Анна Ивановна пододвинула носком ботинка кусок поближе к решетке. Вонзив длинный клюв в ломтик булки, грачиха торопливо и жадно начала глотать вкусный мякиш. — Вероятно из рогатки подбили, озорники, — проворчал доктор. — Все грачи уже давно улетели. К вам на север. Они там гнезда вьют и птенцов выводят. Умная птица. А эта бедняжка отстала от своих. Ишь, как ест! Сил набирается… — У нас под окном около школы липы растут. Большущие! А моя парта как раз у окна стоит, и мне видно, как грачи прилетают. У нас еще снег, а они уже летят. Мы всегда их встречаем. Девочка оживилась. Ее глаза заблестели, щеки слегка зарумянились. Грачиха, покончив с булкой, почистила клюв, притихла. Сквозь приятную полудремоту она слышала глуховатый низкий голос доктора, ласковый, немного печальный — Анны Ивановны и тоненький словно звук журчащего ручейка, — Валентинки. — Когда я уезжала, меня всем классом провожали. Девочки плакали, а Нина Петровна сердилась на них. — Что-то вспомнив, Валентинка всхлипнула. — Она, она велела мне поправляться… И мама тоже, и папа. Адька теперь скучать будет без меня. Он у нас совсем, совсем маленький. Ходить только что начал. Приду из школы, а он как засмеется… и все время на руки просится… Валентинка примолкла. Грачиха приоткрыла глаза. Старый доктор попрежнему сидел на краешке стула и, наклонив голову, о чем-то думал. Анна Ивановна кончиком полотенца вытирала вспотевший лоб девочки. — Они теперь в лагерь уедут, а я… Я вот лежу тут, — задумчиво произнесла Валентинка. — И вовсе я не поправлюсь! И от школы отстану! — вдруг с отчаянием выкрикнула она. — А ты любишь школу? — перебил ее Иван Петрович. — Кто же свою школу не любит? Вы знаете… Вы знаете, как у нас хорошо! У нас такая школа, такая… И город у нас лучше всех! И Кама тоже. У нас весной… Грачиха слушала девочку и временами вздрагивала. — Ты пионерка? — полюбопытствовал Иван Петрович. Валентинка с удивлением взглянула на него. — А как же! — Ну, тогда все в порядке, — вдруг обрадовался врач. — Обязательно поправишься. Я ведь знаю пионеров. Боевой народ, твердый. Если чего захотят, так своего добьются. С любым делом справятся. Валентинка насторожилась, шире раскрыла глаза. — Да, да. Ты не смотри на меня так. И ты, если захочешь, то будешь здорова! — Как — если захочу? Девочка недоверчиво посмотрела на Анну Ивановну. Та кивнула утвердительно головой. — От тебя требуется только одно, чтобы ты хотела жить, учиться. Очень хотела. Это очень хорошо, что ты пионерка. Значит, ты и плакать не будешь, наберешься терпения. Будешь есть. Видела, как она глотала? — Иван Петрович кивнул в сторону притаившейся грачихи. — Мы уж тебе поможем. Да, мы твою болезнь сразу выгоним. Анна Ивановна, тепло улыбнувшись, поднесла стакан девочке. Валентинка, слушая доктора, отпила глоток молока. — Согласна? Как навалимся на твою болезнь все вместе — она испугается, да и сбежит! Валентинка, поспешно допив молоко, отдала пустой стакан сестре. К вечеру, едва с моря подуло холодком и по склонам гор расползлись лиловые тени, девочку перенесли в палату. Ночь грачиха провела на балконе, прижавшись к витой решетке. С непривычки ей не спалось. Ныло крыло, беспокоили шорохи, доносившиеся из приоткрытой двери палаты… Утром, едва успели открыть балконную дверь, грачиха, подпрыгивая, добралась до порожка и с любопытством заглянула в комнату. Как и вчера, возле Валентинки была Анна Ивановна. Обтерев худую руку девочки повыше локтя мягким комочком ваты, она воткнула в кожу что-то длинное, острое. Валентинка громко вскрикнула. Грачиха нахохлилась, сердито закаркала. Анна Ивановна рассмеялась, Валентинка тоже улыбнулась. В этот день грачиха меньше дичилась и подбиралась совсем близко к раскрытой брезентовой кроватке на балконе; не шевелясь и не мигая, она следила за малейшими движениями тихо лежавшей девочки. Доктора она тоже больше уже не боялась и даже один раз долбанула клювом по носку его ботинка, когда он сидел возле Валентинки и весело о чем-то рассказывал. Только Анна Ивановна почему-то беспокоила ее. Как только высокая румяная сестра появлялась на пороге, птица прижималась плотнее к полу, распускала крылья, принимая угрожающий вид. — Анна Ивановна, она вас почему-то боится! — сказала Валентинка. — Ничего, моя хорошая, мы с ней помиримся, — ответила сестра, ставя на стул поднос с завтраком. Грачихе досталось целое печенье и сладкая ягодка из компота. Валентинка покорно съела яйцо, кусочек булки, намазанный маслом, выпила стакан компоту. Правда, она морщилась, кашляла, но Анна Ивановна была терпелива и настойчива. После завтрака, как только ушла сестра, грачиха, почистив клюв, вновь принялась рассматривать девочку. — Что же ты все так смотришь на меня? — спросила Валентинка. — Как тебя зовут? Почему ты молчишь? Давай