фургона со сломанными опорами крыши торчала изуродованная, обутая в сапог нога мужчины; лицо этого человека настолько разложилось, что догадаться, сколько ему могло быть лет, оказалось невозможно, разве что борода у него была уже совсем седая. Чуть дальше, среди деревьев, мы увидели несколько женских трупов. Этих женщин – их было четыре – явно застрелили. Мы постарались как можно быстрее их чем-то прикрыть. – Сколько всего людей было в вашем отряде? – спросил у девушки Джолли. Она перечислила всех. Но он не стал рассказывать ей, как они погибли. Видно, не смог решить, как она на это посмотрит: будет жить, зная, что, несмотря на все свои мучения, так ничем и не смогла помочь родным, не спасла их от гибели, или же поймет, что сама судьба избавила ее от страшной участи быть растерзанной волками. Волки, впрочем, отошли недалеко, всего лишь на противоположный край оврага; мы все время видели, как сверкают в темноте их глаза, пока рыли могилы. Когда Мико наконец зашил последнее тело в одеяло, заменившее саван, я в последний раз объехал место этой жуткой трагедии. Оказалось, что вся пересохшая земля вокруг усыпана листками и клочками бумаг. Потом я заметил примерно в ста ярдах от себя след креозота и нечто странное, более всего похожее на длинные ленты, запутавшиеся в ветвях. Среди них она и стояла – та женщина, абсолютно голая, как и равнина вокруг. Она стояла среди деревьев совершенно неподвижно, и по ее плечам струились длинные распущенные волосы. Смотрела она прямо на меня. Но через некоторое время с удивлением уставилась на тебя, Берк, – как ты знаешь, мертвые все еще способны удивляться. Тогда я повернул тебя боком к ней, чтобы ей было удобней нас рассматривать. Все лицо и плечи у нее были исполосованы тонкими ножевыми порезами, а там, где ей нанесли последний удар ножом в грудь, зияла дыра, наполненная каким-то черным, странно светящимся веществом, которое все-таки, наверное, было кровью. Чуть дальше среди деревьев я увидел и других мертвых. Тот старик, труп которого мы нашил в фургоне, то и дело наклонялся и что-то выскребал из земли. Все они спокойно бродили там, словно не замечая друг друга – мать, маленькая девочка, старик, – и это впервые поразило меня, хотя я уже столько раз за свою жизнь встречался с мертвыми, но, правда, всегда только с кем-то одним. Я стоял рядом с тобой, крепко держа тебя за узду и чувствуя твое дыхание на своих волосах, и в ужасе думал: они же не просто не замечают друг друга, они понятия не имеют о том, что рядом находятся их мертвые сородичи. И мне вдруг показалось, что даже страшная смерть этих людей менее трагична, чем их теперешнее существование. Они, мертвые, могли видеть живых, но не друг друга. Безымянные, не похороненные, оказавшиеся внезапно в беспросветном мраке, они восстали из праха и обнаружили, что абсолютно одиноки. * * * Мы решили немного срезать угол и двинулись на юго-запад, стремясь поскорее уйти от этого мрачного места, и прошли всего миль восемь, когда наткнулись на родник. Только-только начинало светать. Ты первым бросился к воде. Мы тоже опустились у ручья на колени и с наслаждением плескали водой себе в лицо, но девочка к нам не подошла. Она по-прежнему держалась в сторонке. По-моему, нам всем тут же стало стыдно, что мы у нее на глазах, не скрывая своей жажды и радости при виде воды, так бросились к ручью, так явно показали, что даже после увиденного хотим только одного: жить. Наклонившись, чтобы еще раз напиться, я заметил чуть впереди одного из тех волков. Он бесшумно скользил меж деревьев, то и дело скрываясь из виду, так что я с трудом сумел проследить, куда он движется. – Послушай, Мисафир, – прервал мои наблюдения Джолли. Но я его не слушал. – Ты только посмотри, как он похож на собственную тень! – воскликнул я и только тут заметил, что у Джолли совершенно перекошенное лицо, а в голосе звучит ужас. – Ты когда-нибудь видел что-то подобное? – Он задохнулся. – Я столько по миру странствовал, но с таким ни разу в жизни не встречался. Неужели это индейцы, Мисафир? – Можно было бы и на них подумать, – пожал плечами я, – да только странно все это: какие-то коробки, огромное количество бумаг