— Сейчас спросим, — сказал Гоша. Друзья подошли к девочке. Некоторое время они молчали в нерешительности. Потом Гоша ткнул пальцем в ребенка и спросил: — Его как зовут? Девочка удивленно посмотрела на них, тряхнула кудряшками и, поднеся к лицу Сережи спящего малыша, ответила: — Васильком. Смешной, правда? Он совсем-совсем еще маленький. Гоша фыркнул и отвернулся. — Нет, вы только посмотрите, как он сладко спит! Он уже смеяться у нас умеет, — не отставала девочка. — А где ваш Шурик? — перебил ее Сережа. Девочка хотела что-то ответить, но в это время раздался голос ее отца: — Шурик! Ты куда положила молоток? Сережа недоумевающе заморгал, а Гоша даже попятился. Ни слова не говоря, друзья уныло отошли к бревнам. — Вот тебе и сыграли! Вот тебе и команда! — Гоша сердито пнул мяч. Новые жильцы устраивались. Им помогали все. И Сережин папа с мамой, и Гошины родители. Даже бабушка Маша и та, закутавшись в шаль и еле передвигая ноги, вышла во двор. Она присела на скамейку и предложила подержать ребенка. Гоша и Сережа суетились около машины, лишь изредка поглядывая на Шуру. — Ишь, носится, — усмехнулся Гоша, глядя как девочка помогала перетаскивать в сарай большой ящик, в котором похрюкивал поросенок. — Будто без нее не управимся! Наконец все вещи были внесены в дом; на окнах забелели шторки. В поселке приветливо зажигались огоньки. — Иди ужинать! — позвала мама Сережу. — Завтра пораньше выходи, — шепнул ему Гоша и вздохнул. * * * Утром Сережа поднялся очень рано. Мать еще спала. Рабочий костюм отца также еще висел на гвоздике. Шлепая босыми ногами по прохладному крашеному полу, Сережа выскользнул за дверь. В поселке было совсем тихо. Солнце только что взошло и не торопясь выплывало из алой полоски на востоке. На перилах и на ступеньках лестницы, на скамейке и на траве мелкими горошинами блестели капли росы. Гоша уже сидел на своем излюбленном месте, на бревнах. Около его ног лежал мяч. — Сыграем, что ли? — проговорил он, увидя Сережу. — Как хочешь! Сережа невольно бросил взгляд на занавешенное окно в нижнем этаже и присел рядом с товарищем. — Вот тебе и угадал! Вот тебе и новый товарищ! Уж лучше бы опять бабушка какая приехала… — Перестань! Не скули! Я сам сегодня всю ночь не спал, — перебил его Гоша. — Это все он виноват: наговорил, а мы и развесили уши. — Гоша хотел добавить еще что-нибудь обидное в адрес нового жильца, но не успел. Внизу хлопнула дверь и во двор выбежала Шура. Друзья разинули рты от удивления. Девочка была в голубой безрукавке и синих сатиновых трусиках. Завидя мальчиков она улыбнулась, немного помедлила, и вдруг, словно мячик, быстро-быстро запрыгала на месте то на одной, то на другой ноге. — Зарядку делает, — шепнул Гоша. — Как пружинка! — также шопотом ответил Сережа. Он не отрывал глаз от девочки, а когда она, ловко перегнувшись, сделала мостик, он от удовольствия даже щелкнул языком. Шура, кончив заниматься гимнастикой, убежала. А через несколько минут, она вышла вновь. Чуть перегнувшись и держа одну руку на отлете, девочка тащила полное ведро. Подойдя к сараю, Шура загремела замком. — Проголодался, Ленька? — произнесла она весело. — Сейчас! Сейчас накормлю. В ответ за дверью послышалось нетерпеливое хрюканье. Гоша с досады даже поморщился. — Мало того, что сама приехала, поросенка еще притащила, — сердито ворчал он. — Знал бы, лучше в лагере остался на вторую очередь. Зря только торопился! Гоша ударил ногой по мячу. Мяч, подпрыгнув, взметнулся вверх и неожиданно, к полному ужасу мальчиков прямехонько угодил в окно бабушкиной квартиры… Разбитое стекло зазвенело, сверкая на солнце посыпались осколки. Друзья замерли в испуге. Из квартиры, кутаясь в серую вязаную шаль, вышла бабушка Маша. Она подошла к окну, ощупала острые края разбитого стекла и покачала головой. — Новое стекло! Стекло новое разбили! — сказала она печально. Бабушка Маша сурово посмотрела на Гошу, Сережу и Шуру, стоявшую тут же с порожним ведром, и спросила: — Кто же из вас разбил стекло? Все трое молчали. Бабушка Маша опять покачала головой и, поплотнее закутавшись в шаль, ушла. А Шура все не уходила. Она молча смотрела то на Гошу, то на Сережу. Потом откатила ногой подальше в траву мяч и, наклонив голову, тихонько пошла домой. — Теперь наябедничает! — сказал Гоша. — Может, она не заметила? — возразил Сережа. — Скажешь тоже! А зачем она мяч пнула? Вон видишь, уже побежала! Не терпится! Шура, действительно, выйдя из своих дверей, направилась прямо в квартиру к бабушке Маше. — Вот ябеда! Теперь во двор пускай лучше не выходит! — закипятился Гоша, угрожающе сжимая кулаки. — За это стоит уши надрать! — тихо поддержал его Сережа, краснея. — Сейчас бабка выйдет и жаловаться пойдет; теперь крику не оберешься! Но бабушка Маша не выходила. В разбитом окне, вместо стекла, появилась маленькая подушечка с вышитой на ней черной собачонкой. Бабушка Маша заткнула отверстие, чтобы не дуло. — Чего же она не идет? — недоумевал Гоша. — Может, лучше самим сказать? — тихо обронил Сережа. — Пошли! Скажем! Ребята поднялись было с бревен, когда на крыльце снова появилась Шура. Она шла медленно, осторожно, прижимая к животу большое квадратное стекло. Ее губы были плотно сжаты, глаза сердито прищурены. Сережа перевел взгляд на растерянное побледневшее лицо друга. Гоша, не отрываясь, следил за каждым движением Шуры, которая подошла к скамейке и осторожно опустила возле нее стекло на землю. Потом она вынула из кармана сарафанчика горсть мелких гвоздей, вынесла из квартиры кусок пахучей замазки, похожей на ореховую халву, и небольшой молоток. Мальчики, не сговариваясь, подошли ближе. — Ты что хочешь делать? — робко спросил Сережа. Шура даже не взглянула на него. — Ведь не ты же разбила, — тихо сказал Гоша, прикусывая по привычке нижнюю губу. — А кто же? — усмехнулась Шура. Она тряхнула кудряшками и добавила: — Ведь вы не били? Значит это я. Больше некому. Нас было только трое во дворе. Сам ведь мячик не прыгает и не может окна разбить! Гоша посмотрел на выгоревшие светлые колечки волос соседки, перевел взгляд на ее загорелые руки и отвернулся. Сережа глядел куда-то в сторону. — Стыдно ведь: дом новый, а в окне уже подушка торчит! — сказала Шура, влезая на скамеечку под окном. Ребята молчали. Сережа в смущении поднял валявшийся чурбачок, Гоша подобрал брошенную лопату…