* * * Всё-таки он был прав, и Саша это знала. Обида обидой, однако она никогда не могла позволить себе действовать в ущерб расследованию, и, если бы бунт продолжился, это бы обязательно произошло. В машине Саша похрустела суставами пальцев, повертела в руках свои черные очки, пытаясь примирить себя с принятым решением. Наконец, ей это удалось, но, когда она заговорила, тон ее звучал крайне мрачно. – Уродина я, значит, сумасшедшая? – Ты сама нарвалась. – Моё уродство только снаружи, Кристиан. Я ведь вижу, каков ты. Помни это. Он ничего не ответил, но она прекрасно поняла, что попала в точку. – Только потому, что Алина жизнерадостно выглядит на фотографиях, ты убеждена против суицида? – поинтересовался он. – На самом деле, волшебные джинны на ушко шепчут мне все ответы, – язвительно отозвалась Саша. – Я не обнадеживаю без причин, Крис, я не дура. Всё дело в записке. – Я тоже изучал графологию. Слишком маленькие заглавные, наклон письма вниз, к краю листа, буква «т» – копия креста, нажим сильный, решительный. – Дело не в почерке. Послушай, что написано: «Я снимаю пальто из глины». Понимаешь символизм? Когда Кристиан заговорил, неосознанно у него получилось прочитать это с легким выражением, которое заставило Сашу смутиться и убрать с лица нахальную рожицу. – Смерть… смотрит в землю, а Душа, чтобы спор закончить длинный, как свой последний аргумент сняла пальто из глины. Эмили Дикинсон, – беспечно добавил он. – Даже в наши дни, мягко говоря, не популярная поэтесса. Не знал, что тебе известно ее творчество. – А оно мне и неизвестно, – еле слышно пробурчала Саша, уже в который раз заметив манеру Фишера наизусть цитировать хорошие стихотворения, но решив не спрашивать причины этого у детектива. – Просто «снять пальто из глины», это, в буквальном смысле – сбросить смертность, как надоевшую одежду. Глина – материал творения. – По-моему, прекрасная предсмертная записка. Рассказывай то, чего я не знаю. – Ты не понимаешь – это строчка, полная мысли о бессмертии. В стихотворении Дикинсон Смерть спорит с Душой, и последняя словно торжествует. Это никак не годится для иллюстрации самоубийства. Скорее, так говорит воин. Тот, кто знает и ценит жизнь. – Вилами по воде, Александра, – перебил ее босс. – К твоему сведению, самоубийцам свойственно улыбаться в лицо гибели. Мы видим перед собой неожиданно щедрого человека, живущего, как в последний раз, а потом недоумеваем, когда он уходит из мира. Мы не понимаем, что он был рад своей грядущей смерти, мы – слепые идиоты. – Говорю тебе, она не хотела умирать. И… слушай, ты пугающе переменился в лице. Удар током или мистическое озарение? Кристиан притормозил машину, съехал к тротуару, взял у Саши пакет с уликами и впился взглядом в листок бумаги: – Ты была права, дело в записке. Ведь это буквально на поверхности… Непростительная невнимательность! Девушка только растерянно моргнула в ответ. – Не бери в голову, я ошибаюсь чаще, чем думает большинство моих знакомых. Есть вещи, подготовиться к которым просто невозможно. Поэтому я не предупредил Александру заранее, как всегда, доверяя ее инстинктам. Но помогут ли они на сей раз? * * * Гигантская многоэтажка стояла, словно в очереди за продуктами, рядом с такими же многоэтажками, но была последней в ряду, и единственная смотрела на парк через дорогу. Сначала Кристиан скользнул в ее бетонное чрево, а затем, спустя двадцать минут, вышел, держа за ручку компактный, небольшой кейс. Вещей он взял немного – планирует короткое расследование? Впрочем, Саша заметила, что длинных дел у него не было. Он работает над ними в режиме нон-стоп, не отрываясь на всякую чепуху, вроде семейной жизни и, между прочим, необходимого отдыха. – Тебе нравится высота? – рассматривая из окна