повсюду разбросано… Нет, очень я сомневаюсь, что это индейцы. Наша девочка лежала, ни на кого не обращая внимания; вид у нее был совершенно отсутствующий, какой-то даже туповатый. И мы все просто не знали, что ей сказать, чем ее утешить. Я устроил над ней нечто вроде навеса, а сам пристроился к тебе под бочок; мы даже немного подремали втроем, но лежать у меня на плече, как раньше, она не захотела. Да и я спал плохо, то и дело просыпался, и мне снились ужасные сны, да и тебе, по-моему, тоже, а все-таки мне от твоего присутствия становилось легче, надеюсь, что и мне удалось хоть немного облегчить твою печаль. Ты и сам, наверное, помнишь, что случилось потом: нас разбудили чьи-то негромкие голоса. Четверо вооруженных мужчин, преодолев подъем, увидели ручей и направили своих лошадей вниз по склону к воде. Первым ехал неправдоподобно огромный бородатый великан, который сразу тебя заметил и воскликнул: – Боже всемилостивый! А это еще что такое, черт побери? Я поспешно вскочил и принялся объяснять, что мы из отряда лейтенанта Неда Била и везем воду одному заблудившемуся каравану, а это один из верблюдов, принадлежащих военному министерству. Однако мои краткие объяснения отнюдь не заставили их отвести в сторону ружья. Особенно остро я чувствовал спиной, какой ты огромный, огромный, как корабль, огромный, как черт знает что, и в тебя ничего не стоит попасть любому, особенно с такого близкого расстояния, даже если он не умеет стрелять. Эта мысль настолько меня поглотила, что стало трудно дышать. – Нам неприятности ни к чему, – это ровным голосом сказал Джолли и сел, отбросив куртку. Оказалось, что у него тоже наготове винтовка. Бородатый великан внимательно нас осмотрел и наконец сказал: – Что ж, передавайте привет лейтенанту Билу. Мы тут, конечно же, наслышаны о его добрых делах. Напряжение, еле заметной дымкой висевшее в воздухе, теперь словно развеялось. Великан протянул руку Шоу, и тот пожал ее. Джордж тоже пожал ему руку, а потом спустился к ручью, чтобы умыться со сна. Всадники принялись снимать чересседельные сумки, стягивать с себя пропотевшие рубахи, вытаскивать из растоптанных сапог бледные ноги. Вскоре кто-то уже смеялся, и вообще все выглядело как встреча друзей. Вот тут-то и проснулась наша девочка. Она прижалась ко мне и еле слышно прошептала: – Это моя лошадка. – Это верблюд, детка. Она покачала головой: – Нет… это моя лошадка! И она указала мне на изящную гнедую кобылу, которую как раз расседлывал один из тех людей. – Это моя лошадка, мне папа давно ее подарил. – Ей казалось, что она по-прежнему говорит шепотом, но разговор на берегу ручья внезапно смолк. Я заметил, как нервно Шоу переступает с ноги на ногу, пытаясь решить, стоит ли ему и дальше притворяться, будто он не слышал слов девочки. Но решить этот вопрос он так и не успел. В руках великана мигом оказалось ружье, и он выстрелил прямо в Шоу. А что произошло дальше, я уже не видел, потому что схватил девчонку и ринулся вместе с ней в старое русло реки. Когда я немного пришел в себя, то увидел, что ты пытаешься встать на ноги, а пули так и свистят вокруг, рикошетом отскакивая от земли. Шоу с перекошенным лицом выползал из ручья, опираясь на локти. Те четверо отступили за скалы и из этого укрытия вели непрерывную стрельбу. Мне показалось, что это длилось бесконечно долго, хотя на самом деле вряд ли более нескольких десятков секунд. Я увидел, как Джолли взлетел на спину Сеиду, огромный верблюд поднялся и с ревом ринулся в атаку, вспенивая воду ручья. Мико на своем Салехе не отставал от Джолли. Они мгновенно пересекли линию огня и промчались дальше по долине, однако, хоть их маневр и отвлек бандитов, которые развернулись и теперь стреляли уже в их сторону, мы столкнулись с неприятной возможностью, стреляя по врагам, попасть в своих. Джолли, например, как раз гнал назад какого-то беспечного «храбреца», который решил спастись бегством от разъяренного Сеида, а Мико и вовсе решил повернуть назад. Но я все продолжал стрелять по бандитам, целясь между скалами в каждую промелькнувшую шляпу, пока не смолкла одна из их винтовок. К этому времени раненый Салех пришел в такую ярость, что сбросил