Давненько он не был здесь, а ведь любил погружаться в утробу с дрожащими стеллажами. Летом на первом курсе, когда занимался исследовательской работой в Центре Рокфеллера, он заходил сюда после работы, прятался в глубине магазина, выбирал книгу наугад и читал, пока не наскучит. Один раз прочел «Мост Святого Людовика» за три часа, не отрываясь. Потом устыдился и купил эту книгу. Книги — обычные, немедицинские — напоминали о доме. Гостиная у родителей от пола до потолка заставлена шкафами с подкисленными бумажными изданиями New Directions, антологиями русской драмы, биографиями президентов, давно не переиздававшимися гуманистическими и антицерковными трактатами. Его мать отлично разбиралась в поэзии, одно время сама подумывала стать писателем (на вопрос, почему же не стала, отвечала: сдалась). Все это его родители успели прочесть и не раз перечитать. Но не убирали книги, поощряя любознательность в детях, — их собственная интеллектуальная жизнь, как видел Джона, свелась к ходатайствам в пользу общественного телевидения и эпидемическому росту журнальных подписок. Они получали «Атлантик», «Нью-Йоркер». «Смитсониан» и «Экономист». Они листали «Кукс», «Харперз», «Гранта» и «Американ арт ревью». Выписывали «Нейшнл джиографик», «Сайнтифик американ» и «Нью Репаблик». Сверх того мать почти виновато тешила себя «Аз Уикли», а у отца в последнее время появились хобби и вместе с ними — «Астрономер» и квартальные выпуски по чешуекрылым. Журналы накапливались кучами на лакированном столике для чаепития. Иногда Джоне казалось, что сюда стекаются сокровища из приемных всех врачей страны. За последние два года Джона, к собственному огорчению, стал бояться и ненавидеть книги. Ничего, когда-нибудь он вылезет из окопов, и чтение вновь превратится в радость. Если он не ослепнет к тому времени. — Джона Стэм. Вызвать врача? Он оторвался от ряда потрепанных военных мемуаров. Ив слегка притронулась к его спине: — Блуждаете во сне? — Я вас не заметил, — признался он. — Что вы тут делаете? — Больше всего после переезда я скучаю по этому магазину. Иногда заглядываю в него после работы. Вы как себя чувствуете? — Ниче… — пробормотал он, — ниче. — Вид у вас замученный. — Я… — Он помотал головой, разгоняя туман, улыбнулся: — Мне уже лучше. — Правда? — Намного. — Хорошо. — Она пожала ему руку и обернулась к книгам: — За ними — тайный проход? — Она потыкала в корешки. — Которую нажать, чтобы попасть в пещеру Бэтмена? Они вышли из книжного и двинулись на восток, словно обо всем договорились заранее. Квартира была пуста. Ланс бросил на столе остатки своего обеда — пиццу, застывшую, словно в музее восковых фигур, с надписью: «Угощайся». Джона порылся в холодильнике и ничего не нашел. Можно сходить в кафе «Яффа». Или «Джиджи». Или… — Одеяло найдется? — спросила она. По пожарной лестнице они выбрались на крышу и расстелили поверх толя фланелевый плед Ланса. Небо переполнено звездами, пищащими в жалкой попытке обратить на себя внимание — разгляди-ка их сквозь загрязненный воздух. — Я все думала о тебе, — сказала она. — И я тоже. — Не знаю, как это объяснить, — сказала она. — И я тоже. — Не будем и пытаться. Он кивнул. Она сказала: — Иди ко мне. Плед пах пивом «Голубая лента» и отборной травкой. Джона чувствовал присутствие зрителей в соседних домах, когда Ив, прижав коленями его руки, расстегивала ему рубашку, раздвигала ширинку. Он опускал и поднимал веки, четырехсекундный интервал, и каждый раз видел ее обновленной. Сперва — слепая, погруженная в себя в