Секс был отличным противоядием, но еще более он ценил в Ив собеседницу. Выслушивательницу. Будто один конец кабеля подключался к его мозгу, другой к ее, и пошло качать: прямая загрузка. Ни в одной компании Джона не бывал говоруном, а тут вдруг слова хлынули неудержимо, и чем больше он говорил, тем больше нарастала потребность: снежный ком исповедей. Словно юнец, он весь день копил наблюдения, мысли, остроты, чтобы вечером разделить их с ней, когда они будут лежать рядом, опустошенные, в кружеве смятых простыней. Он признался Ив в том, что пока не выбрал свою область медицины. Сперва думал, что будет лечить рак, но, когда Ханна заболела, его, само собой, потянуло в психиатрию. Это был Долг, Длань Божья, спустившая с небес, чтобы подтолкнуть Джону в верном направлении (правда, в Бога он не верил, тут же оговаривался он, и она сказала, что не верит, вот и еще объединяющее их звено). Разве не смешно? Как определиться с выбором профессии на всю жизнь за считанные недели бессистемной практики? Право, жаловался он ей, в медицине очень странные представления о том, как студенты должны принимать жизненно важные решения. Ив не судила его, не навязывала свое мнение, не говорила, что он страдает ерундой. Она слушала и говорила: Ты слишком строг к себе. И он отвечал: Пожалуй. И она говорила: Точно-точно. И он говорил: О’кей. Он признавался в том, что порой злится на Ханну так, что ему самому становится не по себе. Ему иногда хотелось ударить ее, показать, что он не шутит, и пусть не дурачится. Отработать по-быстрому программу на день. Чем ласковее он старался себя вести, тем труднее было сдерживаться, а чем сильнее злился, тем более возрастала его вина. Заколдованный круг. Понятно, говорила она. Сколько можно повторяться, пока не выдохнешься? Джона Стэм, ты же не ангел. Тебя не посылали сюда с Миссией. Он отвечал: Нет, я не ангел. Она говорила: Знаю, знаю. Он не задавался вопросом, Ив так на него действует или же он готов был говорить с любым человеком, только бы слушали. Достаточно того, что ему стало получше. И хотя бы на время Джона решил не терзать себя самоанализом. Ив стала белым шумом, заглушившим наиболее тревожные частоты в его голове. Например, в эти дни впервые у него на глазах умер пациент — это случилось в пятницу, — и в выходные Джону преследовали кошмары, труп поднимался с операционного стола — линии на мониторах скачут, все датчики сошли с ума — и рушился вновь, и снова поднимался, вверх-вниз, и каждый раз у него было то лицо Рэймонда Инигеса, то лицо самого Джоны. Бедный Джона Стэм. Так она говорила: Мой бедный, бедный Джона Стэм. Она знала, когда говорить, когда помолчать. Он помнил, что в жизни — в реальной жизни — она занималась психотерапией, правда, не танцами, тут Кристофер Йип снова напутал, а психодрамой, что бы это ни значило. Не желая показаться невежественным или, наоборот, снисходительным, Джона предпочитал не спрашивать, чем это она целый день занимается. По крайней мере, она понимала, как его подбодрить. Неделя искренности. Ему не восемнадцать, он давно уже не принимает искренность как нечто само собой разумеющееся, он знает, как она редко встречается, и умеет ее ценить. — Со следующей недели у меня другая практика. Пятница, 10 сентября. Они снова на крыше, прижались спинами к покрытой толем пирамиде, вздымающейся у восточной оконечности здания. Джона уронил голову на колени Ив, тихонько барабанит пальцами по обнаженному животу. — Круто, — сказала она. Он усмехнулся. В ее речи проскальзывали жаргонные словечки — не кокетство, давно уже решил он, вполне естественные. — Нужно посмотреть расписание. Куда впишемся. — Джона Стэм, уж как-нибудь ты сумеешь меня вписать. — Не знаю, долго ли еще я продержусь на трех часах сна в сутки. — День за днем, — усмехнулась она. Он кивнул. — Кстати, насчет завтра. У меня прекрасная идея. — На слове «идея» она приоткрыла рот, показала язык и зубы. — Что скажешь, если мы… о-о! Похоже, ты не слишком заинтересован? Он сказал: — Мне пора проведать Ханну. Молчание. — Извини, — сказал он. — Все в порядке. Абсолютно. — Я бы куда охотнее провел день с тобой. Поверь. — Она молчала, и он поспешил добавить: — Честное слово. — Нормально. — Послушай… — Джона Стэм, последнее ваше заявление я не считаю искренним. — Правда, я бы хотел… Она поглядела на него сверху вниз: — Так сделай это. — Ив… — Тебя же не посадят в тюрьму, если ты не явишься туда. — Это понятно. — Ты свободный человек. — Знаю. — Со свободной волей. — Я знаю, Ив. — Хорошо. Раз ты знаешь, ты свободен сам принимать решения. И она села, прислонясь к толю, закинув голову и глядя на звезды. Снова молчание — более затяжное. Он сказал: — Я не могу их бросить. Она слабо кивнула. — Я обещал Джорджу. — Конечно, — сказала она. — Долг зовет. — Оставь это. — Я не шучу, Джона Стэм. Многое меня в тебе восхищает — в том числе и то, как ты исполняешь приказы. — Я не исполняю… — Даже если ты сам их себе отдаешь, — закончила она свою мысль. — Ив. — Он с трудом сел, потом приподнялся, упираясь в крышу коленями, заглянул ей в лицо. — Перестань. — Что перестать? — Я пообещал им, что приеду. — Значит, пообещал. Определись, Джона Стэм: либо ты пообещал, тогда нечего придумывать отмазки для меня, или не совсем пообещал, тогда нечего придумывать отмазки для самого себя. В любом случае хватит блеять, противно! Он смотрел на нее, добиваясь, чтобы Ив встретилась с ним взглядом. Не дождался, поднялся, закружил вокруг нее. — По-любому завтра одиннадцатое сентября. — Я в курсе. — Что ты предлагаешь? Одиннадцатого сентября праздник устраивать неуместно. — Я не собираюсь вечеринку устраивать. — Мне было бы не по себе. — Джона Стэм, ты пытаешься меня уверить, что до конца жизни будешь соблюдать в этот день траур? — Да, — сказал он и огорчился, когда услышал, как агрессивно это прозвучало. — Даже Славное Поколение забыло о Перл-Харборе. Ты же не воображаешь, что они до сих пор одеваются в этот день в черное? Мера, Джона Стэм, во всем хороша мера. — Господи, я всего лишь спросил, что ты планировала. Вот теперь Ив заглянула ему в глаза: — Так тебя это все-таки интересует? — Конечно, интересует… — Отлично. — Нет! Погоди! Я все равно не смогу. Мне просто интересно, чем ты хотела заняться, но я не смогу. — Тогда с какой стати я буду тебе рассказывать? — Это секрет? — Да. Да, Джона Стэм, это секрет.