Мико на землю, а Джолли, развернувшись, ринулся в атаку, и финальный удар был нанесен именно Сеидом. Все мы с восторгом смотрели, как последний из бандитов покатился кубарем под ударами верблюжьих ног. Наши потери были таковы: Шоу получил пулю в живот. Мико тоже был ранен, но эта рана была менее опасна – всего лишь в плечо; однако, упав с верблюда, он сломал несколько ребер и теперь совсем не мог сидеть в седле. Мы решили разбить лагерь примерно в четверти мили от этого злополучного места в нижней части долины, но не доехали: Мико дышал так часто и поверхностно, что нам пришлось остановиться. Джордж опасался, что обломки ребер могут проткнуть Мико легкие. Во всяком случае, стоило до него дотронуться, и он начинал так стонать, почти что выть, что даже у меня все внутри болеть начинало. Джолли не мог сдержать слез и, вытирая мокрые глаза, все просил: «Мими, ты уж постарайся, не вдыхай глубоко». А Шоу злобно набросился на девочку. – Черт бы тебя побрал! – чуть ли не плевался он. – Тебя что, не учили язык за зубами держать? – В результате Джордж не выдержал и дал ему такой пинок под колени, который любого заставил бы замолчать. Но только не бывшего рядового Джеральда Шоу. Он так раскипятился, что смотреть было противно. Он проклинал нас всех, изрыгая самые унизительные и подлые ругательства, пока Джордж, опустившись возле него на колени, не сказал ему: – Я не знаю, сынок, что ты там себе вообразил, только к Билу в отряд тебе уж больше не вернуться. Так что успокойся, пока у нас еще хватает терпения быть с тобой достаточно любезными и не бросать тебя здесь, а вместе с тобой ждать твоей смерти. К заходу солнца ветви деревьев вокруг оврага стали темными от огромного количества хищных птиц. Явились и волки. Было слышно, как они переругиваются у ручья, терзая тела убитых бандитов. И я вдруг подумал, что мы поступили даже хуже волков, поскольку не выкопали для своих врагов хотя бы неглубокой могилы. Я сказал об этом Джолли, но он, мрачно на меня глянув, спросил: – А с какой стати? После того как один из волков прошел совсем рядом с нашей стоянкой, таща в зубах целую человеческую руку, Джордж оседлал своего верблюда, посадил девочку позади себя и отправился туда, где, как мы полагали, должен был в настоящий момент находиться Нед Бил. Один раз она оглянулась на меня, а потом я больше никогда ее не видел. К тому времени, как завершилась наша ордалия, девочку уже благополучно передали какой-то добросердечной женщине, которая ее и вырастила; а потом, став взрослой, она села на поезд и уехала из этих мест далеко-далеко на запад, где и прожила всю жизнь. Мир вокруг с годами становился все более достойным, а о нас она никогда больше не вспоминала. Я, во всяком случае, всегда пытался убедить в этом и тебя, и себя. * * * Пока мы с Джолли рубили ветки и связывали их наподобие салазок, на равнине появился волк. Мы знали, что он где-то поблизости, потому что и ты, и Сеид вели себя беспокойно, а через некоторое время и увидели его. То справа, то слева от нас мелькала его серая шкура. Потом он снова нырнул в заросли сухой травы, но лишь для того, чтобы чуть позже вернуться с двумя или тремя своими сородичами. Волки уселись на опушке жалкого леска и стали за нами следить. А мы впрягли тебя, Берк, в эти довольно неуклюжие салазки и двинулись по следу, оставленному Джорджем. Примерно через две мили мы снова услышали волков – сперва, правда, они только шуршали в траве, но потом и запели. Помнится, ты сразу разозлился: хвостом молотил как бешеный и фыркал, как локомотив. И все пытался развернуться, чтобы как следует их рассмотреть. А когда один из волков метнулся через тропу прямо у тебя перед носом, ты тут же рванул за ним, и я лишь с огромным трудом тебя удержал, иначе ты бы наверняка перевернул салазки, на которых лежал Мико. У него, бедняги, лицо стало совершенно серым, и он почти ничего не говорил, разве что все повторял: «Мне холодно». – Он выживет? – напрямик спросил я у Джолли. – Наверное, – ответил он. – Если эту ночь продержится, то выживет. Наконец мы добрались до какой-то заброшенной фактории и забаррикадировались внутри пустого склада с весьма тонкими