Вздохнув, Джона, как преданный друг, поплелся в студию. Ланс держал в студии первоклассное аудиовизуальное оборудование. Сейчас оно валялось грудой на полу, словно после катастрофы. Ланс, в полной боевой форме, с «Галуаз» во рту, открыл дверь и поскреб подбородок: — Поможешь найти линзу? Джона оглядел его в изумлении: — Я думал, ты пацифист. — Мы с Руби в лазерную войнушку рубимся, — пояснил Ланс. — Хочешь? Джона вежливо отказался и убрел в гостиную. — Мне нужно отдохнуть, — сказал ему вслед Ланс. — Надрываюсь тут. Классная штука — Интернет. С каждой минутой все больше подписчиков на сайте. — У тебя подписчики? — Уже шестнадцать. По большей части друзья из реала, а еще мама, но есть парочка из Канады и один из Куала-Лумпура. — Поди-ка. — Доллар девяносто девять с каждого, — продолжал Ланс. — Тридцать баксов в месяц за то, что люди смотрят, как я какаю. — Только не говори, что ты в туалете камеру присобачил. — Это часть месседжа. Откровенность. Вот что привлекает зрителей. — Должно быть, так. — Я частично прикрываю изображение. Мое орудие не видно. Так и надо: нельзя показывать все, иначе не клюнут. Щепотка тайны действует покруче девятисот тройских унций секса. Посмотри для примера на мою мачеху. (Очередная супруга Эдуарда Депо, силиконовая риелторша вдвое его моложе, познакомилась с ним, когда он подыскивал пентхауз после разрыва с первой миссис Депо.) Она знает, что почем, — продолжал Ланс. — Умеет ухватить мужика за член. Пока не убедилась, что все заполучит, ни на что не пошла. У Джоны эта теория вызывала кое-какие сомнения, однако он кивнул. — И кстати, у мамы тоже появился новый дружок. — В самом деле? — Граф. Джона чуть не рассмеялся: — В мантии? — Ей-богу, чувак. — Четыре, четыре мужа, ха-ха-ха![12] — Вроде бы не такой придурок, как предыдущий. Приглашает нас посмотреть его замок. Поедем на День благодарения. Как думаешь, там и ров есть? — А где замок-то? — Кажется, в Венеции. В Венеции все замки окружены каналами, напомнил Джона. Ланс просиял: — До чего ж ты образован, мой друг! За то я тебя и ценю. — Он уселся на пол и разложил вокруг все ингредиенты для косячка. — А что припозднился? — Встретил друга. — Кого? — Ив Жжонс. Ланс кивнул, словно это имя ничего ему не говорило. — Ты должен ее знать, — сказал Джона. — Ты сам впустил ее в нашу квартиру несколько дней тому назад — помнишь? — Я? — Так она мне сказала. Ланс отложил закрутку, наморщился. — Какой это был день? — Суббота. Она сказала, ты разрешил ей подождать меня. — Наверное, так и есть. — Ты был под кайфом? — Под кайфом? Был ли я под кайфом? В субботу? Был ли я — хооо! Да. Да! Думаю, был. — И сильно под кайфом? — Вдрабадан. — Даже не помнишь, видел ли ты ее, — подытожил Джона. — Со мной такое не в первый раз. — На семейных встречах не мешает? — Мы не проводим семейные встречи, чувак. Мои родители друг с другом не разговаривают. — Ланс лизнул бумажку и свернул косяк. — Значит, она решила тебя поблагодарить, очень мило. И как? Оттрахала тебя? — Что?! — Орать-то к чему? — Почему ты так говоришь? — Потому что надо было бы. — Он присмотрелся к Джоне, вскочил, рассыпав марихуану по ковру. — Что, в самом деле? Она это сделала? Сделала? В этот момент Джона познал паранойю, клиническую, со справкой: заговор мерещится повсюду. Ланс подглядывал за ними, уверился он, нацелил свою спутниково-шпионскую, нарушающую частную жизнь технику, что прежде использовалась только в армии и запрещена в сорока семи штатах и в Пуэрто-Рико. Тут он одернул себя: это же Ланс. И словно подтверждая — да, это я, — Ланс протянул: — Чууууувак… — И вытаращил глаза так, что оставалось лишь рассмеяться над собственными подозрениями. Джона рассмеялся и снова начал дышать, собрал учебники и потащил их к себе в комнату. Закрывая дверь, он услышал: — Ах ты, зверюга похотливая, я тебе еще один кубок закажу! 9 На следующей неделе они с Ив виделись ежедневно. Через рабочий день Джона брел вслепую, то и дело компульсивно сверяясь с часами, пока его не отпускали на волю. Потом толкучка в метро, бегом по 14-й, за угол — и вот она стоит на крыльце или под обкорнанным вязом. По ступенькам, тискаясь на ходу, пять пролетов за девяносто секунд, ни прелюдии, ни игры в соблазнение. Ни разу не удалось полностью ее раздеть, она всегда оставляла топ, и это придавало совокуплению перчинку недозволенности, словно они по-быстрому в туалете на борту самолета. Пока Ланса не было, они освоили квартиру: кухню, диван, коридор, ванную, ванну, туалет, кладовку, студию — каждый уголок раскрывал свой потенциал. Их акты были архитектурны, изыски биомеханической грации, изгибы и арки, рушившиеся, когда, вдохнув чужое дыхание, они порывались к чужому согнутому колену, к чужой запрокинутой шее, еще и еще жадные прикосновения рук. Нет предела формам, которые способны принять два тела с юными сочленениями и вольным воображением. Они ставили рекорды и стремились их побить: сколько раз в час, как далеко удастся оттянуть ногу, как сильно, прежде чем станет больно, и как сильно, когда уже больно. В час ночи она целовала его и исчезала, оставляя ему три с половиной часа на сон. Порой он сожалел, что не может отказать ей, — сожалел утром понедельника, лунатически продираясь сквозь отчет под удивленным взглядом Иокогавы и злорадным — Нелгрейва; сожалел ночью вторника, после того как она пять раз за вечер довела его до завершения, а потом он едва полз в туалет. Но как отказать? Она была тем, в чем он нуждался, — передышкой. Отдыхом от постылой обязанности быть все время хорошим. Быть все время умным. Быть на глазах. Быть под судом. За недолгое время с момента их встречи лето успело закончиться — бац! захлопнулась мышеловка, — и он чувствовал, как убывают дни. Уже три недели он уходил на работу в темноте и в темноте возвращался; утомительно жить в мире без солнечного света. В этом водовороте часы, проведенные с Ив, оставались его связью с реальностью, напоминанием о том, что не весь мир охвачен безумием операционной, — об этом нетрудно забыть, проведя смену под прицелом начальства.