поисках ритма. Потом — словно в трансе, изгибается, приникая к его обнаженному телу. В экстазе лицо выцветает, восковеет, застывает в форме сердца, сбоку она кажется горбатой, впившийся осколок оргазма. Он потянулся к ее груди, но она, схватив его руки, сунула их себе под рубашку, ударила ими себя — вроде бы ей это нравилось; Джона послушно повторил. Сальса, снизу — гудки автомобилей. Мелкие камушки набились в волосы. Восемь миллионов пар глаз следят за совокуплением. Переливается огнями Эмпайр-Стейт-билдинг, в небе тянутся белые полосы за самолетами, ее палец у него во рту. Она спросила: — Ты это видишь? — Что? — Сколько, по-твоему, людей живет в этом доме? — Этажей вроде семь? По пять квартир на этаже. От двух до четырех человек в квартире. Примерно сотня всего. — Хорошее круглое число, — одобрила она. — Удобно вычислять проценты. Он кивнул. Она сказала: — Из ста человек в этом здании — сколько сейчас в туалете? Он рассмеялся, погладил ее живот. — Охота об этом думать. — Задумайся на минутку. У скольких сейчас секс? Как минимум у восьми. — Ты об этом думаешь, когда бродишь по улицам? Она кивнула, уткнувшись ему в грудь. — Должно быть, мир для тебя просто сюр, — заметил он. — Куда бы я ни пошла, — заговорила она, — я пытаюсь себе представить, что сейчас делают люди, сколько человек этим заняты. Из ста человек не менее восьми занимаются сексом и еще восемь мастурбируют. Несколько человек едят, столько же смотрят телевизор. Эти два множества отчасти перекрываются. Можно нарисовать диаграмму Венна. Одни читают, другие гладят, третьи принимают душ, кто-то в эту минуту снимает контактные линзы. Кто-то глотает аспирин или курит. Кто-то умирает, кто-то подумывает о разводе. Один человек собирается покончить с собой. Возможно, прямо сейчас, когда я об этом говорю, он уже принялся за дело, пилит бритвой запястье. Если бы гигантская рука снесла внешние стены, открыв перед нами все щели, куда люди заползают обделать свои грязные делишки, мы с тобой могли бы наблюдать за ними словно за экспонатами в музее человеческих слабостей. Вот что мне представляется, когда я гляжу на этот дом. Молчание. Джону передернуло. — Тут жарко, — сказала она. — Или ты замерз? — Нет, — ответил он. — Я всегда мерзну. — Она натянула свой шерстяной свитер. — Плохое кровообращение. — Я должен был бы посоветовать тебе обратиться к врачу, — сказал он, — но мы такое не лечим. Обратись к иглоукалывателю. Позже, намного позже, когда они спустились по пожарной лестнице и вернулись в квартиру, из третьей комнаты, служившей Лансу студией, донесся какой-то звук: семисекундная песня под душем, повторявшаяся снова и снова. Джона подмигнул Ив, та захихикала: — Не будем мешать маэстро. — Я провожу тебя до метро. У остановки он сказал: — На этот раз не забуду: твой телефон. — Не поверишь, я последний житель Запада, обходящийся без мобильника. — Потрясающе. — Экономия, Джона Стэм. Экономия. Вместо телефона она дала ему адрес электронной почты: — Честно, это самый надежный вид связи. Как только освобожусь от работы, сразу тебе позвоню. Он продиктовал ей номер мобильного, пейджера, домашнего телефона, адрес электронной почты. — И ты знаешь, где я живу. Она поцеловала его в подбородок: — Я знаю, где ты живешь. Все тот же музыкальный отрывок еще звучал, когда Джона вернулся в квартиру. Он решил дать Лансу пять минут, а потом сказать, чтоб выключал: пора спать. Но жесткие меры принимать не потребовалось, оглушительный грохот и наступившая затем тишина решили проблему за Джона.