стенами. Обнажившиеся стропила пересекались у нас над головой под какими-то странными углами, и между ними виднелись звезды. Под дверью была здоровенная щель, а из стен кое-где выпали саманные кирпичи, и в дыры заглядывала ночная тьма. Снаружи доносилось пение волков. Самый отчаянный из них то и дело бросался на длинные тени, отбрасываемые нашим костром и мелькавшие в щели под дверью. Наверное, тени казались ему живыми людьми. Время от времени мы стреляли вслепую, но волки лишь отбегали ненадолго и вскоре опять возвращались. Шоу сидел у костра, весь в поту, и бубнил: – Небось хотите уйти, а меня тут бросить им на съедение? – Нет, – кратко ответил Джолли. – Я тебе не верю. – Да не уйдем мы! Мы с Джолли сели спиной к спине, и дула наших винтовок почти касались дыр в саманных стенах. Шоу был настолько бледен, что казался почти зеленым, и изо всех сил старался не уснуть. Видимо, опасался, что, если уснет или хоть на минуту потеряет сознание, мы его попросту прикончим. А еще он непрерывно говорил, даже пары минут помолчать не мог: – Какое-то время я работал с одним траппером неподалеку от Медисин Боу[45]. Так он часто сам снимал с виселиц повешенных индейцев сиу, чтобы использовать их тела как наживку для волков. А когда мы с ним в одной горной долине обнаружили целую кучу зверски убитых мормонов, он ни одного из них взять для наживки не захотел. Я тогда решил, что он грех на душу брать не хочет. А он, знаете, что мне сказал? «Дело не в том, что я этим мормонам зла не хочу – дело в самих волках. Волки три недели голодать будут, но даже волоска на теле белого человека не тронут. В этом отношении индейцы куда страшнее волков». – Ты уверен? – сказал Джолли. – Что-то не похоже, чтобы волки долго думали, сожрать им тех четверых, что на нас напали, или не сожрать. Он положил голову Мико к себе на колени и пытался влить ему в рот сквозь стиснутые зубы хоть несколько капель воды. Я протянул Джолли свою фляжку, и Мико вдруг сам стал пить и пил так долго, что мне пришлось фляжку отобрать. – Богом клянусь, Мисафир, – сказал он. – Это был самый лучший напиток на свете. Потом он вдруг сел, огляделся и сказал Джолли: – Али, я просто поверить не могу, в какой заднице мне умирать придется. – А через пару минут он уже снова впал в забытье. Шоу пристально наблюдал за ним, потом изрек: – Не похоже, что и ему выкарабкаться удастся. Через некоторое время один из волков стал нагло скрестись в дверь, да с такой силой, словно вот-вот прорвется внутрь. Джолли выстрелил, но волк лишь на мгновение затих, а потом принялся скрестись еще более ожесточенно. Из-под двери так и летела земля, а потом мы увидели и его быстро мелькающие лапы. Лапы работали вовсю, и Шоу в ужасе пробормотал: «Господи!» А ты, Берк, все раскачивался взад-вперед, злобно плевался и, если б я тебе позволил, наверное, вмиг бы разнес и собственную упряжь, и всю эту жалкую постройку. Я лег на живот и выстрелил под дверь прямо в быстро мелькающие волчьи лапы. Но волк продолжал копать. Потом к нему присоединился второй. А вокруг их собралось уже так много, что казалось, будто весь мир заполнен их воем. – Я ужасно рад, – сказал вдруг Шоу. – Да, ужасно рад, что вы, ребята, сейчас со мной. – А потом вдруг повернулся и ударил Мико каблуком сапога прямо в грудь. Вой, который исторг Мико, был более всего похож на волчий. Джолли вскочил. А я так и остался лежать на животе, целясь под дверь. Мико обливался кровью, он буквально утопал в крови, и тут я увидел, что дуло винтовки Джолли уперлось Шоу в шею под подбородком. Да, я отчетливо помню, как Шоу валялся на спине, раскинув ноги, и содрогался всем телом, тщетно пытаясь сесть. – Господи, – приговаривал он, – возьми меня к себе! Возьми меня, Господи! – Ни к какому Господу ты не пойдешь, а пойдешь ты прямо в зубы к этим дьяволам за стеной! – рявкнул Джолли. – Возможно. Но теперь у них, по крайней мере, работы хватит, прежде чем они до меня доберутся. Берк… ты и сам там был. Помнишь, как Джолли застыл, глядя вниз, на распростертого Шоу? Я и сам тогда не успел понять, что делаю. Я мгновенно повернулся к ним и один раз выстрелил Шоу в голову. И сразу все вокруг – даже волки – затихло.