* * * Санька будить не пришлось. Едва только на улице раздался заливистый звук рожка деда Степана, как он вскочил с постели. В избе никого не было. Санек поспешно натянул штаны и рубашку, достал в сенях плетеную кошелку, положил в нее ломоть хлеба, густо посыпанного солью, и, вздохнув, посмотрел на стену: «А что, если надеть?» От одной этой мысли его бросило в жар. Он выглянул в окно и увидел мать. Стоя у калитки, она держала в руке подойник и так увлеклась разговором с соседкой, что не замечала, как тоненькая струйка молока вытекала из узкого носика на землю. Санёк решительно снял фуражку с гвоздика и сунул ее на дно кошелки, прикрыв газетой. — Я пошел, мама! — крикнул Санёк, пробегая мимо матери. У колодца толпились ребята. Петя Уточкин и вихрастый Ленька Ширинкин, низко нагнувшись, тянули мокрую цепь, вытаскивая ведро с водой. Петя был без рубашки. Кожа на его спине и плечах, сожженная солнцем, местами лупилась. — Сейчас напьемся и пойдем, — сказал он, прикладываясь к ведру. Машенька Сысоева торопливо спрятала под цветную косынку растрепанные черные косички, которые она не успела заплести. Худенький и черноглазый Костя Плетнев старательно подвязывал веревочкой сандалии. Остальные весело болтали. — Все в сборе? — спросил Санёк, присаживаясь на колоду. Сняв рубашку, он, по примеру Пети, повязал ее вокруг пояса, словно фартук. — Все! Тебя ждали. Уж хотели идти будить. — Петя вытер ладонью губы и мокрый от воды подбородок. — Пошли! — скомандовал он, беря с земли кошелку. Утро выдалось тихое, безоблачное. За околицей дремали старые дуплистые ветлы. На колхозном пруду как будто выпал снег: неторопливо и важно купались гуси. Они то поднимали шеи, то глубоко погружали их в воду, деловито о чем-то гогоча между собой. — Прохладно что-то! — Санёк посмотрел на безоблачное небо и поежился. Петя удивленно повернул к нему загорелое остроносое лицо… Машенька звонко рассмеялась. Санёк приостановился и медленно вытащил из-под газеты фуражку. Он старательно смахнул с нее приставшую травинку, подул на нее, и, стараясь казаться равнодушным, небрежно надел на голову. — Обновка! — вскрикнул маленький и круглый словно мяч Ванюша Терехов. — Дай померять! — Петя облизнул пухлые губы и протянул руку. — У нас с тобой головы одинаковые, — говорил он, натягивая фуражку поглубже на черную вихрастую голову. — Где купили? — В городе. Отец все магазины обошел! — прихвастнул Санёк, счастливо улыбаясь. — Говорит, едва отыскал. Все больше кепки да кепки, а картузов не видно. В палатке нашел. Отцовский подарок понравился всем. Даже Машенька и та, сняв платок, примерила обновку. Санёк был счастлив. Его глаза сияли. — Как у Гриши Новикова, — сказала Машенька, — гладя козырек. — У Феди Галочкина тоже такая. Санёк сделал движение головой, словно отбрасывая назад чуб и надел фуражку… Дорога свернула влево к скотному. Ребята приостановились. Ванюшка с любопытством заглянул в полуоткрытые ворота. — Лошадей пригнали! — закричал он. — Правда, не вру, честное пионерское. Вон и дядя Устин тут же. — Скажешь тоже! — недоверчиво проворчал Петя. Нам бы дядя Силантий сказал. Санёк деловито сдвинул светлые брови. — А вот взяли да не сказали, — возразил с обидой в голосе Костя Плетнев. Как обычно, перед покосом лошади отдыхали на дальнем выпасе. Для ребят было большим праздником, когда председатель колхоза, дядя Силантий, пряча улыбку в густые усы, говорил им: — Завтра лошадей пригоним, пионерия. Вы бы помогли Устину, а то ему одному, пожалуй, не справиться. На сей раз их почему-то обошли. На лицах многих промелькнуло разочарование и недовольство. — Зайдем? — тихо сказал Санёк и приоткрыл пошире ворота. Войдя во двор, ребята с удивлением заметили, что собрались почти все мужчины колхоза. Санёк, увидав отца, сдернул фуражку с головы и снова спрятал ее в кошелку. Рядом с отцом стоял дядя Силантий и теребил свой ус. Так бывало всегда, когда председатель колхоза