поговорим. Видишь, какие книги принесла мне Анна Ивановна. — Девочка открыла книжку и показала птице яркую картинку. Грачиха молчала и не спускала с Валентинки круглых неподвижных глаз, похожих на блестящие бусинки. — Вот ты какая молчунья! Даже не хочешь сказать свое имя. Я тебя буду звать Варей. Ладно? Птица сидела неподвижно. — Мы ведь обе больные. У тебя крыло, а у меня вот кашель. — Валентинка приложила руку к груди. — Слышишь, как хрипит? Дышать трудно. Ноги не ходят, и голова кружится, — жаловалась она. — Но ты не думай, пожалуйста. Я непременно поправлюсь! И ты тоже. Слышала, что сказал доктор? Нужно только захотеть. Я опять учиться буду, а ты следующей весной полетишь домой. Мы справимся! Мы ведь с тобой сильные! Внизу послышались ребячьи голоса, быстрый топот ног, громкий смех и говор. Валентинка умолкла, повернула голову, прислушалась. — Купаться побежали. Счастливые… — почти шопотом проговорила она и еще тише добавила: — И я тоже скоро буду так бегать. Обязательно. Грачиха попрежнему молчала. * * * С утра лил упорный надоедливый дождь. На балкон невозможно было выйти. Привалившись спиной к подушке и опустив руки, печально следила Валентинка за тем, как большие капли скользили по стеклу окна. На одеяле возле нее лежал недошитый платочек и моток цветных ниток. За последние дни южное солнце успело позолотить лицо и руки девочки. Щеки округлились, порозовели. Каждый день Варя видела, как Валентинка пила какую-то жидкость из пузырька, глотала белые таблетки, похожие на маленькие лепешечки. Как-то одна из них упала и Варя ее попробовала. Она оказалась невкусной, горькой. Сегодня Валентинка почему-то хмурилась, кашляла больше обычного, часто вытирала слезы, катившиеся по щекам. — Она даже не улыбнулась, когда пришел врач. Не раскрыла она и книги, как делала обычно после завтрака. Забыла Валентинка и про Варю… Девочка и птица очень сдружились. Достаточно было Валентинке прошептать: «Варя», как птица поднимала голову и, по-смешному ковыляя, спешила к постели больной. В этот день, видя, что Валентинка не отзывается на ее карканье, Варя принялась усердно долбить вытканный яркий цветок на коврике у кроватки. Ее спугнули шаги. Вошла Анна Ивановна. Варя поспешно забилась в угол, притихла. Валентинка отвернулась. к стене лицом. — К тебе гости, — проговорила сестра, будто не замечая хмурого вида Валентинки. — Заходите, девочки. Чего прячетесь? В комнату робко, бочком, вошли две девочки. Одна была черненькая, кудрявая, в коротком сарафане. Она с любопытством оглядела Валентинку узкими блестящими, словно черносливинки, глазами, поправила на голове тюбетеечку и переложила из одной руки в другую серый мешочек. Ее подружка, высокая и тоненькая, в голубой майке, с толстой рыжеватой косой, прижимала к груди ворох полуувядших листьев и цветов. Валентинка широко раскрыла глаза от удивленья. — Мы пришли тебя навестить, — сказала кудрявая, делая шаг вперед. — Можно? Она оглянулась на подругу, покраснела. Валентинка засмеялась. — Можно! Еще как можно! Ведь можно, Анна Ивановна? — вопросительно посмотрела она на сестру. — Конечно, моя хорошая. Проходите, девочки! Рыженькая решительно подошла к столу, свалила на него листья и цветы и, улыбнувшись дружелюбно и ласково, протянула Валентинке руку. — Надя Соколова, — сказала она деловито. — Из Ленинграда. Я тоже в пятом учусь. — А я, а я — Нахмет, — перебила ее курчавая. — Смотри, какие я гальки собрала. Их много на берегу. — Нахмет торопливо высыпала из мешочка на одеяло горку разноцветных гладких камешков. — Повезу домой. А Надя гербарий собирает. Надя потерла ладонью облупившийся от загара нос и с упреком сказала: — Разве так можно, Нахмет, ты ее совсем заговоришь! — Пускай говорит, — улыбнулась Валентинка. — Вот и познакомились. Вы тут посидите, а я пойду по своим делам. — Анна Ивановна выразительно посмотрела на Надю, кивнула головой и вышла. Через несколько минут девочки совсем освоились и весело болтали. Надя показывала цветы и листья, а Нахмет так громко смеялась, что Варя в своем углу каждый раз вздрагивала и настораживалась. — Это я для школы собираю. Хочешь — поделюсь? — предложила Надя. — У вас на Урале ведь наверно нет этих цветов? — А я тебе завтра такой цветок, такой цветок принесу, — не утерпев, перебила подругу неугомонная Нахмет. — Прямо с твою голову, огромный, белый, словно гусь. И камешков еще наберем. Вот завтра выглянет солнце, пойдем купаться. Ты умеешь плавать? Валентинка нахмурилась, глаза ее потускнели. Надя заметила это и дернула говоруху за сарафанчик. Но та лишь отмахнулась. — Ты ходила к морю? Оно очень большое, огромное, соленое. Ух, какое красивое, лучше, чем на картинках. — Я не могу. Ноги не ходят. Очень голова кружится, — ответила Валентинка. Девочки молча переглянулись.