Детектив, спустя небольшую паузу, кратко объяснил ей суть предстоящего дела, и Саша сказала: – На этот раз я намерена принять более активное участие в диалоге. Мне… мне надо как-то бороться с социофобией. Я попробую, ладно? – Ладно. – Никогда не видела, как ты допрашиваешь. Когда к нам приходит посетитель, я прячусь в комнату… – И лучше бы тебе не видеть, но рано или поздно это бы произошло. – Ты их пытаешь? – попробовала пошутить Саша. – Иногда хочется, – совершенно откровенно ответил Кристиан. * * * Появившаяся на пороге кабинета женщина, словно мышь, осторожно огляделась по сторонам, уточнила, по нужному ли адресу попала, а потом села в кресло перед Кристианом, устремившим на несчастную жертву инквизиторский взор. Объект женского пола, тридцати восьми лет. Именует себя Лидией Николаевной, среднего роста, упитанной комплекции, типичная домохозяйка в свои годы, но еще пытается ухаживать за собой и знает толк в одежде, выглядит привлекательно, регулярно закрашивает седину на русых волосах – по привычке, а не чтобы кому-то нравиться. Простая, с виду, женщина, выделяющаяся только болотным омутом печали в глазах, как охарактеризовала это позже моя помощница. Это чувство появляется вместе с тусклым, водянистым взором покалеченного взрослением внутреннего ребенка. Так бывает – не выбралась, не добилась, разочаровалась, и кто-то выключил в зрачках свет. И преследовал ее запах перемен – веяло грехопадением, трупной затхлостью. Она ненавидит себя, и демон этот, причмокивая, пожирает ее. Он родился недавно, гнездится в легких, душит. Если ситуация усугубится, она заболеет туберкулезом. Не мои проблемы, пока Лидия Николаевна никого не прикончила или не попыталась нарушить равновесие окружающей среды. Ее оберегает слабое сияние надежды. Должно быть, второй ребенок… Я не читаю эмоции, подобно Александре, но мой нюх натренирован на дефекты, грязь и греховную натуру человека. Ненависть к себе пахнет стариковским потом, отдает гнильцой. Все это можно ощутить, если демон очень силен, как в данном случае. – Зовите меня просто Лида, пожалуйста. Не старуха, вроде, – принужденно улыбнулась женщина, заговорив тихим, мелодичным голосом и поднимая взгляд на красивого, но уж очень не по-юношески серьезного детектива. Кристиан ответил спустя секунду: – Как хотите. Для расследования мне понадобятся ваша честность и полное содействие. У вас есть фото дочери? – Вот, новогодний снимок, – она торопливо, отчего-то волнуясь, вытащила из бежевой, элегантной сумочки пластиковый пакет. – И еще там ее предсмертная записка. Браслетик ее отдали, фенечку из бисера, но я не знаю, нужно ли это вам, – Лида вопросительно взглянула на детектива. – Давайте. Искусно вручную смастеренный браслет из оранжевых и зеленых бусинок со звоном лег на стол. – Рассказывайте, как всё произошло, чего вы хотите и что вы сами думаете по этому поводу, – сложив пальцы домиком, спросил Кристиан, не прикасаясь к уликам, а только рассматривая их. Средний уровень суицида среди подростков в России в три раза превышает показатель статистики по всему миру, и черная планка держится уже более восьми лет. Это тоже материальный след пребывания в обществе дьяволов. Я видел детей, будто зверей, в угол загнанных, отчаявшихся от непереносимости первой любви, от обрушившегося на них неожиданно безответного чувства. Видел их озверевших от бесприютности, от вины – самого невероятного, но частого из стимулов, который толкает их уходить. Получив двойку, не сдав экзамен, они медленно идут домой, стоят у дверей в подъезде и плачут, горько осознавая, что любовь родителей доступна, как суперприз, лишь сильным и полезным. Детей съедает самый чудовищный из естественных отборов – они сразу, в школе окунаются в гонку успешности, правильности для общества, запихиваются в рамки стереотипов, не соответствуя которым ты считаешься неудачником, что страшнее смерти. Поэтому у нас в России существует абсурд – нормально полагать суицид слабостью, несмотря на то, какой колоссальный порог и усилие воли приходится предпринять, чтобы пойти против инстинкта самозащиты и всего, что в мире дорого. Я лишен способности понять и менее сильные чувства, а боль, вынуждающую еще совсем юное создание убить себя, вообразить мне, к счастью, невозможно. Поэтому я внимал рассказу, начиная скучать и испытывать раздражение от ненужных эмоциональных подробностей. Случай Алины представлялся классическим. Заурядная семья со своими темными сторонами и проблемами, среднестатистическая, стереотипная школа. Девочка ходит на танцы, занимает себя круглосуточно. Вроде бы сильная, активная, с мальчишками дерется, слабых защищает. Но за два месяца до смерти начинает словно перегорать, как могут, пожалуй, лишь люди на грани кризиса среднего возраста. Она слушает мрачную музыку, прогуливает танцы, ссорится с матерью, устраивает истерики. Ее поведение кажется напускным и показным. Пока однажды она не сообщает, что хочет пройтись, берет с собой плеер, уходит и не возвращается. Суицидальные наклонности всегда вырастают из депрессивных настроений, а депрессия, она же уныние – это пандемия планеты. Разжирев, этот