— А, ты уже пришел? — Да, я сегодня немного раньше. Сидишь, значит, и потягиваешь винцо? — Это запрещено? — Скоро будем есть? — Скоро... Ханс подошел к столу, выдвинул стул и сел напротив. — Вместо того чтобы пьянствовать... — начал он. Майя не подняла глаз. Он вздохнул, вытащил сигарету и закурил. — ...Лучше бы подумала о том, что рождество на носу. Ты хоть как-нибудь готовишься к рождеству? — Думай об этом сам. И готовься, сколько тебе угодно! Он встал, обошел вокруг стола и обнял ее за плечи. Но она отбросила его руку и метнула на него разъяренный взгляд. — Оставь меня в покое. Не притрагивайся ко мне! — Что с тобой? — Ты ее убил? Он отшатнулся к мойке, чувствуя, как дрожат у него колени. Майя не поднимала глаз, продолжая пить. — Ты что... ты сошла с ума? — С ума я сошла, когда выходила за тебя замуж, — отрезала она. — Ты ее убил? — Кого убил? Что ты мелешь? — Шлюху, с которой ты ушел из гостиницы! — Откуда ты знаешь? — спросил он жалобным голосом. — Знаю, потому что я там была. Я вас видела. — Ты там была? — Да. — И видела нас? — Я видела, как вы шли из гостиницы. Я пошла за вами. — Я ничего не заметил. — Конечно. Ты был слишком занят другим. Я знаю, что ты был у нее. — Так. Значит, ты за мной шпионишь? Майя выключила машинку и откинулась на спинку стула. Скрестив на груди руки, она глядела в стену перед собой. — Один-единственный раз я захотела увидеть собственными глазами, убедиться, что все сплетни на твой счет — правда. Захотела увидеть, как ты путаешься с девчонками... — Совсем рехнулась? Ты что же, правда думаешь, что я ее убил? — Ты чуть не убил меня... Может, забыл уже? — Это другое дело... Какое это имеет сюда отношение? — Да, конечно... Совсем другое дело. Так ты ее убил? — Нет! — выкрикнул Ханс. — Ладно, я с ней переспал, и, допустим, она не первая. Но я не путался с каждой юбкой, как тебе вбили в голову твои трепливые подруги! И что ж тут удивительного, если иной раз я грешил? Разве я один виноват в том, что так получается? Что я могу поделать, если ты стала такая... Черт знает во что ты превратилась... — Неужели ты никогда не станешь взрослым, — вздохнула Майя и отхлебнула вина. — Снова здорово! Да что я такого страшного совершил? С какой стати я должен терпеть эту взбесившуюся климактеричку? Я, черт возьми, тоже не молодею, пока ты стареешь! Ну послушай, неужели мы не можем... — Нет! — Можем мы хотя бы поговорить, как нормальные люди? — Не знаю, — сказала она устало. И заплакала. Уткнулась лицом в сложенные на столе руки и заплакала. — Нет, — всхлипывала она. — Не ты один виноват. Только оставь меня в покое. Я не могу сейчас никого видеть. Она трясла головой и рыдала. 70 Валл и Элг опросили девятерых мужчин. После разговора с Эриком Аспом они поругались. А когда вернулись в управление и узнали новости, совсем рассвирепели. — Болтаемся целый день, как дураки, чешем языки с подозреваемыми! — рычал Элг. — Ловим людей дома, на работе... выслеживаем... И вот возвращаемся сюда, а у вас все уже на блюдечке лежит. С ума сойти можно! Они говорили с людьми, чьи телефоны нашли у Ильвы в записной книжке. Все это — одинокие мужчины, молодые, работающие. Но люди незначительные. Неуверенные в себе. Мужчины с нормальными сексуальными потребностями, но не контактные. Мужчины, которые жаждут общения, но с трудом сходятся с людьми. Мужчины, готовые заплатить за то, чтобы хоть изредка побыть с женщиной. — Во всяком случае, теперь мы представляем себе, что это была за девица, — утешил Стур своих подчиненных. Клиентами ее были мужчины, одежда которых не отличалась элегантностью. Мужчины, от которых не пахло туалетной водой. Мужчины жалкие и одинокие. — Милосердная самаритянка, — сказал Маттиассон и даже как будто улыбнулся. Из таких-то мужчин и составила она свою постоянную клиентуру. И никаких эмоций. Брала каждый раз по две сотни, но, похоже, избавляла их на время от проблем. И они были ей благодарны. Странно, если вспомнить, что они за люди. Мужчины, которые легко могли бы влюбиться. Мужчины, подверженные взрывам чувств. Мужчины со скрытой потребностью в любви и нежности. Но она поставила все на деловую основу. И может быть, именно потому ее предприятие и работало. Возможно, у нее были и другие мужчины, но она порывала с ними, как только на сцену выступали чувства. Ее клиентами были мужчины, заявлявшие, что чувства здесь ни при чем. Мужчины, голоса которых теплели, кода они говорили о ней, но к теплоте примешивалась нотка презрения — может быть, из-за стыда, который они испытывали, когда их вынуждали признаться. — Это Ульф подал нам мысль, — сказал Стур. — Мы проверили в гостинице, не было ли в тот вечер рождественского обеда, заказанного какой-либо фирмой. — Но ничего такого не было, — сказал Карлссон. — Зато муниципалитет устраивал праздничный обед для своего персонала. Без жен и невест. — Таким образом мы и определили, кто такой этот Сверкер, — сказал Карлссон. — Ну да, — сказал Валл. — Не так уж много там Сверкеров. — Вот именно. Всего один. От него-то мы и узнали в конце концов имя. — Ханс Линдстрём, — сказал Маттиассон. — Вот как? Что же будем делать дальше? — спросил Элг. — Поехали к нему домой, — сказал Стур. Стур и Маттиассон сели в одну машину, Элг, Валл и Карлссон — в другую. — Мне тут кое-что пришло в голову, — сказал вдруг Карлссон, обернувшись к Элгу. — Поскольку мы сейчас едем в Нюхем... Все эти загадочные нападения на людей, которые у нас зарегистрированы...