дом, неожиданно для себя спросила Саша. Вопрос развеялся облачком в тишине полного игнорирования. «Ведь у нас уговор – я не читаю его. Иногда он так похож на человека, что я забываюсь». Но Саша продолжила просто из упрямства, добавив тону оттенки насмешки. – Слушай, речь не о государственной тайне, я ведь спросила сущий пустяк. И казалось, что эти слова снова рассеются в тишине, но Фишер ответил спокойно, заводя машину: – Мне нравится высота. Поднимаясь на двадцать первый этаж и глядя вниз, ты увидишь не мир, а его полотно вдалеке. Словно он пока не создан, а когда начнет существовать, это будет прекрасно, и никак иначе. Что-то вроде утешения. Всё еще обиженная Саша очень хотела уколоть своего босса, но не смогла себе этого позволить. Фишер крайне редко начинает отвечать на ее вопросы. – В твоей квартире чисто и почти пусто, я права? – Да. И в спальне живет тихий, старый сом, – добавил Кристиан, выезжая со двора. – Рядом пылится виолончель. Меня учили на ней играть, когда я был еще ребенком. Стоило преподавателю музыки заявить, что я обладаю абсолютным слухом, как родители решили отдать чадо в соответствующую школу. Окончил ее с отличием, но никогда не играю. Виолончель мне подарила Вера, и инструмент бессмысленно стоит в углу. – Довольно дорогой знак внимания. – Просто она любила меня. Возможно, любит до сих пор. Саша обдумывала услышанное с крайне заинтересованным видом. – Скажи, а у тебя… – Конечно, были девушки, но я, насколько очевидно, и впрямь эмоционально невысокого уровня. Случается, общаешься с кем-то близко, но между вами толстое стекло, которое разделяет мир этого человека и твой собственный. И они смертельно разные, вплоть до физических законов. Примерно так происходило общение, поэтому сначала я использовал девушек, чтобы сбросить напряжение. Потом чуть-чуть поумнел, и понял, что нужно мне совершенно не это. – Звучит отвратительно, – холодно бросила Саша, намереваясь уязвить Кристиана, но услышала в ответ небрежное: – Да-да, я уже понял, что не соответствую твоим стереотипам и нормам морали, это – страшная трагедия, и однажды ты ее переживешь. – И ты никогда не… – Я же психопат. Не любил, не стремился, не сожалел. Было ли мне одиноко? Несомненно, ведь это свойственно каждому живому существу. Вероятно, мое одиночество глубже, чем я сам себе позволяю осознать. Встретившись глазами с Кристианом в зеркале, она неожиданно с внутренним страхом и смятением поняла, что прямо сейчас во время диалога он над ней смеялся. Глаза его сверкали жестокой усмешкой. Подцепив девушку на интерес, как рыбку на крючок, он без труда потянул леску. – Ладно, хватит. – Что «хватит»? – медленно спросил Кристиан. – Я поняла, почему ты запрещаешь мне задавать личные вопросы. * * * Как легко забыть об обидах, когда видишь нечто удивительное, и детская радость охватывает сердце воздушными объятиями восторга. Саша подлетела к огромному окну, впервые в жизни вблизи глядя на неподвижную, царственную птицу из металла. Она любовалась чудом инженерии, и мысли ее настроились в сторону позитива. Она подумала, что человечество – это талантливый, не по годам развитый ребенок, с капризно устроенной психикой. Она думала, что преклоняется перед профессионализмом, мастерством и дарами разума. «Но это никогда не помешает мне печально удивляться его невежеству», – добавила она про себя, оборачиваясь и видя, как раскрасневшаяся от злости молодая, неопытная мать вполголоса отчитывает оглушительно театрально кричащего маленького ребенка. Его отец рядом так же громко ругался, и девушка краснела еще сильнее – уже от беспомощности и смущения. – Если у тебя появится микрочеловек, я тебя уволю, – едва слышно произнес Кристиан. – А если он появится у тебя? – Значит, ему не повезет.