сердился. Остальные мужчины были также чем-то взволнованы и угрюмо молчали. — Как же ты прокараулил? Где теперь искать? — подступал дядя Силантий к бледному и смущенному Устину. Пастух, низко наклонив голову и избегая взглядов колхозников, растерянно теребил рыжеватую редкую бороденку. — Эх, опять без коня остались! — проговорил с досадой санькин отец. — Не виноват! Все время следил. Прошлый вечер еще была, — оправдывался пастух. — А ночью слышу: бежит Пташка, храпит. Я так и обмер. Вижу, нет возле нее жеребенка… Дядя Устин стряхнул приставшие листья и хвою с порванной рубашки и устало опустился на чурбак. — Весь лес облазил. Всю ночь гукал. Задрал, видно, серый. — Задрал?.. Скажи лучше: проспал! — еще больше рассердился дядя Силантий. — Эх, говорил я, не нужно было в табун ее пускать! — вмешался кто-то из присутствующих. — Ребята! Ночка пропала! — Санёк рванулся к конюшне. Лошади были уже разведены по стойлам и отдыхали после дороги. Только Пташка беспокойно возилась у себя за перегородкой. Когда ребятишки подошли к ней, она жалобно заржала и забеспокоилась еще больше. — Скучает, бедная! Машенька вытащила из кошелки кусок хлеба и протянула лошади. Пташка посмотрела большими тоскливыми глазами и отвернулась. Постояв немного, ребята отошли. Идти за грибами уже не хотелось. — Может, не пойдем? — спросил Костя Плетнев упавшим голосом. — Нет, раз решили, нужно идти! — возразил Санёк, направляясь к выходу. Уже давно колхозники мечтали развести породистых лошадей. Покосы были богатые, кормов много. — Вырастим хороших лошадей, Советской Армии поможем, — высказался на собрании дядя Силантий. Пташку водили в коневодческий совхоз. Два месяца тому назад у нее родился жеребенок. — Вот это настоящая будет лошадь, — радовался дядя Силантий. — Всем вышла. Такая не подведет. Вынесет командира из любого боя! Малютку назвали Ночкой. Это имя как нельзя более подходило ей: вся вороная, лишь на лбу белая звездочка да на бабках белые чулочки. Ночка сразу стала общей любимицей. За ней ухаживали больше, чем за остальными жеребятами. Чаще купали. Подмешивали в пищу витамины. А чуть, бывало, она закапризничает и начнет плохо есть, — сейчас же бежали за отцом Санька, колхозным ветеринаром. И вот Ночка пропала. Было отчего хмуриться колхозникам и печалиться ребятам. — В какую сторону пойдем? — хмуро спросил Санёк. — Все равно! — Петя нехотя повертел в руках кошелку. Мысли ребят занимала пропавшая Ночка, поэтому никто не стал спорить, когда Санёк свернул в сторону дальнего бора. За разговорами не заметили, как подошли к лугам. Густая трава уже побурела. Утренняя роса еще не сошла и бисером блестела и переливалась на тонких стеблях. Потянуло мятой. Там, где начиналась лесная опушка, стлался густой туман. Ребята, перебравшись через канаву, присели в холодке под раскидистым вязом. — Куда пойдем? — спросила Машенька, доедая кусочек булки. Идти можно было в два места: направо — в бор, налево — в густую березовую рощу. Санёк поднялся и, надевая фуражку, посмотрел в сторону бора. Радость, которую он испытал при выходе из дома, исчезла. Пропажа Ночки омрачила всю прелесть прогулки. Вокруг было тихо. Издали казалось, что сосны в лесу упирались своими вершинами прямо в небо. Пригретые утренним солнцем, чуть в стороне, на припеке, сладко дремали разлапистые елки. Бор тянулся на много верст. Редкий вначале, дальше он становился все гуще. Дядя Устин говорил, что в чаще его водятся волки и медведи. Зимой санькин отец часто приносил с охоты дымчатых белок, а один раз притащил даже огромную остроносую лисицу, тонконогую, с пушистым рыжим хвостом. — Пойдемте в березняк! — предложил Петя. — В бору что за грибы? Одни сыроежки да маслята. Перелесок встретил ребят птичьим гомоном. Где-то заливалась иволга. По соседству с молодыми березками широколистная рябина подставила солнцу еще зеленые гроздья ягод. — Чур, далеко не заходить! — Машенька трусливо оглянулась и поежилась.