дракон уже не шевелится, а только пасть разевает, глотая людей одного за другим. Кристиан молчал, а потом внезапно спросил: – Молодого человека у нее не было, верно? – Вот! Вот, и я так говорю, а все утверждают, мол, разрыв отношений повлиял… Нет, Алина никого не подпускала к себе. Танцы, школа, десятый класс, подготовка к поступлению. – Ну, разумеется, ведь право на жизнь еще нужно заслужить – таков закон мира взрослых, – пробормотал Кристиан с жесткой усмешкой, проигнорировав при этом выражение лица клиентки. – А что ваш младший ребенок думал о сестре? Лида про него в беседе не упомянула и словом, поэтому она на секунду недоумевающе сдвинула брови, переваривая сказанное Фишером, но затем решила внимания на его слова не обращать и продолжила: – Никите семь лет, он к Алине был сильно привязан. Правда, не так давно он жаловался мне, что она стала читать ему странные сказки на ночь. – Какие? – с цепкой хваткостью обостренного внимания оживилась Саша, даже немного напугав Лиду, которая сочла чудную девицу, целиком укомплектованную в глубокое кресло, спящей или представляющей собой декор интерьера, вроде секретарши. До этого момента девушка была абсолютно неподвижна и лишь изредка посматривала на клиентку. – Он подробно не рассказывал. Ужасы про волка, который ест маленьких принцесс. Саша ничего на это не ответила. Кристиан задал Лиде несколько общих вопросов, поинтересовался о распорядке дня Алины, спросил, не наблюдалось ли резких перемен в ее внешнем виде. Напоследок он сказал: – Всё выглядит, как спланированное, самостоятельное самоубийство на почве переутомления, одиночества и переоценки приоритетов. Я расследую это дело, но вам нужно подготовиться к тому, что никто ее не толкал из окна, кроме вашей собственной безалаберности. В этот момент Кристиан Фишер Лиде нравиться перестал. Она побледнела из-за желания разрыдаться или ударить его, терзаемая этой бессмысленной, мучительной дилеммой. Саша громко вздохнула, качая головой, и поспешила сгладить конфликт: – Если вас это утешит, то я – другого мнения, – она попыталась тепло улыбнуться, а потом добавила: – Просто Кристиан – умный, но совершенно не проницательный. А я в людях разбираюсь лучше. Мы выясним всё возможное. Обязательно! Но Лида нетвердо, нервно заговорила: – Да, какое вы, вообще, имеете право! – Это прозвучит ошеломляюще, но я – детектив, и моя задача – поиск подозреваемых. Если ваша дочь – самоубийца, что является одной из гипотез, то косвенный убийца – вы. Мне казалось, я должен информировать вас об этом. Разумеется, я не слабоумный, и понял, что задеваю ее. – Простите Кристиана, несмотря на его гениальность, у него абсолютно нулевой эмоциональный интеллект, – быстро сказала Саша, с искренним сочувствием глядя на Лиду. – К тому же, он ошибается. Я почти уверена, что Алину убили, и она не прыгала из окна. Отомщенная Лида немедленно сменила направление вектора внимания: – Вы и правда думаете, что моя дочь этого… не делала? – У меня есть все основания так полагать, но я не хотела бы распространяться о непроверенных сведениях, – храбро ответила Саша, чувствуя, как начинает дрожать всем телом. – Я скоро уезжаю во Владивосток, мой адрес и телефон написала. Связывайтесь в любое время, а вы… вы лучше не попадайтесь мне пока на глаза, – Лида с яростью посмотрела на Кристиана и неторопливо вышла из кабинета. Саша, опираясь локтями о стол, сидела на месте, и еще больше, чем обычно, напоминая Крису горгулью. Она глубоко выдохнула, закрыв глаза. Некоторое время она не могла говорить, голова её немного гудела. – Ты отвратителен, – прошептала она. – Какое ошеломляющее открытие, – фыркнул спокойно детектив, даже не глядя на нее. – Не можешь удержаться, да? Обязательно надо уколоть? – Так же, как и ты не способна удержаться от бессмысленного чтения морали психопату. Но я-то – болен, а ты попросту смешна и наивна. – Несчастное слепое создание! – покачала головой Саша. – У тебя не хватает чувства собственного достоинства банально для того, чтобы контролировать деструктивные порывы уровня бунтующего подростка. Кристиан развернулся к ней и мягко произнес: – А ты маленькая, сумасшедшая уродина, ни на что в мире не годная, кроме как быть излишне чувствительной, и мы прекрасно друг друга дополняем. Ты нравишься мне такой, какая есть, и я не хочу тебя переделывать, вот чем мы отличаемся. Но, насколько бы я ни был терпелив, – градус вкрадчивости в голосе повысился, – если ты начнешь критиковать мои действия с целью перевоспитания, я тебя уничтожу и буду искать замену. И найду. Подобного рода перепалки случались, когда поступки Кристиана казались его помощнице критично противоречащими ее нормам морали. Они всегда заканчивались одинаково: Саша надолго и серьезно обижалась, усердно мстя своему боссу самыми различными способами. – Я отказываюсь помогать тебе в этом расследовании! Кристиан покачал головой: – Не получится. Ты уже пообещала ей… – Нет уж. Делай всю работу сам! – Мы договаривались, Александра. – Лучше бы ты никогда не нашёл меня. Лучше бы я осталась с тем дикарём, никогда больше не видя ни твоей физиономии, ни этого отвратительного города!